Смерть Василия Аксенова не была неожиданной – последние полтора года он находился между жизнью и смертью.
А все равно было ощущение того, что в мироздании внезапно появилась какая-то большая дыра, которую не вдруг залатаешь.
Слишком уж много значил Василий Павлович для нашей литературы: и не как писатель даже, хотя в таланте ему не откажут даже враги, – как живое олицетворение целого периода в истории нашей словесности. Он всегда был сверх меры «слишком» – слишком шестидесятником, слишком либералом, слишком западником и поэтому всегда оказывался впереди. А потому становился знаменем целой генерации отечественных литераторов.
Он появился в нашей литературе как-то сразу: первое же крупное произведение, напечатанная в «Юности», повесть «Коллеги» принесла не успех даже – культ.
Молодой врач становится одним из самых популярных авторов страны. И мало кто знал, кто он и откуда взялся, – обязательная биографическая справка была на редкость лаконичной. Меж тем в этом новом кумире молодежи Страны Советов, как в линзе, сфокусировались судьба «второго поколения советской интеллигенции».
Василий Аксенов родился 20 августа 1932 года в Казани, в семье партийных работников. Отец, Павел Васильевич Аксёнов, был председателем горсовета Казани и членом бюро Татарского обкома партии. Мама, Евгения Семёновна Гинзбург, была известным в республике журналистом, заведующей отделом культуры газеты «Красная Татария». Потом были арест родителей в 1937-м, детский дом для детей заключенных, из которого его, правда, довольно быстро забрал к себе дядя. Детство у родственников, юность в Магадане, куда его забрала освободившаяся мама, переезд в Питер, учеба в Ленинградском медицинском институте, увлечение модным тогда джазом, тусовки с тамошней «золотой молодежью», именуемой в печати «стилягами».
Окончание института, три года работы врачом на карантинной станции Ленинградского морского порта, в больнице Водздравотдела в поселке Вознесение на Онежском озере, в Московском областном туберкулезном диспансере.
На одной из тусовок Аксенов знакомится с писателем Владимиром Померанцевым, показывает ему свои рассказы, и тот, впечатлившись, относит их в «Юность» и показывает возглавлявшему журнал Валентину Катаеву. В итоге в 1958 году в «Юности» появились два рассказа Аксенова – «Факелы и дороги» и «Полторы врачебных единицы». А в 1960-м выходят «Коллеги», и начинается «аксеновский бум».
А еще через год выходит роман «Звездный билет», окончательно канонизировавший культ.
Практически сразу по роману снимается фильм «Мой младший брат», в котором дебютировала целая плеяда выдающихся советских киноактеров – Олег Даль, Олег Ефремов, Александр Збруев, Андрей Миронов и др.
Вскоре экранизировали и «Коллег» с не менее звездным составом – главные роли исполнили молодые Василий Ливанов, Василий Лановой и Олег Анофриев.
Аксенову начинают массово подражать, многие – успешно, и вскоре становится понятно: подобная проза – это не случайный выброс, это новое явление в нашей литературе, которое необходимо как-то формализовать. Критики обозвали ее «молодежной прозой», но куда более живучим оказалось определение, придуманное в статье о «Коллегах» критиком Станиславом Рассадиным, – шестидесятники.
Аксенов был не только зачинателем шестидесятничества, в нем действительно сконцентрировалось это явление – со всеми его достоинствами и недостатками. Шестидесятничество не отделимо от романтики, и, пожалуй, не было более романтичного автора, чем ранний Аксенов.
Его проза была квинтэссенцией «оттепели» – с ее надеждами, наивностью, романтикой, чистотой-очищением и убежденностью в скором и неминуемом всеобщем счастье.
Когда оттепель сменилась заморозками, изменилась и проза Аксенова. В 70-е на смену романтическим «Апельсинам из Марокко», «Пора, мой друг, пора», «Жаль, что вас не было с нами», «Затоваренной бочкотаре» пришла литературная поденщина. Киносценарии, детские повести-сказки (дилогия «Мой дедушка – памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит»), замаскированное под «советский шпионский роман» развлекалово с друзьями «Джин Грин неприкасаемый» – чистая халтура вроде написанной в серию «Пламенные революционеры» повести «Любовь к электричеству».
А для себя – для себя Аксенов писал "под эмиграцию", для публикации "там" антисоветские «Ожог» и «Остров Крым».
Потом была эмиграция, десять лет жизни в Штатах, куча романов, написанных там, перестройка, большой скандал в журнале «Крокодил», переезд во Францию…
Не удивительно, что именно на перестройку, когда «шестидесятничество» переживало ренессанс, пришелся второй пик славы Аксенова.
Опубликованный в той же «Юности» «Остров Крым» стал главным всесоюзным бестселлером года, а публикация трилогии «Московская сага» упрочила возвращение Аксенова.
Вот только настоящее возвращение – с середины девяностых Аксенов начал активно жить на два дома, в Москве и Биаррице, – совпало с очередным поворотом в судьбе и шестидесятников, и самого Аксенова. Почему-то вдруг все как-то оказались отдельно – власть от населения, интеллигенция от народа, писатели от читателей.
Аксенов по-прежнему много писал, имел своего читателя, получал всякие литературные награды – премию журнала «Октябрь» за роман «Москва-Ква-Ква», «Русский Букер» в 2004 году за книгу «Вольтерьянцы и вольтерьянки», но как-то все потише стало – ни прежних тиражей, ни прежней славы, ни прежнего ажиотажа.
Когда 15 января 2008 года у писателя случился инсульт за рулем автомашины и врачи полтора года боролись за его жизнь – многие ли обыватели в нашей суетной жизни заметили отсутствие Василия Аксенова?
Когда его сердце остановилось, кто-то вспомнил романтику 60-х «Звездного билета», кто-то – счастливое пионерское детство 70-х с Геной Стратофонтовым, кто-то – надежды перестройки с «Островом Крымом».
Платонов когда-то сказал: «Без меня народ не полон». Аксенову повезло больше – без него история страны не полна.
Группа «Ласковый май» оказалась зеркалом.
В ней, как в капле, отразился весь тогдашний мир, раскинувшийся, как знал каждый, на одной шестой земной суши.
Иногда мне хочется, чтобы об этом все-таки сделали фильм. Фильм о трагедии страны, увиденной через трагедию группы, ставшей последней любовью Советского Союза.
Запараллеленная символичность страны и группы иногда просто пугает.
Оренбургский интернат № 2, где началась эта история, как и поздний Советский Союз, сочетал, казалось бы, несочетаемое.
Заботу о людях и полное равнодушие к ним, физическую сытость и отчаянный духовный и эмоциональный голод, веру в светлое будущее и все более скотинящееся настоящее.
Будущий автор всех хитов группы Сергей Кузнецов честно признается, что он, зацикленный на музыке и попивающий дембель, устроился работать в детдом только потому, что руководство интерната недавно закупило музыкальной аппаратуры на 20 тысяч рублей. Это тогдашних советских рублей! Но зарплата у киномеханика и музыкального руководителя была 80 целковых.
Да, детдомовец Юра Шатунов целыми днями пропадал в прекрасно оборудованных секциях картинга и хоккея, а в постсоветских детских домах не факт, что кормили досыта. Но нравы в советском интернате были куда суровее современных. Достаточно сказать, что переведенная в интернат № 2 бывшая заведующая акбулакским интернатом Валентина Тазикенова взяла с собой несколько старшеклассников – ставить в Оренбурге на место тамошний зарывающийся молодняк. Понятно, какими методами.
Если бы не один из этих «преторианцев», кстати, никакого «Ласкового мая» не было бы.
Один из переведенных, Слава Пономарев, и рассказал за бутылкой Кузнецову, что в Акбулаке есть парнишка Юра с классным голосом. Маявшийся без солиста руководитель ансамбля добился перевода, и воспитанник Шатунов оказался в Оренбурге.
Я не буду подробно пересказывать всю историю группы – она довольна известна. Да, были первые выступления на оренбургских дискотеках, полукустарная запись альбома группы «Ласковый май», продажа его в привокзальный киоск за 30 рублей, разошедшиеся по всей области записи, случайно попавшие в руки Андрея Разина, администратора первой в Союзе хозрасчетной студии популярной музыки «Рекорд» под управлением Юрия Чернавского.
Была поездка Разина в Оренбург, заманчивое предложение о раскрутке, переезд в Москву Кузнецова, фактическое похищение Шатунова (фиктивный перевод в московскую школу-интернат № 24 ему оформили задним числом и не вполне законными методами).
Была запись альбома уже на профессиональной аппаратуре, перетягивание в Москву, по настоянию Кузнецова, других оренбургских пацанов из группы. И сразу – с корабля на бал, с поезда на сцену. Первое приглашение на гастроли пришло из Алма-Аты, и там 20 сентября 1988 года начался звездный путь «Ласкового мая».
Взлетели на Олимп тоже без помех – практически вертикально.
Казалось бы – вот она, вечная как мир история Золушки, есть ли что-нибудь оптимистичнее и радостнее? А я вспоминаю интервью выросших участников «Ласкового мая», данные в период забвения группы – они тогда много порассказали…
Я не буду повторять всю эту грязь, но поверьте – после прочтения не возникает вопросов, откуда взялись все эти многочисленные свары, бесконечные скандальные уходы, суды, предательства недавних друзей и тоскливая злоба бывших коллег. И это я еще не говорю о самых мерзких вещах, вроде педофилии, тем более что здесь все, как вы понимаете, большей частью на уровне слухов.
И никак не выскочит из головы грубоватая фраза – поманили красивой жизнью и поимели.
Это не про участников «Ласкового мая». Это про нас всех, живших в то время великих надежд и невиданных карьер, время видеосалонов, китайских пуховиков, кооперативов, «Ламбады», программы «Взгляд», рэкетиров, рассекреченных писателей в толстых журналах и растерянных милиционеров с пустой кобурой.
Чем мы, по большому счету, все – от академика до дворника – отличались тогда от этих наивных детдомовских пацанов? Нам тоже обрыдло жить в серой скучной сытости, мы тоже хотели чего-то яркого и светлого.
Мы все кричали «так жить нельзя», мы все были убеждены – будущее светло и прекрасно, стоит лишь отряхнуть прах с наших ног. Пусть сейчас плохо, пусть нет законов, и бесы пляшут уже не таясь – дальше обязательно все будет хорошо, надо лишь потерпеть. Это не «Ласковый май» пел, это время манило нас блестками курточки Юры Шатунова.
Время, время… И мы в этом времени – наивные и алчные, растерянные и безжалостные, сентиментальные и предельно прагматичные, верящие в себя и не верившие никому.
Осознание смысла поговорки «на чужом пиру похмелье» пришло позже.
Время горевших глаз закончилось, наступило время, когда глаза у людей были либо собачьи, просительные, либо рыбьи, безразличные.
Время «Ласкового мая» истекло.
Сергей Серков рассказывал: «После развала «Мая» меня накрыл жуткий депрессняк, как, собственно, и всех ребят. Мы с клавишником Сашкой Прико страшно бухали. Одно время подрабатывали в гостинице «Славянская» грузчиками. Потом я торговал часами. На выпивку хватало. Период запоя растянулся на шесть лет».
Разин и Кузнецов тогда привезли из Оренбурга шестерых пацанов: барабанщик Сергей Серков, клавишник Александр Прико, Игорь Игошин, Миша Сухомлинов, Юра Шатунов, Костя Пахомов.
Сергей Серков про себя рассказал выше. Саша Прико устроился в фирму по торговле недвижимостью, потом торговал в ларьке на ВДНХ, женился на бывшей фанатке группы, уехал на ее родину в Нижний Тагил. По словам Кузнецова, продолжает пить: «Честно говоря, мне его жалко. Я сам алкоголик. Я это полностью признаю. Но жить в постоянном запое три года – это уже слишком».
Басист Игорь Игошин ушел в армию, вернувшись, узнал, что девушка, обещавшая ждать, собралась замуж, на свадьбе подрался с друзьями жениха, вернулся домой и бросился с четвертого этажа. Тело обнаружили 29 февраля 1992 года на козырьке дома. Еще один «клавишник», Миша Сухомлинов, на клавишах играть так и не научился, но зато проявил недюжинный талант в бизнесе. Он, в отличие от других, очень удачно распорядился заработанными на концертах деньгами, преуспевал, в 18 лет купил «Кадиллак»…
Его застрелили 29 сентября 1993 года прямо у подъезда Шатунова на Кантемировской улице, похоронен на Домодедовском кладбище.
Про Юру Шатунова все известно, но даже он, неожиданно разоткровенничавшись, как-то признался: «Если все время ностальгировать, можно с ума сойти, я это понял по себе. Я вспоминаю то время редко и, честно говоря, с большой неохотой. Название «Ласковый май» несет в себе целый груз дерьма».
Пожалуй, разумнее всех поступил второй солист первого состава группы Костя Пахомов.
О проекте
О подписке