– Значит, есть куда, – нетерпеливо сверкнула глазищами девчонка. – Посуду я помыла. Завтрак в духовке. Всё. Я пошла.

Больше не задавая вопросов, я открыл дверь. Сашка выскользнула на лестницу и, обернувшись на ходу, помахала мне тонкой рукой.

– Спасибо, Сергей, за гостеприимство. Пока-пока!

– На здоровье, – сухо ответил я, закрывая дверь.

Послушав, как цокот Сашкиных каблуков затих внизу, я вернулся в спальню. Спать больше не хотелось. Умывшись и сделав свой обязательный утренний комплекс упражнений, я поплёлся на кухню. Там царил непривычный порядок. Моя гостья поработала на славу. Тарелки, сверкая белизной, выстроились на полках ровными рядами. Вилки и ложки были аккуратно разложены отдельно друг от друга. Кухонный стол вымыт и насухо вытерт.

Я достал из духовки омлет, налил кофе и принялся за еду. Китайский философ Ле Юйкоу в трактате «Ле-цзы» когда-то сказал: «Начинаю с воспитания привычек и взращиваю характер, а в конечном счёте получаю судьбу». Воспитанием моих привычек и взращиванием характера занимались не родители, а дедушка Исай. Его настоящее имя было Исао Такэда. Во время войны он, японский офицер, попал в плен и на одной из уральских строек познакомился с моим отцом, который отбывал там трудовую повинность. Один бог знает, каким образом смогли подружиться поволжский немец и пленный японец. Однако они не только подружились, но, благодаря этой дружбе, после войны Исао остался в России и женился на сестре моего отца Марии. Когда Мария умерла от туберкулёза, старый японец поселился у нас и превратился в дедушку Исая.

Такэда происходил из старинного самурайского рода и владел всеми секретами семейной школы дзю-дзюцу «Чёрный Леопард». Так как детей у него не было, Исао принял решение передать свои знания ближайшему родственнику. Этим родственником оказался я. Для порядка старик спросил разрешение у духов своих предков. Духи были не против. Мои родители тоже не возражали, и я был отдан на растерзание старому самураю. Несколько лет сэнсэй Исао безжалостно тренировал меня, закаляя волю и тело. При этом я должен был скрывать от всех своё умение, что для подростка особенно трудно.

«Одиночество самурая подобно одиночеству тигра в бамбуковых зарослях, – снова и снова повторял мне старик. – Чтобы не стать изгоем, чужим для всех, ты должен быть невидимым».

И я старательно соблюдал принцип неразглашения полученных знаний – монгай фусюсу (невынос за ворота). Воспитание, полученное от старого Исао, и заложило основу моей судьбы. Ещё учась в университете, я, благодаря знанию немецкого и японского языков и отличному физическому развитию, был приглашён на работу в так называемые компетентные органы. После прохождения спецподготовки мне пришлось принять участие во многих операциях наших секретных служб в различных странах мира.

Тогда я верил, что защищаю свою великую Родину от коварных врагов. Однако со временем мне всё труднее стало сохранять веру в наше правое дело. Видя ту ложь, которой пичкали советских граждан, я постепенно начал понимать истинное положение вещей. И когда Советский Союз рухнул, я решил больше никогда не служить никакому государству. Государство – это война и смерть. Как писал немецкий писатель и публицист Хёфлинг: «Война – это всегда цепь преступлений, хотя правительства тысячелетиями вдалбливали в головы своих народов, что убийство во славу Отечества есть не убийство вовсе, а геройство».

Я уволился со службы и попытался вести тихую, неприметную жизнь. Стал работать репетитором, натаскивая нерадивых студентов в английском и немецком. Один. Сам по себе. Ни от кого не завися, ни на кого не рассчитывая. Помня слова дедушки Исая: «Настоящего мастера не должно быть видно». Однако прошлое меня не отпускало. Через некоторое время бывшие коллеги нашли меня и попробовали использовать в своих интересах. Мне стоило больших усилий вырваться из этого капкана и снова исчезнуть.

Избежать смертельной ловушки обезумевших от ненависти врагов мне помог один из офицеров ФСБ. Я спас жизнь ему, он вернул долг с процентами. Прощаясь со мной в аэропорту, он, зная, что находится под наблюдением, смог подать тайный знак опасности. Мне удалось незаметно от врагов покинуть аэропорт и исчезнуть из страны. Около двух лет я провёл в Индии и других столь же экзотических местах. Деньги, добытые в ходе операции, подходили к концу, когда друзья сообщили мне, что в России меня считают погибшим в авиакатастрофе. Видимо, мой спаситель приложил к этому руку. Узнав, что меня больше никто не ищет, я вернулся домой.

Колесо судьбы сделало очередной круг и вернулось к началу. Я снова обучал всех желающих иностранным языкам и жил тихо, стараясь не привлекать к себе внимание. С тем офицером за прошедшие годы мы пару раз пересекались. Он сделал неплохую карьеру во время второй чеченской кампании. Недавно получил звание полковника и ответственную должность в центральном аппарате в Москве. Сейчас я вспомнил о нём в связи с необходимостью найти деньги на лечение маленькой Наташки. Возможно, он мог бы помочь. В конце концов мы жили и умирали не за грязные капиталы толстосумов, не за норковые шубы их продажных жён, не за бессмысленную тусню их мордастых деток, а за то, чтобы такие вот Наташки могли звонко смеяться, глядя на тёплое солнышко. Поэтому, отбросив колебания, сразу после завтрака я покопался в памяти и набрал номер полковника Казионова.

– На ловца и зверь бежит! – с характерным украинским акцентом приветствовал меня Казионов. – Я сам собирался тебе позвонить. Нужно встретиться. Есть дело.

Казионов ждал меня за столиком летнего кафе на Новинском бульваре. Место было тихое, безлюдное. Лишь неподалёку на бетонной площадке несколько тинейджеров сокращали себе жизнь с помощью роликовых коньков. Я издалека заметил гигантскую фигуру полковника, из-за которой прозвал его Человеком-горой. Несмотря на жарищу, Казионов был одет в строгий тёмный костюм в модную полоску. Перед ним стоял запотевший стакан с минералкой и пепельница с парой окурков.

– Минут двадцать ждёте? – поздоровавшись, спросил я.

Казионов молча кивнул. Он вообще отличался редкой лаконичностью и полным отсутствием внешних эмоций.

– Жаль народу никого, – продолжал я, оглядываясь. – Хотелось при толпе хоть руку пожать настоящему полковнику.

После таких слов большинство нормальных людей покрылось бы румянцем смущения и удовольствия или хотя бы улыбнулось, но мой Гулливер был из другого теста. Не сводя с меня своих маленьких, сверлящих глазок, он опять кивнул и принялся закуривать новую сигарету. Неторопливо сделав несколько затяжек, полковник наконец соизволил перейти к делу.

– На днях ко мне обратился один солидный человек. Мой друг. У него есть дочь. Сейчас она учится в Германии. Неделю назад она пропала. Его собственная служба безопасности ничего выяснить не смогла, и он попросил меня помочь её найти. Как ты понимаешь, это чисто семейное дело. Вмешивать сюда нашу контору я не могу, а ты лицо неофициальное. Поэтому я предлагаю тебе поучаствовать. Слетаешь, разберёшься и назад. Я думаю, никакого криминала там нет. Мочить никого не придётся. Ну загуляла девка с бойфрендом, вот и всё. В долгу мой друг не останется. Деньги для таких, как он, значения уже не имеют.

Казионов отправил докуренную до фильтра сигарету в пепельницу к лежащим там трупам двух её сестёр и выжидательно посмотрел на меня.

«Счастлив твой бог, Мишка», – подумал я, а вслух произнёс: – А ваша контора, герр оберст, имеет какой-то интерес в этом деле?

Человек-гора молча покачал головой. Я чувствовал, что всё не так просто. Гулливер явно чего-то недоговаривал, но Наташку нужно было спасать, и я сказал:

– На Востоке говорят: «Нельзя пренебрегать огнём, болезнью, врагом и другом». Хорошо. Я согласен заняться этим чисто семейным делом.

Казионов отпил из своего стакана с таким видом, словно там была не минералка, а рыбий жир.

– Тебе нужно встретиться с моим знакомым. Я позвоню ему и договорюсь.

– Как же зовут господина Мистериозо? – поинтересовался я.

– Габор. Виктор Юрьевич Габор.

О Габоре я слышал. Человек очень насыщенной судьбы. В начале девяностых он начинал свой бизнес в спортивном костюме с бейсбольной битой в руках. Впрочем, как и многие сегодняшние предприниматели и депутаты. Габору повезло уцелеть, с помощью биты начеканить монеты, обрасти солидными связями. Теперь его деловые интересы лежали в самых разных областях: от шоу-бизнеса до нефтедобычи. Журнал «Форбс» оценивал его состояние в полтора миллиарда долларов. Жена Габора несколько лет назад погибла в автокатастрофе, и он больше не женился.

4

Первое правило каждого разведчика гласит, что полученную информацию следует подтвердить данными из других источников, поэтому остаток дня я потратил на сбор дополнительных сведений о всех действующих лицах. Вдобавок к уже известному я установил, что Виктору Юрьевичу принадлежит немало недвижимости в разных концах Европы: старинное палаццо в Венеции, скромный замок в Шотландии, шале в Швейцарских Альпах и так далее.

Между тем позвонил Казионов и передал, что завтра в полдень у метро «Кунцевская» меня будет ждать машина от Габора.

Возвратился домой я уже в сумерках. В небе погромыхивало. Собирался дождь. В подъезде на ступеньках сидела Сашка и мрачно смотрела на меня.

– Здорово, синьорита Казанова! – весело приветствовал я её.

– Здоровей видали и то на хер посылали, – буркнула девчонка, поднимаясь.

– Почему такой гиньоль? – замысловато поинтересовался я, открывая дверь.

Сашка зашла следом за мной в квартиру и обессилено опустилась на скамеечку в прихожей.

– Сергей, умоляю, не грузи своими иностранными словечками. Сил нет. Я весь день носилась по вашей чёртовой Москве. Пешком. Билась, как рыба об асфальт, чтобы найти свои документы. Сходила туда, где вчера дрались. Думала, может, эти козлы мою сумку там бросили. Все ближайшие помойки обошла. Ничего! Побывала и у Ирки. Та сразу в отказ: мол, ничего не знаю, пацанов этих видела второй раз в жизни. Кто такие, где живут, не ведаю. – Девушка заплакала. – Как же я теперь без паспорта? Что теперь со мной будет?

Я успокаивающе погладил её по плечу:

– Не реви. Тебе нужно было подать в милицию заявление об утрате паспорта.

Сашка подняла на меня залитое слезами лицо.

– Я была и в милиции. Знаешь, когда я получу новый паспорт? Через полгода! Как я буду жить всё это время? На панель пойду?

– Тоже неплохой вариант, – невозмутимо кивнул я. – Знаешь скороговорку: шла Саша по шоссе и сосала?..

– Ах ты, гадёныш!

Сашка вскочила и бросилась на меня с кулаками. Спасаясь от разъярённой девчонки, я заскочил в спальню, но Сашка преследовала по пятам, колотя меня по спине. Удары были довольно увесистые. Мне пришлось бросить эту змеюку на кровать и закатать в одеяло.

– Пусти, гад! – извивалась девчонка, стараясь освободиться, но я держал крепко.

– Успокойся, ненормальная! Я же шучу, – пытался я её остановить.

Наконец поняв, что ей со мной не справиться, девчонка, тяжело дыша, притихла под одеялом.

– Больше не будешь драться?

В ответ было слышно только обиженное сопение. Похоже, Сашка опять собиралась заплакать. Чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу, я ослабил захват и попытался отвлечь девушку от тяжёлых мыслей:

– Ну хватит скорбеть! Не позорь родной асфальтовый завод! Поживёшь пока у меня. Так и быть, выделю тебе место на диване. Заработаешь денег – купишь мне новый.

Из-под одеяла ответил тонкий дрожащий голосок:

– Почему вы все думаете, что если детдомовская, то обязательно шлюха? А я не такая! Мне, может, обидно!

– Да верю я, верю, – засмеялся я. – Знаю, ты не такая, ты ждёшь трамвая. Извини, я не хотел тебя обижать.

Сашка высунула взлохмаченную голову из-под одеяла и улыбнулась:

– Ладно, мир. Слезай с меня. Мне нужно привести себя в порядок.

Я помог Сашке подняться с кровати.

– Сегодня твоя очередь готовить ужин. Приводи себя в порядок и марш на кухню!

–Подумаешь! – фыркнула девчонка. – И приготовлю, а то, пока тебя дождешься, умрёшь с голоду!

Пока готовился ужин, на улице прогрохотал стремительный летний ливень, и из раскрытого окна потянуло свежестью. Мы уютно устроились на кухне и приступили к еде.

– А чем ты вообще занимаешься, Сергей? – спросила Сашка, заваривая чай.

– Я лингвист, – невнятно ответил я, так как мой рот был занят вкусной картофельной котлетой с подливкой.

– Кто, кто? – засмеялась, сверкая ровными белыми зубами, девушка.

– Учёный, который изучает разные языки, – прожевав, объяснил я.

– А какие языки ты изучаешь?

– Разные. Например, санскрит.

– Что ещё за санскрит? – удивилась Сашка.

– Язык, на котором раньше говорили и писали в Индии.

– А ты был в Индии?

– Был.

Сашка перестала есть и поражённо уставилась на меня.

– Ты был в Индии?! Вот классно! А Шамбалу видел?

– Шамбалу не видел.

– Жалко, – огорчилась девушка, но через секунду снова встрепенулась: – А слонов видел?

– Слонов видел, – кивнул я, накладывая себе на тарелку ещё одну котлету. Готовить девушка умела. Котлеты были – пальчики оближешь. Я открыл рот, но не тут-то было.

– Да хватит тебе всё время хавать! – возмутилась Сашка, подальше отодвигая от меня тарелку с добавкой. – Расскажи лучше про Индию. Мне же интересно.

Я грозно посмотрел на вредину:

– Слушай, ты, хищное растение! Запомни правило номер один: нельзя становиться между мужчиной и его едой. Ты можешь разбудить зверя.

Но Сашка лишь беззаботно от меня отмахнулась:

– Да ладно тебе! Я хомячков никогда не боялась. Скажи, а настоящих йогов ты видел?

С тоской поглядев на недоступную котлету, я признался:

– Йогов видел.

– А правда, что они могут пить серную кислоту, есть стекло и вообще не дышать? Нам в детдоме про это фильм показывали.

– Правда.

– Здорово!

Глядя на её восторженное лицо, я поневоле улыбнулся. Увидев мою улыбку, Сашка нахмурилась:

– Чего смеёшься? Наверно, думаешь: «Вот дурочка провинциальная», да?

Я пожал плечами:

– Ну что ты сразу заволосилась? Улыбаюсь, потому что радует твоя пытливость.

Девушка перестала хмуриться и милостиво вернула мне тарелку с котлетой:

– Ладно, ешь, пока совсем не остыло. Всё равно потом ты мне подробно расскажешь про Индию. Я всегда мечтала там побывать. В Индии и в Германии.

– Почему в Германии?

Сашка серьёзно посмотрела на меня:

– Я хочу увидеть своего отца.

– Как же ты его найдёшь? Ты знаешь его адрес?

– Знаю. Его имя есть в моём свидетельстве о рождении. Когда я устроилась на завод, то сходила к знакомой учительнице немецкого языка, и она помогла мне написать запрос в немецкий Красный Крест. Через полгода они сообщили адрес отца. Я послала ему письмо, потом второе, но ответа не получила. – Сашка тряхнула головой, отгоняя подступающие слёзы, и упрямо сказала: – Я этот адрес наизусть выучила. Всё равно найду отца. Это моя мечта.

– Ну, хорошо. Найдёшь, увидишь. Что дальше?

Девушка пожала плечами:

– Не знаю. Я чувствую, что мне это нужно и я это сделаю.

Сашка с вызовом посмотрела на меня и вдруг звонко рассмеялась:

– Слушай, учёный-копчёный, а где ты так драться научился? В какую-нибудь качалку ходишь?

Я тоже засмеялся:

– Зачем в качалку? Нам, учёным, для победы нужны только мел, доска да лысая башка!

5

Ровно в двенадцать я был у «Кунцевской». Солнце с неба жгло немилосердно. По Рублёвскому шоссе с рёвом катили колонны автомобилей, блестя полированными боками. Громадный город был полон деловой напряжённости и бензиновой вони.

«Лексус» Габора уже ждал меня. По привычке, давно ставшей второй натурой, я сначала тщательно обследовал окрестности и только потом подошёл к затонированной машине. Задняя дверь приглашающе открылась, и я нырнул в кондиционированную прохладу салона. С переднего сиденья ко мне обернулся тощий тип в тёмных очках и вежливо спросил:

– Господин Баринов?

– Так точно.

– Меня зовут Алексей Михайлович, – представился тип. – Виктор Юрьевич попросил вас встретить и доставить к нему домой в Рублёво.

Посчитав, что дал исчерпывающую информацию, тощий отвернулся и дал знак водителю трогаться. «Лексус» резво набрал скорость и помчался в сторону МКАД.

Габор жил на Рубляндии в окружении таких же буржуинов, как и сам. Скромная обитель миллиардера представляла собой белоснежный трёхэтажный замок в итальянском стиле, спрятавшийся среди пышной зелени, окружавшего его со всех сторон парка. От автоматических ворот к подъезду вела широкая аллея, обсаженная с обеих сторон какими-то экзотическими деревьями. Там и сям из-за деревьев на дорогу выглядывали мраморные статуи. Глядя на это великолепие, невыносимо хотелось быть богатым и здоровым.

Так и не сняв солнцезащитных очков, дистрофичный Алексей Михайлович проводил меня в кабинет хозяина. Кабинет олигарха размерами и убранством напоминал зал какого-нибудь знаменитого музея с той лишь разницей, что музей выглядел бы, наверное, поскромнее. Видимо, детство, проведённое Габором в шахтёрском посёлке на Украине, среди унылых терриконов, разбудило в нём неразборчивую тягу к прекрасному. Стены кабинета были увешаны полотнами европейских художников, на полках стоял китайский фарфор, а массивный письменный стол украшали несколько пасхальных яиц работы Фаберже. Возле произведений знаменитого ювелира лежала шкатулка русских народных промыслов, на крышке которой был изображён Сталин, беседующий с Мао Цзедуном.

Сам Виктор Юрьевич вполне соответствовал размаху своих апартаментов. Высокий, мощный мужчина. В нём всё было крупным: широкие плечи, большая бритая голова, мясистые кисти рук. Лишь близко посаженные голубые глазки нарушали общее впечатление силы, солидности и надёжности. Они напомнили мне мёртвые глаза птичьих чучел в школьном кабинете природоведения. Яркие, блестящие, но безжизненные.

Наградив меня вялым рукопожатием, Габор указал на удобное кресло у стола. Мой провожатый скромно устроился возле двери на маленьком антикварном стульчике.