Пока король Англии и его наследник выясняли между собой, кто должен тушить вспыхнувший в Уэльсе пожар, один из четверых внуков Ливелина ап Иорверта Великого – Ливелин ап Грифит князь Гуинета решил обернуть народный гнев себе на пользу. Во главе многочисленных повстанческих отрядов он стремительно атаковал земли, расположенные к востоку от Конви, и буквально за неделю захватил все Четыре кантрева. Его армия дошла почти до самого Честера, не встретив сопротивления нигде; лишь гарнизоны замков Деганви и Дисерт затворили перед ордами валлийцев ворота. Воодушевленный легкими победами над малочисленным противником, в декабре 1256 года Ливелин бросил войска на юг. Он без особого труда покорил Мерионет и Кередигион, отобрал замки Диневаур и Каррег-Кеннен у Риса Вихана – одного из немногих князей Дехейбарта, сохранившего лояльность английскому королю и не перешедшему на сторону.
Затем Ливелин ап Грифит вторгся непосредственно во владения английских лордов Уэльской марки{27}. Он захватил Кардиган, принадлежавший принцу Эдуарду, отобрал Гуртейрнион и земли по верховьям реки Уай у сэра Роджера де Мортимера Уигморского, вторгся в долину Северна, бросив тем самым вызов Ричарду де Клэру графу Глостерскому, и разорил маноры Джона Лестрейнджа, причинив ему ощутимый ущерб. В результате своего похода Ливелин сумел консолидировать под своей властью обширные территории, которыми правил железной рукой. Его оплотом было наследственное владение Гуинет – древнее княжество, располагавшееся на северо-западе Уэльса и включавшее также большой остров Англси (по-валлийски Мона). Центральные области находились под управлением либо наместников Ливелина, либо его вассалов.
Для того чтобы разгромить Ливелина, у Эдуарда не хватало ни сил, ни средств. Генри III не только устранился от решения созданной им же самим проблемы, но и сыну помогать не собирался – предложенные принцу 500 марок можно расценить разве что как насмешку. Эдуарду пришлось самостоятельно изыскивать средства. Он обратился к дяде Ричарду графу Корнуоллскому, который одолжил ему куда более внушительную сумму в 4000 марок. В том же году принц занял 1000 фунтов у Бонифаса Савойского, архиепископа Кентерберийского, и в погашение долга тут же передал ему право получать доходы от манора Илэм в течение пяти лет. Кроме того, Эдуард даровал жителям Бристоля право оставлять себе городские доходы в течение четырех лет в обмен на единовременную выплату 1600 марок.
За 6000 марок он продал своей матери Элеоноре Прованской и ее дяде Пьеру Савойскому опекунство над наследством Роберта де Феррерса графа Дербийского, полученное в свое время от отца. На самом деле, принц не прогадал на этой сделке, поскольку реализовал свое право за приличную цену, одновременно избавившись от хлопот по управлению имуществом. Правда, этим действием он заслужил стойкую ненависть Роберта, которому до вступления в права наследства оставалось три года и который до конца своих дней был в числе самых непримиримых врагов Эдуарда.
Остальные деньги, необходимые для ведения войны, принц также нашел в своем хозяйстве. Ведь если считать исключительно по размеру владений, а не по их доходности, и оставить за скобками его весьма непрозрачные взаимоотношения с управляющими, назначенными королем, он являлся самым крупным землевладельцем Англии того времени. Однако более-менее точно оценить размеры его доходов не представляется возможным, поскольку финансовых документов, способных пролить свет на этот вопрос, до нашего времени почти не дошло. Сохранились только записи одного-единственного аудита небольшой части собственности принца, проведенного в Бристоле в 1257 году. Из этих отчетов можно с достоверностью сделать лишь два вывода. Во-первых, маноры Эдуарда управлялись достаточно сурово – судебные доходы, как правило, в два раза превышали доходы от продажи зерна. Во-вторых, достаточно эффективно, так как не было выявлено существенных задолженностей и расходы повсеместно не превышали доходов.
Попытки подсчитать ежегодные поступления в казну Эдуарда, к сожалению, базируются только на предположениях и допущениях. Исследователи приводят разные цифры – от 6000 до 7800 фунтов в год, но вряд ли этим данным можно доверять. Понятно лишь, что даже завышенная сумма сильно недотягивает до тех 10 тысяч фунтов, которые Генри III обязался обеспечивать сыну в качестве свадебного подарка.
В начале июня 1257 года войско, снаряженное принцем, вступило в Кармартен. Сам Эдуард с английской армией не пошел, поручив командование Стивену Бозану. Главной задачей кампании был возврат Рису Вихану владений, отнятых Ливелином. Однако на берегах реки Тиви недалеко от города Ландейло валлийцы ощутимо потрепали английскую армию. Видя, что фортуна явно не на стороне англичан, Рис Вихан не выдержал и изменил им, переметнувшись на сторону своего обидчика Ливелина ап Грифита. Сразу же после этой измены Стивен Бозан был захвачен врасплох неожиданной атакой валлийцев, был разбит и сам погиб в бою.
Новость о бесславном провале экспедиции в Кармартен вывела Генри III из состояния индифферентности. Он осознал, наконец, что игнорирование опасности вовсе не тождественно избавлению от нее, и на 1 августа 1257 года назначил сбор феодального ополчения в Честере. Эдуард был глубоко возмущен тем, что отец не поддержал его с самого начала восстания и не обеспечил адекватными ресурсами для ведения войны. Поэтому он поначалу наотрез отказался участвовать в новой кампании и даже заявил во всеуслышание о том, что лучший способ восстановить мир на западе – оставить Уэльс валлийцам. В конце концов его все-таки уговорили присоединиться к войску, и Эдуард крайне неохотно встал под королевские знамена. С ним отправились некоторые его друзья, включая Роберта де Аффорда, владельца богатых маноров в Саффолке.
Поход в Уэльс оказался совершенно бессмысленным и неэффективным во многом потому, что Бог не наградил короля Генри III талантами полководца. Армия двинулась из Честера вдоль северного побережья и дошла до деревушки Деганви в устье реки Конви. Тут дала о себе знать небрежность в организации экспедиции – у войска кончилось продовольствие, которое везли в обозе, а дополнительные припасы из Ирландии так и не прибыли. Англичанам не оставалось ничего другого, кроме как спешно ретироваться. Отход армии обернулся настоящей катастрофой: воины Ливелина висели буквально на плечах отступавших войск, безжалостно вырезая всех отставших и отбившихся от основных сил. Отрицательный опыт – тоже опыт, и впоследствии Эдуард смог избежать ошибок, допущенных в этой провальной кампании, которая закончилась подписанием унизительного перемирия.
Очень тяжелым выдался для Англии 1258 год. Последствия бунта в Уэльсе, во главе которого встал грозный Ливелин ап Грифит, стали только одним из несчастий, обрушившихся на королевство. Затянувшаяся морозная зима вызвала массовый падеж сначала овец, а затем и крупного рогатого скота. Страну поразили голод и мор из-за гибели озимых. Цены на продовольствие взлетели до небес – в особенности подорожало ставшее дефицитом зерно. Некоторые современные ученые считают, что виновником поразивших Англию и другие страны Европы бедствий стал далекий вулкан Самалас на острове Ломбок. Его мощнейшее извержение выбросило в атмосферу более 40 кубических километров вулканического пепла и серы, что уничтожило местную цивилизацию и изменило погоду даже в самых отдаленных частях света. Впрочем, эту точку зрения поддерживают далеко не все исследователи.
Папа Александр IV, сидя в далеком Витербо, не нашел более удобного момента для того, чтобы прозрачно намекнуть королю Генри III на грозящие тому интердикт{28} и отлучение от церкви в случае неисполнения взятых на себя финансовых обязательств в отношении Сицилии. Угроза была не пустым звуком, и король Англии не осмелился испытывать судьбу в прямом противостоянии с папой. Он попытался убедить знать, что обещанную Святому престолу сумму так или иначе придется собрать. На фоне серьезных потрясений, которые и так переживала страна, ожидаемо неприятный исход затеянной королем три года назад авантюры стал последней каплей, переполнившей чашу терпения английских баронов.
Знать давно тяготилась бездарным правлением Генри III, а в последнее время авторитет короны пал столь низко, что уже не мог сдерживать общее недовольство. Резко обострилась и межфракционная борьба при английском дворе, которая не затихала несколько десятилетий, но велась до сих пор по большей части подковерно. Помимо Симона де Монфора с его приспешниками на государственные дела оказывали огромное влияние родственники Элеоноры Прованской, прибывшие вместе с ней в 1230-х годах из Савойи. По месту происхождения их обычно именовали савоярами. Эту могущественную группу возглавлял дядя королевы Пьер Савойский, получивший от короля Ричмонд, а от народа прозвище «Маленький Шарлемань»{29} за свое властолюбие. В число савояров входили также его братья – Бонифас, ставший архиепископом Кентерберийским, и Филипп, архиепископ Лионский. В свое время они пытались обрести покровителя в лице французского короля Луи IX, женатого на другой их племяннице Маргарите, однако тот не счел нужным привечать их при парижском дворе. С тем большим энтузиазмом савояры ухватились за возможность утвердиться в качестве приближенных английского короля, над которым сумели приобрести определенную власть. Самолюбивые, не слишком щепетильные, но при этом весьма способные и энергичные, они стремились играть главную роль в управлении Англией.
Еще одну фракцию образовали сводные братья короля – выходцы из Пуатье. Они именовались лузиньянами по имени их родового замка. Изабелла Ангулемская, мать короля Генри III и вдова Джона Безземельного, вторым браком вышла замуж за Юга Х сира де Лузиньяна и графа де Ла Марша. Младшие отпрыски этого союза бежали из Франции после того, как провинция Пуату была завоевана королем Луи IX, а бездарно проведенная кампания под командованием Генри III не смогла предотвратить аннексию.
В результате лузиньяны осели в Англии, где с большим почетом были приняты королем, чувствовавшим себя в некоторой степени виноватым в их неурядицах. В отличие от старшей ветви, они приняли родовое имя де Валансов, под которым и вошли в английскую историю. Генри III посвятил Гийома де Валанса сеньора де Монтиньяка в рыцари и устроил его брак с наследницей графов Пемброкских. Правда, согласно английским законам к Гийому этот титул не перешел, но зато пуатевинец стал владельцем множества маноров и замков в Уэльской марке. Его брат Эмер де Валанс был рукоположен в епископы Уинчестерские. Не обделил король должностями и оставшихся двух братьев – Ги и Жоффруа.
Лузиньяны не обладали таким доминирующим влиянием при дворе, как савояры, но непомерные амбиции и безжалостность к недругам делали их чрезвычайно опасными соперниками как для родственников королевы, так и для Симона де Монфора. Всеобщую ненависть к этой клике неанглийского происхождения вызывала безрассудная щедрость, с которой Генри III раздавал им деньги и должности. Эта ненависть беспрерывно подпитывалась нарочитой демонстрацией лузиньянами своей неприкосновенности и неподсудности: король отказывался рассматривать любые жалобы на друзей, хотя их безобразные выходки заслуживали самого строгого осуждения.
Савоярам и лузиньянам было тесно при дворе, и они постоянно враждовали, хотя их противостояние не оказывало до поры до времени заметного влияния на государственные дела. Порой доходило и до вооруженных стычек. Так, однажды банда приспешников де Валансов напала на дворец Ламбет – лондонскую резиденцию Бонифаса, архиепископа Кентерберийского, дяди королевы. Это был не просто акт устрашения – дворец разграбили подчистую, похитив значительную сумму денег, вынеся хранившиеся там драгоценности и столовую утварь. Король в очередной раз не стал преследовать и наказывать преступников, что было расценено всеми, как прямое нарушение Великой хартии вольностей, запрещавшей отказывать в правосудии кому бы то ни было или препятствовать его отправлению.
Принца Эдуарда, сколько он себя помнил, всегда окружали савояры. Пьер д’Эгебланш епископ Херефордский, прибывший в Англию в свите покойного ныне Гийома Савойского, вел переговоры о его браке. Пьер Савойский служил советником Эдуарда в Гаскони. Очень важной фигурой в окружении наследника были савояры Эбле де Монц, Амбер де Монферран, Жоффруа де Женевиль и Гийом де Салан. Но принц рос, мужал и в конце концов его стала тяготить постоянная опека со стороны родственников матери, а действия навязанных ему «советников», не считавших нужным давать в них кому-либо отчет, вызывали с трудом сдерживаемый гнев.
О проекте
О подписке