Мир наш причудлив, в него, как в матрешку, вложены многие миры, и кажется, несть им конца. Но вот случилось так, что вашему покорному слуге удалось проникнуть в самый нижний из миров, ниже которого, наверно, только сама Преисподняя, а может, он сам Преисподняя и есть.

Какую власть мы можем считать самой древней? Власть египетских фараонов, каких-нибудь шумерских царей? О, нет, их власть преходяща и далеко не так уж прочна. Есть иная власть, уходящая корнями в глубь самого человеческого естества. Это – власть Голода. Она была всегда и везде! Нищета и помойки – вот символы этой власти.

Неизвестно когда возникла их империя, но, поскольку свято место пусто не бывает, еще в немыслимой древности эта безликая власть воплотилась во вполне зримых властелинах. Они именуют себя Королем Нищих и Императором Помоек. Безусловно, их династии – самые древние на Земле.

Невозможно очертить границы их царств, ибо едва ли существует в мире место, где нет ни помоек, ни нищих. Там есть даже свой язык, столь древний, что он вряд ли знаком хоть одному лингвисту.

Власть монархов безмерна, их личные богатства поистине неисчислимы. Хотя их подданные живут в полной нищете, они, как пчелки, неутомимо несут в казну заработанные ими грошики, центики, сантимо и т. д.

Горе тому, кто навлечет на себя гнев монархов. У него не будет ни малейшей возможности скрыться, ибо их подданные – везде, нет такого места, где они не смогли бы настигнуть провинившегося, а последующая за этим казнь поражает воображение своей жестокостью.

Монархов отличают династические уродства – у кого третий глаз на брюхе, у кого врожденный горб. У знати рангом пониже уродства менее заметны – у одних по шесть пальцев, у других рудиментарные хвосты, и проч.

Монархи беспрерывно меняют свое местонахождение, но с уверенностью можно сказать: они всегда там, где сильнее голод, где страшнее озлобленность народа, где больше нищеты и убогости…

(Одна страница, видимо, утеряна, осталось только самое окончание статьи. – Ю. В.)

…этих монархов, имена которых с веками не меняются: Лука и Фома

…Бедная Россия! Именно ты теперь стала пристанищем страшных уродов! Именно здесь звучит их клич: «ЫШ АБАРАК БУЗЫК! », слышанный мною здесь, в Петрограде, уже не раз.

О том же, как я проник в их чертоги и о быте и нравах подземных царств читайте в моих следующих публикациях.

N. N.

***

…с прискорбием сообщить о трагической гибели одного из лучших журналистов России, публиковавшегося под инициалами N. N. Подлинное имя его Иван Петров-Разумный.

…не считаясь ни с какими опасностями, проникал туда, куда был заказан путь малодушным…

…в том числе и его последнюю публикацию, касающуюся Королевства Нищих и Империи Помоек…

… с переломанным позвоночником, не в силах шевельнуться, был заживо съеден крысами. К груди его была приколота записка: «Уроды не мы, ты сам урод! Ыш абарак бузык!»

…Светлая память о нашем товарище…

(Дальше оборвано. – Ю. В.)

.

(Продолжение)

Едва Лежебоко упомянул про Луку и Фому, холодок пробежал по моему телу. Однажды мне довелось-таки повстречаться с этими монстрами по делам Тайного Суда (не стану сейчас рассказывать, что за обстоятельства привели к этой встрече), и скажу тебе – не было более страшных мгновений в моей жизни.

– Вы что же, видели кого-то из них? – спросил я.

– То-то и оно! С глазом на брюхе. Брр, мерзость!

– Не могли ошибиться?

– Какие уж ошибки! И видел, и слышал. «Ыш абарак бузык!» – это что, ошибка, по-вашему? Да и чему удивляться? Уж кому нынешний Питер и может быть люб – так это им!

– Да, тут вы правы, – согласился я. – Но против этой силы мы беспомощны, так что лучше и не думать. Давайте пока – о более насущном: как быть с Ледневым? Просто пристрелить его практически невозможно, он все время в окружении какой-то шайки – то ли своих однопартийцев, то ли просто нанял какой-то сброд. Помните судьбу нашего палача Цыганова и двух заседателей? То же и нас ждет, если попытаемся приблизиться к нему. Поэтому считаю все-таки мой план – раскрыть его как осведомителя перед его же революционной братией – наиболее эффективным..

– Ну что ж, – вздохнул Лежебоко, коли иначе нельзя, давайте хоть так будем действовать… Вы, однако, вижу, о чем-то задумались?

– Да, – кивнул я. – Чтобы нам поверили, нужны совершенно бесспорные доказательства.

– Например?

– Ну, например, личная подпись Леднева под его донесением в Охранку… Но увы, это уже из области чистых мечтаний.

– Не вижу повода для пессимизма, это дело вполне выполнимое.

– И кто ж вам даст такую бумагу?

– Никто не даст. Так мы и просить не будем. Сами возьмем.

– Где?!

– Где лежит – там и возьмем. В Охранном отделении.

– Вы с ума сошли!

– Напротив – пребываю в самом здравом рассудке. Хоть она и Охранка – только ее самою сейчас никто не охраняет. Придем ночью и заберем все, что нам нужно.

– Хороши ж мы будем, если попадемся на грабеже, – сказал я. – Один – судебный следователь, пускай даже в отставке, другой – присяжный-поверенный. А уж что в газетах понапишут!

– Так вы что, против?

– Нет, отчего же, – ответил я, – напротив – целиком «за». Вы правы, нынче такое время, что это вполне даже выполнимо. И когда же вы полагаете провести ограбление? (Ах, слышал бы кто-нибудь из моих подзащитных то, о чем говорит с судебным следователем их адвокат!).

– А чего долго тянуть? Нынче же ночью и провернем это дело.

На том мы и порешили с какой-то хлестаковской «легкостью в головах необыкновенной».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сейчас, когда пишу эти строки, уже сгущается вечер, и опять по городу зажигаются зловещие костры. Кто там, у этих костров? Революционисты? дезертиры? простые бродяги? А может, налетевшие на измученный город, как мухи на мед, люди Луки и Фомы? Иди знай!..

Через час мы с Лежебокой, как говаривали мои подзащитные, «идем на дело». О том, чем оно закончится, напишу завтра, если благополучно ноги унесем. А сейчас, пока есть время, расскажу тебе еще об одном сегодняшнем происшествии, случившимся с нами – и не потому, что оно как-то связано с остальными событиями, а просто хочу добавить еще один штрих к описанию тогдашнего Петрограда.

Обладая лишь ничего не стоящими листами с керенками, Лежебоко уже месяц перебивался с хлеба на квас, и я, решив накормить его по-человечески, позвал следователя в ресторан. О том, что такой поход может оказаться опасным, я еще не знал, поэтому удивился его вопросу:

– Вы из своего браунинга хоть раз стреляли?

Должен без лишнего хвастовства сказать, что стреляю я отменно. С трех уроков научился попадать в алтын с десяти шагов. Говорят, это – врожденное; может, и у тебя когда-нибудь проявится. В общем, вместо ответа я, почти не целясь, снял пулей нагар со свечки; опасаться было нечего – на грохот выстрелов в этом городе давно уже никто не обращал внимания.

– Что ж, – сказал Лежебоко, – в таком случае, можно и в ресторан.

Сам он вложил в карман такой же, как у меня, кожаной куртки здоровенный американский кольт 45-го калибра, очень подходивший к его богатырской комплекции, с тем мы и отправились из дому.

..……………………………………………………………………

Еще один штрих времени – перед входом в ресторан, что на Невском, швейцар, прежде, чем впустить, требовал, чтобы посетитель прежде показал ему деньги, с какими сюда пожаловал. Если у посетителя имелись только керенки, то двое дюжих парней, приставленных к швейцару, вкрадчиво объясняли бедолаге, куда ему с этим мусором следует проваливать. На 250-рублевки нового образца швейцар кривился, но пока что пропускал.

Я показал ему царский «угол» , и швейцар почтительно сам провел нас в залу. Сразу подбежал половой осведомиться, что угодно господам. Я решил не скупиться и назаказывал уйму всякой снеди, и стерляжьей икры, и уху из осетра, и рябчиков.

Половой обслуживал с подобострастием, как в старорежимные времена, не то что других посетителей. Видно, на такое обхождение имели право только обладатели «углов» и «кать».

Лежебоко накинулся на еду со рвением, любо было на него смотреть! Даже хрящики осетровые сжевывал, было видно, как давно он не пробовал подобных яств.

Когда, однако, дело дошло до рябчиков, случилось то, что он и имел в виду, кладя в карман свой кольт. Дверь распахнулась, и в залу по-хозяйски вошли четверо с красными бантами в петлицах. У меня накопился достаточный опыт в ведении уголовных дел, чтобы и по их рожам, и даже по их весьма характерной походочке понять, что в ресторан нагрянули самые что ни есть «иваны» , а красные банты их – это так, из бандитского форса. Все четверо держали в руках грозные маузеры.

Половой, столь любезно обслуживавший нас, оказался, как видно, их наводчиком. Он сразу подбежал к «старшому», верно, из «иванов», что-то ему шепнул, указывая в нашу с Лежебокой сторону, и вся четверка тут же двинулась к нам.

Лежебоко толкнул меня под столом ногой, но я и так уже держал в кармане руку на браунинге. У бывшего следователя тоже одна рука легла в карман.

Подойдя к нам, «старшой», здоровенный дылда со шрамом на щеке, прорычал:

– Тугаменты покаж, буржуáзия.

Следом подскочил маленький, почти мальчишка, и визгнул:

– И «лопатники» пущай ложат на стол! Слыхали, буржуáзия?

Лежебоко, – не ожидал от него такой прыти, – очень ловко ухватил «шестерку» двумя пальцами за нос, так, что у того сразу закапала из носу кровь, и спокойно сказал «старшому»:

– Плохо вы воспитали своих людей – наперед батьки в пекло лезут. Так вам что вперед, «лопатники» или «тугаменты»? – И хотя три маузера уже были нацелены ему в лоб, так же невозмутимо продолжил: – Только хотелось бы знать – вы от какой партии будете, товарищ?

– Шлепни его, Иван! Шлепни! Борзой больно! – загнусавил малец с прищемленным носом.

На его писк «старшой» никак не прореагировал, он сказал:

– Мы-то? Ну, из «хреном подпоясанных», мало тебе. Ложи лопатник, тебе сказано, пока в лобешник маслину не получил.

Лежебоко отпустил нос парня и закатил ему такого леща, что тот осел на пол, а сам произнес как-то даже радостно:

– Ну, раз «хреном подпоясанные», тогда иной разговор, – и с этими словами мгновенно выхватил из кармана свой 45-й калибр.

«Старшой», державший свой маузер стволом вниз, не решился его поднять и попятился, я, однако, увидел, что один из их братии, стоявший сзади и заслоненный другими, едва заметно поднимает свой ствол и тихо взводит курок, чего Лежебоко явно сейчас не видел.

В его маузер я и выстрелил из своего браунинга.

Его пистолет упал на пол вместе с оторванным пальцем, прилипшим к спусковому крючку. Раненый завизжал, закрутился волчком, пересыпая свой визг матерной бранью и забрызгивая кровью рядом стоящие столики.

– Так что, гражданин хреном подпоясанный, забирай своих инвалидов и давай-ка отсюда по-быстрому, пока женилку не отстрелили, – посоветовал Лежебоко.

Его совет, подкрепленный двумя нашими стволами, направленными на него, был выполнен незамедлительно. В следующий миг «хреном подпоясанных» уже не было в зале.

Из-за соседних столиков прозвучали аплодисменты в наш адрес. Половой, тот самый наводчик, «на цырлах», как говорят в их мире, снова подскочил к нам:

– Браво, господа! Чего-нибудь еще желаете?

– Еще рябчиков, – сказал Лежебоко, – что-то у меня аппетит разгулялся.

– Айн момент! – Половой упорхнул и в следующий миг снова появился с блюдом, полным дымящихся рябчиков: – Завсегда рады! Угощайтесь, граждане-товарищи.

– Угостимся, можешь не беспокоиться, – ответствовал Лежебоко. – Только не здесь – что-то сквозит у вас тут. Заверни-ка нам эту снедь, заберем с собой.

– Слушаю-с!

Еще миг – и куль с рябчиками был уже у меня в руках. Мы стали подниматься из-за стола.

– Тока с вас… – проговорил половой. .

Брови у Лежебоки поднялись.

– Что? – спросил он.

– Двадцать пять рубликов… Да можно и полуимпериальчик… А ежели керенками…

Я уже полез в карман за деньгами, но бывший следователь перебил его:

– Ну-ка, братец, повернись-ка, – попросил он.

Половой беспрекословно повиновался, и тогда Лежебоко дал ему такого пинка ногой в зад, что тот пролетел через всю залу, пока его не остановила встреча со стеной.

Снова послышались аплодисменты, кто-то даже крикнул: «Браво!»

– Ну как, – спросил Лежебоко у трясущегося возле стены полового, – этого полуимпериальчика тебе довольно или до полного империала добавить?

– Никак нет, все за счет заведения, – дрожащим голосом отозвался тот.

Мы двинулись к двери. Перед выходом Лежебоко обернулся и сказал половому:

– Смотри, братец, мы с товарищем сюда еще как-нибудь наведаемся. Узнаю, что ты снова «иванов» наводишь на это заведение, – такой империал от меня грешного получишь – не встанешь уже. – И на прощание так саданул дверью, что сверху труха посыпалась.

Раззадоренные этим приключением и веселые, до дому добрались без приключений – видимо, сами приключения подобного рода теперь опасались нас. Я уже почти не сомневался в благополучном исходе предстоящего нам дела.

Лежебоко, едва мы вернулись, сразу высыпал из куля на блюдо всех рябчиков и предложил мне продолжить прерванный обед. Я, со своей стороны, от продолжения трапезы отказался – хотелось, чтобы мой новый друг наконец наелся всласть. Лежебоко не стал меня уговаривать и приступил к еде с таким усердием, что через десять минут от рябчиков ни одной косточки не осталось.

Теперь можно было и приступить к обсуждению деталей нашего грядущего мероприятия, ограбления, то есть.

Но это обсуждение длилось гораздо меньше времени, чем поедание рябчиков. Лежебоко лишь сказал, что приступим в три часа ночи, что предприятие это нехитрое, тут даже и говорить лишне, и что самое лучшее – это сейчас вздремнуть, чтобы «пойти на дело» со свежими силами. С этими словами он улегся на кушетку, и уже в следующую минуту задал такого храповецкого, какой задают, как у нас считается, только люди с чистой совестью.

.

Из бумажного хлама

…и увы, как следует из статистики, недоедание снова становится в Петрограде самой распространенной причиной смертности среди детей рабочих…

…участились случаи поедания кошек и собак.

***

…можно сказать, что никакой полиции в городе нет и в помине.

… а убитым за сущую безделицу и даже вовсе безо всякой причины может быть любой….

…участившиеся случаи разбоя в ресторанах, куда преступники приходят в поисках легких денег.

***

…сообщить, что гражданин Леднев, известный меценат и член Петроградского Яхт-клуба, менее года назад овдовевший при всем известных печальных событиях, вновь намерен сочетаться узами брака.

…однако причины, по которым имя его новой избранницы пока держится в тайне, пока не известны. Известно лишь то, что она, как и его прежняя, усопшая супруга, тоже нынче вдова и мать троих детей, что, видимо, не случайно, ибо хоть так г-н Леднев скорее всего надеется восполнить утрату горячо любимых им детишек, погибших в том пожаре на яхте….

Представляется отрадным, что даже в наше тревожное время, время подорванной нравственности, законные узы Гименея еще чтутся лучшими из наших граждан.

(Из газеты «Питерский вестник»)

Глава III

22 октября

Костры. – Обер-камергер и Васютка Бык. – Мы

находим «клад». – «Муха», «Фикус», «Храбрый Роланд»

и прочие. – Началось!

Итак – про наше ночное предприятие.

Хотя Лежебоко сказал, что начнем его в три часа ночи, из дому мы вышли гораздо раньше, идти-то предстояло пешком, брать извозчика было рискованно, он мог бы нас запомнить.

То и дело мы натыкались на какие-то заставы из вооруженных людей с красными бантами. У нас, впрочем, в петлицах, были такие же банты, поэтому отношение к нам было вполне снисходительное. Документов никто не проверял, просто спрашивали, кто мы такие, и вполне довольствовались любым ответом. Один раз я из озорства снова назвался товарищем Хреномудровым, и услышал в ответ: