Начинающиеся у Бесшабашной Развилки дороги вели к одному месту – переправе у Камышового Острова, оставалось выбрать, по какой ехать.

– Ты шорох какой слышал: низкий или высокий?

– Не понял, – растерялся Одноглазый.

– Ну-у… басовитый, словно у трехглавой, или высокий, типа, трехглавая на жабу наступила? – как мог, объяснил Безухий.

Одноглазый несколько секунд таращился на брата, после чего сплюнул и еще раз уточнил:

– Я шорох слышал.

– И что?

– А то, чтоб тебя докты усыновили, шорох не может быть басовитым!

– Почему?

Одноглазый наконец-то понял, что над ним потешаются, и угрюмо попросил:

– Кончай придуриваться!

В ответ услышал довольный смешок.

Братья Черепвата – Безухий и Одноглазый, заслуженно считались самыми ловкими по эту сторону Ильвы контрабандистами. Торговать с доктами они начали еще до Войны за Туманную Рощу, и тогда же в первый и последний раз попались адорнийским патрулям, потеряв соответственно ухо и глаз. Но дело прибыльное не бросили, лишь осторожнее стали. И даже после войны, когда большие шишки, скрипя зубами, дозволили купцам наладить официальную торговлю через Фихтер, от криминального бизнеса Черепваты не отказались, продолжили возить через Ильву товар запрещенный, а стало быть – неимоверно выгодный. Торговали артефактами, что производили адорнийцы, взамен брали механическое оружие, сделанное талантливыми северными кузнецами, – его охотно изучали военные южан. Прайм возили, и такое случалось, а в последнее время переключились на «скот» – так на своем сленге братья называли невольников. Распутные северные лорды, познавшие во время войны сладость пылких южанок, охотно скупали молоденьких девушек, обученных музыке, танцам, пению и любовным хитростям. На юг же отправлялись ремесленники, умеющие быстро и ловко изготавливать простые, не требующие особой красоты, но незаменимые в хозяйстве вещи: топоры, пилы, кастрюли, сбрую, бочки и прочий хлам. Нынешний бизнес оказался выгодным до неприличия, но и неимоверно опасным. Правильные адорнийцы и докты за своих горой стояли, продавать соплеменников в рабство почитали за самое страшное преступление из всех возможных, и попадись братья военным вторым ухом да вторым глазом, не отделались бы – за работорговлю полагалась петля. А уж за тот груз, что трясся сейчас в четырех кибитках, – и подавно. Тут не только петлей пахнет, но еще и пытками…

Впрочем, забивать неприятными мыслями головы Черепваты не любили: к чему размышлять о грустном? В настоящий момент их гораздо больше волновал прикладной вопрос: по какой дороге ехать?

– На этой неделе патрулями Ахдарчамнава Щуп командует, а он ужас как любит на уток охотиться, – припомнил Одноглазый.

– А в лес заходить боится, – кивнул Безухий. – Что-то у него с Девятью Дятлами не то вышло.

– Не у него, а у евойного папаши.

– Точно тебе говорю – у него. По молодости он в этом лесу половину свиты угробил, на трехглавую наткнувшись.

– Это когда за нами погнался?

– Если бы он знал, за кем гнался, мы бы с тобой сейчас не бизнес обсуждали, а на деревьях покачивались, как маятники какие-нить.

– Не сейчас, а десять лет назад.

– Все равно как маятники.

– Это точно.

Безухий почесал в затылке.

– Ладно, патрули, стало быть, по болоту шастают, а с Чудью что делать будем? Где ее больше?

– Попробуем узнать.

Предсказать перемещения дикой Чуди, что шастала по лесам с самого катаклизма, не могли даже лучшие гадатели на свежевынутых потрохах, но братья свято верили в магические кости, за которые когда-то отвалили бродячему магу небольшое состояние, и прибегали к их помощи во всех затруднительных случаях.

Одноглазый извлек из мешочка два разноцветных кубика и потряс их в кулаке.

– Красный – болото, белый – лес.

– Бросай! – нетерпеливо велел Безухий.

Кости упали на утоптанную землю, и работорговцы наклонились, жадно изучая получившуюся комбинацию.

– Четыре к шести.

– Значит, лес.

Полной гарантии зачарованные кубики не давали, ошибки у них случались, но лучшего советчика у Черепватов не было.

Братья вскочили на лошадей, и Одноглазый махнул рукой дожидавшимся приказа спутникам:

– Давай к Девяти Дятлам!

Сны бывают разными. Интересными или не очень, хорошими или страшными, запоминающимися или мимолетными, пустыми или наполненными смыслом. Иногда – очевидным смыслом, иногда – скрытым, который расшифровать можно лишь с помощью опытных толкователей, знающих, почему рождаются во тьме ночной те или иные образы, и способных собрать их в законченные послания.

Сны играют с нами. Бесплотным туманом окутывают нас в часы забвения и часто уносят далеко прочь. Или в другие страны, или в другие миры, или в далекое прошлое, когда все вокруг было наполнено беззаботным весельем. И вот эти, последние, сны, в расшифровке толкователей не нуждались – для этого они были слишком хороши.

Добрые, нежные, очень теплые и очень мягкие, эти сны приходили крайне редко, наверное, как все доброе, нежное, очень теплое и очень мягкое в нашей суровой жизни. Однако приходили и словно говорили: все не так плохо, как порой кажется, в твоей душе есть место хорошему, ты еще человек… И Марида верила. Цеплялась за эти редкие сны и верила в добро.

И сейчас она видела один из таких снов. Прекрасно понимала, что спит, что все вокруг ненастоящее, но она все равно улыбалась. Потому что ей нравилось то, что она видела.

Мариде снилась долина Тысячи Лепестков, в центре которой вырос большой и красивый Диналион – город ее детства. Город, пропитанный неподдельной радостью и наполненный доброжелательными людьми. Город, каждый дом которого был совершенен, а каждый житель – прекрасен. Город магов и поэтов, целителей и созидателей, художников и воинов. Мариде снились точеные мосты через шумную Диналию и стоящий на ее берегу великолепный замок лорда Диналерико. Снились площади, которые правильнее было бы назвать полянами, снились улицы, а точнее – аллеи, сады и парки. И еще Мариде снился Релеветар. Молодой и веселый Релеветар, в объятиях которого она сгорала от страсти. Снилась их прогулка, та самая, первая настоящая прогулка, когда оба знают, чем закончится встреча, но не говорят об этом. И молчаливое предвкушение неимоверно возбуждает влюбленных… Они веселятся у фонтана, целуются на мосту, и Релеветар дарит ей восхитительный цветок. Вплетает пышный бутон в ее волосы, потом берет ее за руку и негромко читает изящное стихотворение, в каждой строчке которого – любовь.

А потом они идут на берег небольшого озера, в один из множества укромных уголков, которые молодые адорнийцы приспособили для тайных встреч. Солнце заходит, красные лучи бесшумно скользят по тихой водной глади, но Мариду и Релеветара не волнует красота чарующего заката. Они слишком долго ждали этого мгновения и не в силах больше терпеть. Одежда летит на землю, сплетаются руки, сплетаются губы, нежные слова кажутся продолжением прекрасного, посвященного только ей стихотворения, и кружится голова…

Марида счастлива.

Она забывает, что видит сон. Сейчас это не важно. Сейчас все настоящее: Релеветар, его руки и напор, его губы и глаза, его неистовая страсть… Марида счастлива.

Но неожиданно чувствует, что юноша останавливается. Марида открывает глаза, смотрит на Релеветара, и ее взгляд молит об одном:

«Продолжай!»

А в ответ слышит шепот:

«Опасность!»

«Опасность?!»

Нет ничего страшнее, чем встретить в непроходимой чаще проклятую Чудь, появившуюся на земле после давней катастрофы. Землетрясения, ураганы, смерчи, огненные и ядовитые дожди – все напасти, что изводили людей во время Катаклизма, постепенно сошли на нет. Жизнь вновь стала налаживаться, появился благословенный прайм, дающий людям невероятную силу, но… Но добра без платы не бывает, и платой стала Чудь.

Сначала ее было мало, охотники находили в лесах уродливых тварей, отдаленно напоминающих привычных зверей, без труда убивали их и со смехом рассказывали о своих подвигах у вечерних костров. Но время шло, и Чудь набирала силу. И теперь уже не одинокие звери встречали охотников, а целые стаи. И не только в чащобах. Почуявшая кровь Чудь нагло вторгалась на территории людей, подстерегала путников на дорогах, разоряла небольшие поселения, а изредка даже нападала на замки. Но хуже всего то, что стала появляться Чудь разумная, понимающая, как надо биться, однако не желающая знать ничего, кроме битв. Точнее, не разумная – смышленая, хитрая, коварная… Как раз таки разумная Чудь в мире обитала давно, с самого Катаклизма – обладающая не только разумом, но и речью, а главное – Геройскими талантами. К такой Чуди уже привыкли – по сути эти Герои ничем, кроме странной внешности, от обычных героев не отличались, и сейчас в отрядах как доктских, так и адорнийских Лордов нет-нет да и встречались наги, маназмеи и прочие Чудь-Герои. А вот то, что дикая Чудь, живущая в лесах да пустошах, научилась соображать, хитрить и даже сбиваться в отряды – явление недавнее: старики шептались, что это к большой войне.

С дикой Чудью, хоть тупой, хоть разумной, нельзя было договориться, ее нельзя было напугать и отогнать подальше, объяснить, что вторжения обязательно заканчиваются смертью – бессмысленная жажда крови гнала Чудь на людей. Солдаты и охотники истребляли тварей десятками, но тем на смену приходили новые полчища, заставляя людей постоянно ожидать нападения.

Именно Чуди были обязаны нехорошей своей славой и лес Девяти Дятлов, и болото Мертвых Опарышей, и именно встречи с Чудью братья Черепваты опасались гораздо больше, чем патрулей: ведь кривые контрабандистские тропки подвергались атакам тварей чаще широких, охраняемых солдатами дорог.

– Ты слышал?

– Вой?

– Хруст, – пугливо заметил возница первой кибитки, хотя его никто не спрашивал. – Как будто кто-то кость грызет. Человечью.

– Тьфу на тебя, дубина.

– Что?

– Заткнись!

– Слушаюсь!

– Не вой, – прошептал Одноглазый. – Дыхание тяжелое… Это леший, брат, другие здесь не водятся.

– Одного лешего мы завалим, – так же тихо ответил Безухий. – Другие есть?

– Хруст это, а не дыхание. Хруст…

– Еще вякнешь – прирежу!

Возница опустил голову.

Как тут не вякать, если тьма кругом кромешная, а посреди этой самой тьмы кто-то невидимый, но наверняка огроменный с чавканьем грызет берцовую кость какого-то бедолаги? Возможно, возницы другой кибитки, что шла пару часов назад через Девять Дятлов с запрещенным товаром, да не дошла. И теперь огроменный, стало быть, чавкает, а остальные твари слюнки пускают да облизываются, к приближающемуся каравану прислушиваясь.

– К оружию, парни, – громко распорядился Одноглазый. – К оружию, если не хотите, чтобы вас без соли оприходовали!

Отряд у братьев был небольшим, но надежным. Два десятка тертых калачей, что скакали на лошадях вокруг кибиток, истоптали и Девять Дятлов, и Мертвых Опарышей, и даже по Гибельному Днищу ходили, проверяя лживые слухи о спрятанных в нем сокровищах. Чуди бойцы не боялись, точнее, побаивались, конечно же, но от драки не отказывались.

– К оружию!

Копья наперевес, арбалеты взведены, топоры на изготовку. Но караван тем не менее продолжил движение в прежнем, неторопливом темпе, и лишних факелов, кроме тех, что освещали дорогу передовой кибитке, не появилось. Чудь тупа до неприличия, но настораживать ее не надо. Пусть ближе подойдет.

– Если леший, то завалим, – повторил Безухий.

Ответить брату Одноглазый не успел…

…Самые голодные всегда нападают первыми, а меньше всех еды – так уж заведено – достается слабакам. И потому сначала на караван набросились «рогатики», невысокие, нормальному человеку по пояс, ублюдки, некогда бывшие козлами. Или козлятами. Хилыми рожками «рогатики» не пользовались, предпочитали короткие, но широкие тесаки, которыми любили подрезать лошадям сухожилия, и в этом была их главная опасность.

– Чудь! – заорал Безухий, но вопль запоздал: никто из тертых калачей момент атаки не прозевал.

Сражаться со слабыми, но многочисленными и шустрыми «рогатиками» – только время терять. Остановишься, начнешь сносить одним ударом по две-три твари, но какая-нибудь юркая сволочь обязательно доберется до лошади. А потому, услышав «Чудь!», «тертые» прибавили, намереваясь оторваться от «рогатиков» и прекрасно понимая, что впереди их ожидает кое-кто похуже.

Например – «камнеметы».

Едва караван прибавил, оставляя «рогатиков» далеко позади, как над дорогой засвистели увесистые булыжники, сообщая о засевших вокруг «камнеметах» – мелких, но сноровистых ублюдках, с длинными, до земли, руками. Избежать тяжелого облака не было никакой возможности – только прорваться сквозь, и люди прорывались, ругаясь и жестоко хлеща ржущих лошадей. Не повезло только вознице первой кибитки – ловко пущенный камень угодил ему в висок и сбил на землю. А ждать его не стали.

Не до того.

– Это мелочь! Мелочь! – орал Безухий, нахлестывая лошадь. – Если здесь только она…

И едва не свалился, с трудом удержавшись на вставшей на дыбы кобыле.

И побледнел.

Потому что посреди дороги, издав страшный, известный всем на свете людям: «Ихрюп! Ихрюп!», возник леший.

– Дерьмо!

Лошадь захрипела.

– К бою!

– Ихрюп!

Леший взмахнул дубиной, а в следующий миг в него вонзился десяток арбалетных болтов – «тертые» услышали вожака.

– Ихрюп!

Завалить огромную тварь арбалетами никто не рассчитывал, лешему просто намекнули, что добыча желает драки, и мгновенно развернулись в боевой порядок. Одноглазый с пятью бойцами отправился к последней кибитке – удерживать на расстоянии мелочь. Трое наиболее сведущих в магии наемников отложили оружие, рассчитывая время для ударов, а остальные всадники, ведомые взбешенным Безухим, набросились на лешего.

– Ихрюп!

– Сдохни!

– Ихрюп!!

Здоровенный, в два человеческих роста, леший размахивал сучковатой дубиной с такой скоростью, что любая прайм-мельница удавилась бы от зависти. И медленно, но неотвратимо приближался к первой кибитке. Его волосатое тело прикрывали грубые, вырезанные из толстых досок доспехи, пробить которые копьем или мечом было трудно, а поджечь удавалось с большим трудом.

– Ихрюп!

И дубина припечатала молодого Клинчу к дереву. Вместе с конем. Тут же последовал хлесткий удар по глазам твари – подсуетился один из магов, но леший даже не пошатнулся.

– Ихрюп!

И Безухий едва ушел от выпада, вовремя дав шпоры.

– Ихрюп!!

Леший – не подарок, но это не означало, что у людей не было шансов. «Тертые» прекрасно знали, как нужно управляться с большой Чудью, и действовали очень умело. Четверо метались вокруг, отвлекая на себя внимание лешего, маги поливали монстра дальними атаками, а остальные, опустив копья, выжидали подходящего для удара момента.

– Ихрюп!

И леший промахнулся. Не в первый раз, конечно, но сейчас он потерял равновесие, не смог вовремя вернуться в удобную для обороны стойку, и опытный Ампичава, сообразивший, что есть возможность ударить, вонзил копье в волосатый бок твари. Ампичава успел разогнать коня, и копье вошло в плоть почти на четверть.

– Ихрюп!!! – взвыла гадина, но было поздно.

– Бей!

Безухий пришпорил кобылу и всадил свое копье в приоткрывшийся живот лешего. Хитрый Унгилон, воспользовавшись тем, что тварь перестала двигаться с прежней прытью, метнул топор, который вонзился в левый глаз лохматой Чуди, а трое магов, словно сговорившись, врезали огнем, подпалив мощный деревянный доспех.

– Ихрюп!

Раненый, обожженный, окутанный дымом леший выпустил из лапы дубину и шагнул к лесу. Из его боков торчали копья, из головы – топор, но он по-прежнему был опасен. Он просто растерялся от боли, потерял ориентацию, но… но скоро это пройдет. Через несколько секунд Чудь взбесится и, позабыв обо всем, бросится на врагов, станет по-настоящему страшной.

Однако ждать этого никто не собирался.

– Вперед!!

«Тертые» сделали главное: заставили лешего уйти с дороги, и теперь нахлестывали лошадей, торопясь миновать опасное место. Кибитки, трясясь и подпрыгивая, помчались прочь, и никто не заметил, как из последней повозки вывалился на дорогу странный, похожий на гроб, ящик. Вывалился, в полете перевернулся на бок, шмякнулся о камень и раскрылся.

И остался лежать, распространяя легкий аромат прайма…

* * *

Примерно год назад знаменитый мастер тончайших механических дел Аргарбардор Маятник ввел в столице моду на удивительное изобретение – автоматический будитель. Заурядные часы больших, башенных размеров механики научились делать давно и украсили ими все подходящие здания всех городов империи. Часы поменьше, настольные и каминные, появились позже, но и они перестали вызывать интерес у публики, вот Аргарбардор, владевший крупнейшей мастерской по их изготовлению, и придумал уникальную систему, благодаря которой спрятанные внутри механизма колокольцы начинали играть точно в указанное время. Да не просто придумал, а сумел преподнести новинку самому императору, получил от высочайшего благожелательный отзыв, растрезвонил о нем по всем землям и тем создал ажиотаж. Все столичные хлыщи немедленно обзавелись новомодными устройствами, соревнуясь меж собой в степени их отделки драгоценными камнями и тонкой резьбой. Наиболее ревностные почитатели новой техники даже к столу не подходили, пока часы не пробьют положенное время, а смышленые композиторы наперегонки сочиняли оригинальные мелодии к будителям, исходя из вкусов и предпочтений благородных заказчиков. Следом за знатью подтянулись простолюдины, которые вдруг отвыкли просыпаться с петухами, и будители покатились по городам и весям империи неудержимой лавиной. Аргарбардор Маятник купался в деньгах, продавая во все уголки страны лицензии на изобретенные им механизмы, и принял от его величества почетный титул Наиглавнейшего имперского магистра тончайшей механики и всяческих диковин.

Докты с привычным размахом переживали повальное увлечение новой игрушкой.