Справа от Хоплера сидел полковник Вестербильд – прилетевший из Тахасы военный атташе Приоты, – и именно поэтому бригадир не мог остановиться слишком рано. Политика, чтоб ее, проклятая политика. Кира старалась не обращать внимания на землеройку – поздоровалась едва заметным кивком, после обращалась исключительно к командиру, но постоянно ощущала на себе заинтересованный взгляд полковника. Понравилась красивая девушка? Возможно. Лицо Киры было столь же привлекательным, как фигура: густые рыжие волосы, стянутые сейчас в тугой узел, карие, с золотыми искорками глаза, не очень большие, но живые, маленький, чуть вздернутый носик и большой рот, который мог испортить кого угодно, но только не Киру. Девушка была красива, но понимала, что интерес Вестербильда вызывает не столько ее внешность, сколько фамилия. Землеройка с нетерпением предвкушал, как будет измываться над дочерью консула. Слегка печалился отсутствием публики – на разнос Хоплер не позвал даже высших офицеров базы, – но был полон решимости высказать «вздорной девчонке» все, что о ней думает.

– Вы – грамотный и умный офицер, и я удивлен проявленной вами несдержанностью, – закончил Хоплер. – Свободны.

– Одну минуту, бригадир, – улыбнулся атташе. – Вы позволите?

Ушерцы – и Хоплер и Кира, – посмотрели на полковника, как на… землеройку. Но инструкции Генерального штаба гласили: «проявлять вежливость, оказывать содействие». И бригадиру пришлось кивнуть:

– Пожалуйста.

– Спасибо. – Вестербильд повернулся к Кире и вкрадчиво осведомился: – Коммандер Дагомаро, я обратил внимание на то, что вы смотрите на меня с какой-то необъяснимой агрессией. Я ошибаюсь?

Землеройка, судя по всему, решил зайти издалека.

– Да, – холодно отчеканила девушка, глядя на портрет консула Онигеро, признанного всеми кардонийцами «отцом Конфедерации». – Ошибаетесь.

– То есть вы не считаете приотцев врагами?

– Нет. – Какими-либо обращениями: «полковник», «атташе» и даже «синьор» девушка подчеркнуто пренебрегала. Если Вестербильду хотелось уважения, ему следовало поискать его в другом месте. – Не считаю.

– Но вы открыли огонь.

– Никто не пострадал.

– Но вы открыли огонь, – повторил Вестербильд. – Мне интересно, что вы чувствовали, приказывая стрелять в кардонийцев?

– Мне было неприятно, – без раздумий ответила – Кира.

– Хоть что-то, – оживился атташе. – Но мало.

– Вполне достаточно, – невозмутимо продолжила девушка. – Мне было неприятно видеть оккупантов на землях Ушера так же сильно, как разговаривать сейчас с вами.

Вестербильд покраснел.

– Бригадир?

Но на поддержку дипломат мог рассчитывать в той же степени, что и на уважение.

– Флаг Приоты оказался в грязи задолго до того, как его швырнула туда коммандер Дагомаро, – задумчиво произнес Хоплер, вертя в руке карандаш. – Вы, полковник, забыли, что на глазах моего офицера погибли люди.

– Насколько я знаю, геологи выразили желание вернуться на архипелаг и командир нашей экспедиции с уважением отнесся к их решению.

Дипломатические выверты хороши на переговорах, с военными так шутить не следует.

– Не желаете повторить опыт? – осведомился бригадир. – Я могу выделить вам катер на обратную дорогу. Боюсь только, что не смогу снарядить команду.

Кира удивленно посмотрела на Хоплера: на ее памяти старый и крикливый бригадир никогда не отходил от полученных инструкций и не мог, физически не мог сказать то, что сейчас прозвучало.

– Вы мне угрожаете? – растерялся атташе.

– Конечно нет, – усмехнулся бригадир. – Угрожал я своему офицеру, обещая отдать под суд. А вас я просто спрашиваю. По-дружески. С уважением. Как кардониец кардонийца.

Вестербильд вновь покраснел.

«Вонючая землеройка!»

Из штаба Кира вышла в приподнятом настроении: шумный разнос, наложенное взыскание, обещание суда, ядовитые вопросы атташе – все услышанные гадости были перечеркнуты последними высказываниями Хоплера, жесткими заявлениями настоящего ушерского офицера, который плевать хотел на дипломатию, когда дело касалось жизней сограждан. И пусть столичные бюрократы лебезят перед землеройками в попытке «найти приемлемый выход из кризиса» – пусть! Армия и простые ушерцы думают иначе, а значит, сенату придется прислушаться!

– Кира!

– Драмар!

Полковник Накордо ждал девушку во дворе: нервно курил, сидя на лавочке в тени платана, и вскочил, едва Кира появилась в дверях.

– Как все прошло?

– Взыскание и обещание суда. – Девушка поправила фуражку. – Все в порядке.

– От должности отстранили?

– За что?

– Согласен – не за что, – с облегчением рассмеялся Накордо. – Но со штабных станется.

– Не отстранили.

– Вот и славно.

Они вышли за ворота и медленно, прогулочным шагом направились по набережной в сторону порта: рыжая девушка и высокий черноволосый мужчина с орлиным носом и крупным волевым подбородком, украшенным тонкой, словно нарисованной бородкой. Темно-синие мундиры, золотые погоны и наградные планки: у девушки только за отличия в подготовке, у Драмара – еще и боевые.

– Штабные велели продемонстрировать неудовольствие, и Хоплер честно орал на меня двадцать минут. – Кира улыбнулась. – А потом взял и макнул землеройку в помои.

– Да ну?

– Я тоже не ожидала. Всегда считала Хоплера занудой.

– Я был с бригадиром на Менсале, и поверь: Хоплер не зануда, – негромко произнес Накордо. – Но Вестербильда он оскорбил напрасно.

– Что? – изумилась девушка.

Все пилоты… да что пилоты – вся база единодушно поддержала поступок Киры. Все сходились во мнении, что девушка действовала правильно, а наиболее горячие головы честно признавались, что не удержались бы от настоящей атаки, от крови. Драмар тоже одобрил уничтожение приотского флага, а потому его замечание поставило Киру в тупик.

– Почему напрасно?

– Утром Хоплер получил секретный пакет из Тахасы: принято решение выдавить землероек с Валеманских островов.

– Правда?!

– Тихо!

– Извини. – Кира вцепилась в рукав Драмара. – Когда?

– Вечером твой приятель Вестербильд возвращается в столицу, а завтра к нам прилетит адмирал Даркадо, чтобы лично проинструктировать офицеров. Командовать операцией будет Хоплер.

– Чудеса!

Слухи о том, что «решение принято и завтра в бой», ходили с самого инцидента, но всякий раз, к огромному разочарованию военных, оказывались ложью. Однако Накордо был замполетом – заместителем бригадира по летной части – и зря языком не трепал. Особенно – Кире.

– Так что готовь машину, коммандер, будет работенка.

– Наш первый бой, – улыбнулась девушка.

– Твой первый бой, – отозвался Драмар. – Не наш.

– Как это?

– Я… В этом самом пакете был приказ о моем переводе, – вздохнул Накордо. – Через три дня я перестану быть замполетом.

– Тебя переводят? – Кира похолодела. – Куда?

– Я остаюсь в бригаде, но на другой должности, – успокоил девушку Драмар.

– Тебя сняли с замполетов? Но почему?! Все знают, что ты – лучший пилот бригады! Ты – ас!

– Именно поэтому меня сняли и переводят…

– Куда? – не сдержалась Кира.

Сначала страх: «Драмара переводят!», затем облегчение, а теперь оно сменилось обидой за мужчину: «Как смели они снять его с должности?!» Замполет бригады – это серьезное карьерное продвижение, следующая ступенька – командир отдельного авиационного соединения, но в Северном Кадаре такого подразделения не было.

– Куда тебя переводят?

– Я не могу сказать.

– Драмар!

– Но… – Накордо улыбнулся. – Но ты могла случайно оказаться в нужном эллинге и сама все увидеть, ведь так?

– Так, – с готовностью кивнула девушка.

– Тогда поехали в нужный эллинг, – рассмеялся Драмар. – Я как раз туда собирался. – За разговором они подошли к пирсу, где Накордо ожидал паровой катер. – У тебя есть время?

– До завтра я совершенно свободна.

– В таком случае – прошу. – И Драмар картинно подал девушке руку, приглашая ступить на борт катера. – Через двадцать минут ты все увидишь.

Самая северная, самая удаленная от столицы база Северный Кадар была при этом одной из самых больших, уступая лишь столичной Новой Тахе. В зоне ответственности базы находились огромные территории, и бригада Хоплера считалась усиленной, а по существу – сдвоенной. Двенадцать авиационных крыльев вместо восьми, девять батальонов морского десанта, двадцать канонерок и восемь корветов. Кораблей большего размера на Кардонии не строили – не требовалось, а два гигантских вооруженных судна, что использовались в экспедициях, боевыми не считались. Одно из них, кстати, базировалось в Северном Кадаре. Поместить всю эту армаду в одной бухте, даже в такой большой, как Солнечная, не представлялось возможным, а потому военные забрали и две соседние: Сонную и Глубокую, и именно в последнюю, самую дальнюю, направился катер. Мимо знаменитой набережной – географического центра светской жизни Северного Кадара; скучающих на рейде кораблей – орудия зачехлены, вахтенные прячутся в тени; и береговых батарей, прикрывающих Солнечную с моря. На Кардонии не существовало силы, способной штурмовать ушерцев, однако все базы архипелага были надежно защищены.

– Иногда мне кажется, что мы сами провоцируем землероек на агрессию, – произнес Драмар, задумчиво разглядывая длинные стволы береговых орудий. – Они видят, насколько мы сильны, и начинают бояться.

– Так боятся, что нападают? – прищурилась Кира.

– Да, – серьезно подтвердил Накордо. – Страх – лучший повод для войны. Страх проиграть еще до ее – начала.

– Ушер всегда выступал за Конфедерацию.

– И каждый год мы демонстрируем Приоте свою мощь. – Знаменитая оружейная выставка только называлась кардонийской – устраивал ее Ушер, поскольку промышленность Приоты пребывала в зачаточном состоянии.

– Конфедерация – залог мира и процветания Кардонии, – убежденно заявила девушка.

Не заученно, а именно убежденно: Кира верила в то, что говорила.

– Меня агитировать не надо, – вздохнул Драмар. – Но участие в Конфедерации дело добровольное, и если один сосед обижен, добра не жди.

– Нас крепко обидели.

Накордо помолчал, давая понять, что имел в виду другого соседа, но кивнул:

– Согласен.

И отвернулся, подставив лицо под соленые брызги.

Несмотря на название, Глубокая бухта была самой мелкой из всех и предназначалась для вспомогательных судов, катеров и ремонта паровингов. По ее периметру стояли четыре эллинга, к одному из которых и подошел катер.

– Меня пустят?

Накордо загадочно улыбнулся.

К удивлению девушки, охрану эллинга несли не привычные вахтенные, а морские десантники в полной боевой выкладке: каски, пистолеты в кобурах и карабины. К тому же их было слишком много: на пирсе, у ворот, у дверей, на крыше – куда ни повернись, взгляд обязательно упирался в хмурых парней.

– Так меня пустят?

– Понятия не имею.

– Драмар!

– Я сделал тебе допуск, – сдался мужчина.

– Напомнил о моем происхождении? – нахмурилась Кира.

– Сказал Хоплеру, что не смогу тебе солгать, а о происхождении он вспомнил сам.

– Ну и ладно, – махнула рукой девушка. Козырять фамилией она не любила, но никогда не отказывалась принять то, что гарантировало происхождение. – Что внутри?

– Маленькое чудо.

На самом деле – огромное.

В закрытом эллинге прятался самый большой паровинг из всех, что Кире доводилось видеть, – гигантская машина, больше похожая на готовящегося взлететь простера. Невозможная и невообразимо прекрасная.

Пятидесятиметровое крыло, на котором покоились четыре тяговых двигателя. Всего четыре, но каждый в полтора раза больше стандартного «Ромса», а значит – мощнее. Массивный фюзеляж, внутри которого прятался классический кузель, – именно из-за него, а точнее, из-за Философского Кристалла паровинги превосходили размерами паровозы. Кабина пилотов остеклена, словно капитанский мостик цеппеля: снизу доверху. Выглядит необычно, но обзор из нее, как прикинула Кира, открывается великолепный. Пушек нет, но курсовая башня на месте – шестиствольный «Гаттас» гордо смотрит на ворота эллинга.

Колоссальная машина важно покоилась на опорах, внушая уважение одним лишь видом, и даже бомбардировщики по сравнению с ней казались недомерками.

– Драмар, что это?

– Нравится?

– А ты как думаешь?!

Раскрасневшаяся Кира была похожа на ребенка, которому сдали в аренду кондитерскую лавку.

– Когда его официально примут на вооружение, он будет называться БДР – большой дальний разведчик. Ребята из Мелепорта называют его «бродягой».

– Дальний разведчик? – Такого обозначения Кира еще не слышала.

– Мой здоровяк способен пролететь без посадки две тысячи лиг. – Накордо с гордостью похлопал паровинг по фюзеляжу. – В нем полно воды, даже в крыльях установлены дополнительные баки.

– Здорово.

– А еще предусмотрены насосы с фильтрами, так что воду можно набрать из любой реки или озера. – Драмар распахнул люк. – Прошу.

«Салон», кабина пилотов, все с виду стандартное, но одновременно непривычное. Необычные кресла – широкие и удобные, огромное, как, впрочем, и ожидалось, лобовое стекло, обтянутый кожей штурвал, все новенькое, блестящее, остро пахнущее. Рабочее место астролога увеличено вдвое, а под радиостанцию отдана добрая половина «салона».

– Радиостанция такая же мощная, как на корветах, – можно связаться с Тахасой с расстояния в четыре тысячи лиг. – У Накордо блестели глаза. – А еще мой «бродяга» – высотный разведчик! Гатов гарантирует, что он спокойно поднимется на две лиги и сможет держать эту высоту сколь угодно долго. У нас даже кислородный баллон есть!

– Ты сможешь облететь всю планету!

– Обязательно! – Мужчину распирало от эмоций, чувствовалось, что Накордо давно хотел поделиться секретом, и теперь захлебывался от восторга. – Здесь даже спальня есть!

Мужчина за руку отвел Киру в следующий за «салоном» отсек и показал привинченные к стенам койки.

– Не отель, конечно, и даже не казарма, зато можно вытянуться и отдохнуть. По очереди.

И замолчал, продолжая держать девушку за руку.

Люк задраен, в эллинге тишина, которую стерегут вооруженные до зубов десантники, – они одни, и их никто не потревожит. И маленькая койка в большом паровинге кажется самым желанным на свете ложем.

– Довольно тесно, – прошептала Кира. – Особенно вдвоем.

– Как раз вдвоем – совсем не тесно, – так же тихо ответил Драмар, нежно целуя любимую в шею. – Вдвоем хорошо.

Фуражка уже на верхней койке, строгий китель расстегнут почти наполовину – когда он успел? Кира улыбнулась и медленно ослабила узел галстука.

– «Бродяга» тебя вдохновляет…

– Меня вдохновляешь ты.

– Было бы здорово заняться любовью в полете.

– Надо подумать.

– Обязательно подумайте, коммандер.

– Обещаю, коммандер.

Китель где-то, блузка там же, юбка скользит по бедрам вниз. Обычно они не торопятся, но сейчас захлестнуло, сейчас они подростки, которые терпеть не могут длинные прелюдии, сейчас они полны страсти.

– А вы, коммандер, нетерпеливы. – Кира уселась на колени Драмара, обняла его за шею и внимательно посмотрела в темные глаза мужчины. – Я люблю вас, коммандер Накордо.

– Это признание, коммандер Дагомаро?

– Это приказ.

* * *

«Так уж вышло, что я человек самый что ни на есть обыкновенный, ничем не примечательный. Даже внешность заурядна, хотя мне неприятно в этом признаваться. Все достижения – пара научных статей да похвалы коллег. Сдержанные похвалы, говоря откровенно, поскольку по-настоящему заняться наукой у меня не получилось. Коллеги и наставники говорили, что чувствуют во мне потенциал, ждали, что он раскроется, но вышло так, как вышло, и через несколько лет я точно перейду в разряд не оправдавших надежд. Если, конечно, к тому времени это еще будет хоть кому-то интересно. Или если я ничего не изменю.

К чему нытье?

Просто хочу подчеркнуть, что я жил тихой, размеренной и незаметной жизнью, полностью поглощенный работой и мечтами, но встреча с мессером все переменила. Нет, я не стал великим, не прославился на весь Герметикон… пока, во всяком случае, не прославился, но течение времени необъяснимо ускорилось, а вокруг стали мелькать адигены и разные важные шишки, военные и гражданские. Или я стал мелькать вокруг них, это уж с какой стороны посмотреть. Поначалу, говоря откровенно, я несколько смущался и робел, но постепенно привык, и даже встреча с даром Антонио Кахлес не выбила меня из колеи.

Ну, или почти не выбила.

Это случилось через полгода после исчезновения мессера. К этому времени планеты, на которые могло выбросить «Изабеллу», были тщательно прочесаны спасательными экспедициями Астрологического флота и лингийцами. Результаты отсутствовали: ни следов катастрофы, ни выживших. Встал вопрос: что дальше? Капитан Дорофеев собрал офицерский совет «Амуша», мы расселись в кают-компании, предполагая длинный и грустный разговор, но начать его не успели – дверь распахнулась и в помещение вошел дар Антонио.