По масштабу можно различать периферийные, региональные, национальные и транснациональные столицы, а также сверхстолицы (например, столица Европейского Союза).

По истории возникновения и по характеру застройки выделяются естественные столицы, которые постепенно эволюционировали в столичные города в государствах Старого Света. Таковы Париж, Лондон, Токио, Рим или Пекин. Они, как правило, превращались из важных коммерческих, военных или религиозных центров в столицы империй, а потом национальных государств.

Противоположными им по типу являются столицы, специально отстроенные по особому плану (designed capitals). К этой категории столичных городов относятся Вашингтон в США, Нью-Дели в Индии, Канберра в Австралии, Анкара в Турции, Бразилиа в Бразилии. Хельсинки тоже вписывается в ряд спланированных городов. До того как сюда была перенесена из Турку столица Финляндии в 1812 году – старая столица находилась слишком близко к бывшей метрополии, то есть к Швеции, – этот город был военной крепостью и небольшим торговым поселением. Пожар 1809 года практически превратил перенос столицы в строительство нового города с чистого листа (Kolbe, 2006). Спланированные столицы – не обязательно новые города. Историк Византии Сирил Манго относит Константинополь к числу таких же спланированных столиц (Mango, 2005).

Спроектированные города стали не только новыми столицами, но и сценами для радикальных градостроительных экспериментов и для демонстрации новых для своего времени моделей планирования городов и веяний в архитектуре. Во многих из них утопическая энергия была направлена на преобразование окружающего социума. Специально спланированные города предоставляют гораздо более свободы для экспериментов и становятся лабораторией для конструирования нации через архитектуру и символы единства. В них часто в большей степени отражается сама суть столичности. Публичные пространства естественных городов старого мира, которые постепенно формировались в соответствии со своими изменяющимися задачами и функциями и в которых заметно сразу множество исторических слоев (layered cities), в меньшей мере подходили для этой роли. Примерами таких исторических, многослойных и естественных городов могут служить Рим или Москва.

В противоположность этому в спланированных столицах гораздо более акцентированно выражается и закрепляется определенная идеология национального строительства.

С момента своей постройки эти идеологические мотивы могли меняться и внутри них могли смещаться акценты. Примерами таких изменений могут служить переход Дели к национальной независимости или смещение акцентов в архитектуре и градостроительном плане Хельсинки с имперского на демократическое пространство после достижения независимости.

В какой-то степени к спланированным городам приближаются города с масштабной реконструкцией старых столиц. Токио и Берлин могут считаться весьма близкими к спланированным столицам, так как после масштабных разрушений в ходе войны большая часть этих городов была спроектирована и застроена заново. В несколько меньшей степени это относится к Мадриду, основательно разрушенному в ходе бомбардировок гражданской войны в Испании.

По степени пространственного единства можно выделить концентрированные и распределенные столицы. Последние особенно характерны для относительно небольших государств, построенных на принципах федеративности (Швейцария, Голландия, ЮАР, Боливия, Новая Зеландия). Некоторые города при этом могут быть столицами не будучи вместе с тем местами размещения соответствующих правительств (Амстердам, Ла-Пас, Абиджан). Если в вышеперечисленных странах столичные функции разделены между разными городами, то в некоторых странах столица разделена между разными народами. Такой разделенной столицей является, например, Иерусалим (Emet, 1996).

По степени стабильности и долголетию можно выделить стационарные или постоянные столицы в противоположность временным и блуждающим столицам.

Временные столицы часто возникают в государствах, находящихся в состоянии войны. В случае угрозы старой столице столичные функции обычно выносились в глубокий тыл, а по окончании военных действий возвращались назад. Так, во время Второй мировой войны столица России перемещается на восток страны в Куйбышев. Столица Испании выносится в Валенсию. Во время наполеоновских войн фактическая столица Португалии перемещается за океан, в Рио-де-Жанейро, а столица Пруссии – в Мемель (Клайпеду). С 1922 по 1940 год временной столицей Литвы стал Каунас, так как Вильнюс оказался на территории Польши.

Блуждающие столицы были типичным явлением для нескольких средневековых государств Африки (Эфиопия, Руанда и Уганда) и для некоторых кочевых обществ. В XV–XVII веках в Эфиопии в блуждающих столицах воплощалась особая стратегия партизанской войны против мусульманских завоевателей. Перемещение столицы при этом могло происходить почти каждый год или даже чаще, но при этом и в постоянно мигрирующей столице сохранялись важные символические и интеллектуальные функции (Horwath, 1969: 215).

Статичность или мобильность столиц была важной характеристикой различных государств и их стратегий господства и власти. В Риме была только одна столица, и падение города символически означало падение всей Римской империи, хотя фактически столицу просто перенесли в Константинополь. К числу чрезвычайно долгих столиц относятся тысячелетние столицы, такие как Хэйан в Японии или Константинополь. Напротив, в Корее за период с возникновения Трех Царств в первом веке до н. э. до возвышения династии Ли в 1392 году столица переносилась 22 раза (Yoon, Hong-Key. 2006: 18, 40, 231, 250; UNESCO, 2012). В истории Армении существовало 12 столиц, не включая столиц Киликии и отдельных армянских княжеств (Economist, 2006; Эджмиацинский, 2012).

По уровню контроля можно выделить жесткие и мягкие типы столиц. О таком критерии различения говорил итальянский писатель Умберто Эко в своем выступлении, посвященном обсуждению концепции и модели новой общеевропейской столицы Брюсселя, ее облика и основных требований к ней (Therborn, 2008: 70). Жесткие столицы (Эко называет их столицами «по модели Людовика XIV») характерны для более крупных централизованных государств; они доминируют в большинстве сфер жизни и часто являются громоздкими городами, объединяющими в себе сразу множество функций.

Мягкие столицы более характерны для небольших полицентрических государств Европы, таких как Бельгия или Швейцария. Как правило, они отличаются компактностью и ненавязчивостью. Если воспользоваться компьютерной метафорой, можно сказать, что мягкие столицы дают государству только один из скриптов или одну из программ (software), в то время как жесткие столицы более тотально определяют всю совокупность экономических и социальных отношений (hardware). (European Commission, 2001: 10–11). В соответствии с этой метафорой можно делить и государства. Так, в первой половине XIX века в Швейцарии было шесть чередующихся мягких столиц, включая Люцерн, Берн, Базель, Фрайбург, Золотурн и Цюрих. После религиозной гражданской войны 1847 ^г°Д^{а и в} результате революции 1848 года конфедерация превратилась в единую нацию, столицей которой стал Берн (Therborn, 2008: 63).

Критерии жесткости и мягкости играли заметную роль в выборе столицы во многих других странах. Например, в дискуссии по поводу новой итальянской столицы, которая состоялась в 1864 году, один из итальянских политиков (Феррари) высказался против модели жесткой столицы: «Сама идея доминирующей столицы была решительно всеми отвергнута… Нам не нужно итальянского Парижа или итальянского Лондона» (Djament, 2005: 376).

Тем не менее не все европейские жесткие столицы в виде гигантских городов или городов-гегемонов вполне сопоставимы друг с другом. Так можно говорить о заметных и существенных различиях между местом и статусом столиц в англосаксонских и континентальных европейских государствах.

Примером здесь может служить резкий контраст между Лондоном и Парижем. Хотя для обеих столиц характерен высокий уровень концентрации функций, Париж всегда затмевал Лондон в плане столичного блеска и монументальности. Еще Стюарты завидовали столичному великолепию и роскошеству Парижа и Мадрида^[7]. Впрочем, предметом зависти для английских королей становились не только французская и испанская столица (последняя была реконструирована испанскими королями Филиппом I и II), но даже более скромные континентальные столицы, такие как Копенгаген или Прага, уже в начале XVII века. Известны не очень успешные попытки, предпринимавшиеся английскими Стюартами, превратить Лондон в полноценную королевскую столицу по модели европейских княжеских барочных городов, которые, однако, окончились провалом (Robertson, 2001: 38–41).

Причина такого различия состояла в том, что государство и политическая власть во Франции играли гораздо более заметную роль, в силу чего последняя могла более эффективно проводить централизованное планирование, мобилизовывать капитал и строить свою столицу за счет провинции. В результате градостроительные модели Парижа стали предметом подражания не только для Англии, но и для большинства других европейских столиц.

В Англии же столичный город находился под контролем частных интересов. Реконструкция Лондона в монументально-классическом стиле – тем более в тех масштабах, размахе и великолепии, с какими это было сделано в Париже Османа, – была не по карману городским властям британской столицы. При этом наблюдатели обращали внимание на то, что казалось им противоречием между статусом Великобритании как мощнейшей индустриальной и колониальной державы и образом ее столицы, которая не могла конкурировать со своими континентальными коллегами (Wagenaar, 2000: 5). Эта англосаксонская концепция экономной столицы, по-видимому, нашла свое отражение впоследствии и в идеях неброского столичного города в других англосаксонских странах– США, Австралии, Канаде, Южной Африке и Новой Зеландии.

Эта же концепция англосаксонской столицы, по-видимому, до сих пор определяет различия между муниципальными системами управления и административными культурами в Англии и Франции. Если управление Лондоном рассредоточено в 33 округах города (boroughs) и главную роль в управлении играет выборный мэр, то управление Парижем чрезвычайно централизовано и до сравнительно недавнего времени было сосредоточено в руках префекта департамента Сены (Röber & Schröter, 2004:10). Должность мэра Парижа возникла только в период Французской революции.

Можно ввести еще одно различение столиц – на основании характера экономик государства, центром которого она является, важность которого будет ясна из дальнейшего изложения. Размер столичного города во многом зависит от того, построена ли экономика государства, столицей которого он является, на основе распределительных или производственных отношений. В государствах, которые основываются на распределительных экономиках, столица обычно значительно превосходит остальные города. В государствах, которые построены на основе производящих экономик, рост столицы значительно больше на ранних стадиях их развития, когда факторы производства (стоимость капитала, земли и труда) еще не поднялись в цене. В таких государствах размер крупнейших городов постепенно падает или стабилизируется по мере того, как производство естественным образом разделяется между другими городами.

Знаменитый французский географ Жан Готтман предлагает также различать две модели столичных городов, которые он называет платоновской и александрийской моделями (Gottman, 1990: 67). Следуя другой терминологии, эти два типа столиц можно также назвать континентальными и атлантическими.

Идея платоновской столицы восходит к диалогу Платона «Законы», где греческий философ говорит о том, что главные города страны должны располагаться вдалеке от моря. «Близость моря, хотя и дает каждый день усладу, на самом деле это горчайшее соседство. Море наполняет страну стремлением нажиться с помощью мелкой и крупной торговли, вселяет в души лицемерные и лживые привычки. Море делает граждан недоверчивыми как по отношению к себе, так и друг к другу» (Законы, VII, 705а). Александрийские столицы, в противоположность платоновским, космополитичны, в них сочетается как коммерция, так и политика. Критерием их различения выступает, таким образом, близость к морю, с которым связывается интенсивность экономической жизни и особенно внешней торговли.

Географ Скотт Кэмпбелл предлагает другую интерпретацию александрийской модели: к александрийским относятся столицы такого рода государств, у которых нет единого центра. Существует история о том, что Александр Македонский на вопрос о своем выборе будущей столицы якобы указал пальцами сразу в нескольких направлениях на карте. По словам Кэмпбелла, если платоническая столица определяет государство нового времени (modern state), то александрийская столица определяет ситуацию ацентричности постмодерна, с которой он связывает идею виртуальной слабо локализованной сети, в которой воплощаются столичные функции (Campbell, 2000: 18). Такая идея отчасти вдохновляла проект Путраджайи в Малайзии. Эта интерпретация, будучи интересной и оригинальной, однако является фактически и исторически неточной, так как Александр Великий, как известно, мечтал о новой столице империи в Вавилоне (Boyi, 2004: 97), а связка платонизма со столицами модерна лишает саму изначальную дистинкцию Готтмана всякого реального смысла.

Гораздо более существенным в различении этих двух видов столиц мне представляется позиционирование и ориентация этих двух моделей, направленность континентальных платонических столиц вовнутрь и александрийских столиц – вовне. Примерами платонических столиц в такой интерпретации могут служить Кабул, Мадрид и Москва в противоположность Константинополю или Стокгольму. В другой терминологии их можно назвать внешними и внутренними столицами (outward & inward capitals) (Shevryev, 2003).

В связи с платоновскими и александрийскими столицами в качестве небольшого отступления уместно хотя бы упомянуть в этой связи Аристотеля, который был учеником Платона и учителем Александра Македонского. Хотя в корпусе его сочинений нет специальных обсуждений вопроса о столице, в его «Политике» есть фрагменты, которые с оговорками могут трактоваться как прямые рекомендации по этому поводу или во всяком случае по вопросу о естественном стратегическом центре Греции. Незаметно полемизируя с Платоном, Аристотель, во-первых, реабилитирует морские и космополитические города («Политика», книга VII), а в полемике с Александром Великим, желавшим переместить новую столицу на Восток, как будто выдвигает на роль политического центра Греции остров Крит.

Остров Крит как бы предназначен природой к господству над Грецией, и географическое положение его прекрасно: он соприкасается с морем, вокруг которого все греки имеют свои места поселения; с одной стороны он находится на небольшом расстоянии от Пелопоннеса, с другой – от Азии, именно от Трионийской низменности Родоса. Вот почему Минос и утвердил свою власть над морем, а из островов одни подчинил своей власти, другие населил (Политика, Книга II, глава ю).