ЧАСТЬ I: НА ЗАРЕ

Вкус полыни

Казалось, под фундаментом лишь твердь,

Была надежда горькою ошибкой:

Или беда придёт, иль встретит смерть,

Судьба всегда стоит на почве зыбкой.

Анатолий Болутенко

Очереди «эпохи застоя»⁹ уходили в прошлое. Вместе с ускорением социально-экономического развития и научно-технического прогресса, гласностью и демократией¹⁰ советский народ получил талоны на товары широкого потребления¹¹. По ним продавались не только мясные, но и такие рядовые, ранее не дефицитные, товары, как: сахар, крупы, растительное и сливочное масло, мыло и спички, сигареты и винно-водочные изделия. Приглашая в гости, стали шутить: «Вам чай с сахаром или руки с мылом помоете?» Ещё не появились «ножки Буша»¹². В продуктовых магазинах, чтобы хоть как-то заполнить прилавки, по-прежнему возвышались пирамиды из одного вида рыбных консервов, банок с кабачковой икрой и ламинарией¹³. Постепенно умение что-то «добыть», «урвать», купить (хотя бы даже синюшную «умершую своей смертью» курицу) перестало быть востребованным навыком. На смену ему пришли теперь разрешённые и более практичные кооперация и предпринимательство. В то же время экономический кризис обесценил «деревянный» рубль. Незначительное увеличение заработной платы не покрывало быстрого роста розничных цен, денег в кошельках и карманах катастрофически не хватало.

Полагая, что прокормиться в деревне легче, Демидовы решили перебраться из Куйбышева¹⁴ в районный центр. Владимир Михайлович, глава семейства, мастеровой человек, заводчанин, подумывал со временем основать там крепкое крестьянское хозяйство. Трое подрастающих сыновей должны были стать его надёжной опорой в этой мечте.

Большущая Глушь¹⁵ (название, говорящее само за себя) – уже не маленькая деревушка, но ещё и не город. Это даже не провинциальный городок, с какой-никакой инфраструктурой и культурной жизнью. Одним словом, райцентр – и этим всё сказано.

Отец, обладая востребованной рабочей специальностью, трудоустроился быстро. А вот его попытка организовать сельхозкооператив по типу фермерского хозяйства, наткнувшись на административно-бюрократические препоны, осталась безрезультатной. Решить такую задачу без должных связей в советском и партийном руководстве оказалось нереальным. Официально это называлось «перегибы на местах»¹⁶. В очередной раз декларируемые государством возможности разошлись с действительностью.

Старшие братья Михаил и Александр пошли в большущеглушскую школу: Миша в пятый, а Саша в третий класс. Как водится, «новеньких» встретили враждебно, их стали «проверять». Сработала закономерность, заложенная природой на подсознательном уровне: любая стая или стадо отвергает «чужака», а если и примет, то далеко не сразу. Вдобавок Миша носил очки, а очкарики – тема для школоты избитая.

Спустя годы совместного обучения они так и останутся для одноклассников «городскими», то есть инородными, не такими как все. К слову, братья связь с городом и не теряли. С завидным постоянством родители брали их в Куйбышев, где они общались с прежними друзьями по двору и бывшими одноклассниками.

Пока старшие адаптировались в новых коллективах, на долю младшего, Владимира, выпали серьёзные испытания, которые стали трагедией для всей семьи. Вова тяжело заболел, и его под опекой матери определили в районную больницу. Они провели там три долгих месяца, но состояние здоровья Володи не улучшалось, он угасал. Когда выяснилось, что лечили не от той болезни, и был поставлен правильный диагноз – лейкемия, их срочно перевели в больницу областную, но было уже поздно.

На второй день пребывания в городской больнице обессилевшая от мытарств Татьяна Фёдоровна уснула, а проснулась с холодным семилетним сыном на руках.

Так, выпадение радиоактивных осадков чернобыльского облака¹⁷, застигнувшее их на отдыхе у отцовских родителей в Белоруссии три года назад, выбрало своей жертвой самого маленького, самого незащищённого.

Скорбь по младшему горьким комом засела в горле, она навсегда поселилась в сердце каждого члена семьи.

У матери, что немудрено, произошёл нервный срыв, граничивший с частичным помешательством. Она по нескольку раз в день во всём винила отца – и за ту злополучную поездку в Белоруссию, и за безденежье. При малейших проступках детей срывалась на них; словно полоснув лезвием, бросала фразу: «Лучше бы умер ты вместо него!» На работу она уже больше никогда не вышла, по мере сил занималась домашним хозяйством.

На четверых мизерной зарплаты отца явно было недостаточно. Семья трещала по швам.

Надежды Демидовых на лучшую долю разбились.

Белая ворона

Наши по традиции жить привыкли стаей,

Белая ж с амбицией… и вообще другая:

Все вороны каркают, все вороны кучкою,

А она помалкивает и глядится злючкою,

И сидит поодаль, каркает не хором…

Даже кушать падаль ей кажется позором.

Анатолий Рабин

Радости Михаила Демидова не было предела, ему повезло неописуемо: он попал в самый лучший, образцово-показательный класс, управляемый чутким классным руководителем – Марией Ивановной Перворудовой. Её вклад в педагогику был отмечен на самом высоком уровне ещё в тяжёлые послевоенные годы, когда шло восстановление народного хозяйства Советского Союза после победы над фашистской Германией. Будучи членом КПСС, она искренне и свято верила в идеалы коммунизма, неизменно была окружена почётом и уважением. Даже в глубоком пенсионном возрасте строгая, но справедливая Мариванна доминировала в школе и могла запросто поставить на место кого угодно, включая директора. Авторитет её был непререкаем.

Миша всегда учился хорошо. Хорошие и отличные оценки в его табеле Мариванну подкупили. К тому же мальчик занимался в музыкальной школе по классу баяна, замечательно пел и опрятно выглядел. «Чудо, а не ребёнок», – мысленно умилялась заслуженный педагог, ставя Михаила в пример всему классу.

Ученики послушно взирали на возведённый классным руководителем пьедестал, отчего тихая ненависть к «городскому очкарику» только росла: кто-то видел в нём конкурента, а кто-то просто завидовал.

«Новенький» отодвинул на второй план даже отличниц Казёнкиных, близняшек Людмилу и Ольгу, к которым Мария Ивановна всегда относилась благосклонно. Оксана Анищенко и её подруга Наташа Зябцева, «глаза и уши любимого педагога», не скрывавшие и даже гордившиеся своими «особыми» отношениями с Мариванной, тоже были смещены. Уступили место Михаилу и другие фавориты.

Так продолжалось месяца два, по прошествии которых положение дел резко поменялось с плюса на минус. Практически одновременно произошла череда событий, способствовавших низвержению Демидова и исключению его из «списка любимчиков» Мариванны.

Сначала Марии Ивановне донесли то, чем по простоте душевной Миша сам поделился с одним из учеников класса. Лёшка Балякин уведомил её, что в Куйбышеве, в прежней школе, Михаил был отпетым хулиганом, лазил везде, на переменах дрался, а после уроков делал из гвоздей ножи, расплющивая их на трамвайных рельсах, пуская вагоны под откос. А ещё за плохое поведение в пионеры его приняли самым последним в классе, по остаточному принципу: «Ну, ладно, давайте и этого, чтоб не выделялся».

Буквально через пару дней после получения этой информации произошло такое, чего вообще не могло произойти: Мария Ивановна подверглась критике со стороны ученика. Этого она не могла увидеть даже в кошмарном сне, да и другие учителя и учащиеся большущеглушской школы возможность подобного слабо себе представляли. Не то чтобы понятие «гласность»¹⁸ до Большущей Глуши не дошло, просто местные жители, как и большинство советских людей, умудрённые жизненным опытом и приученные к осмотрительности, делать смелые заявления остерегались. Наглядным примером восприятия «гласности» является эпизод анекдота тех времён: «Скажи на партсобрании всё как есть, и тебе ничего не будет: ни премии, ни путёвки – ничего не будет!» Сам факт критического высказывания Михаила стал событием революционным, ломающим грани привычного.

Во время классного часа, традиционно клеймя позором отстающих, Мариванна говорила, что перестройку нужно начинать с себя, что личный вклад каждого в построение светлого будущего страны для них, школьников, начинается с хороших отметок, что партия и народ дали им возможность бесплатно учиться, а двойки и тройки – это брак. «Что будет, если рабочий, делающий деталь для космического корабля, допустит брак?» – спрашивала она. Тут, решив пожурить Демидова за слабый ответ на уроке физики, которую она преподавала, Мария Ивановна обратилась непосредственно к Мише:

– Твоя тройка – это ведь брак, так, Михаил?

– Чё мой-то сразу брак? Может, Ваш! Вы непонятно объясняете, а я отвечай! – выпалил он, внезапно обнаглев.

Воцарилась тишина. Было слышно, как жужжит муха, в отчаянии бьющаяся об оконное стекло. Класс оцепенел, замер в ожидании, что же будет. И тут же, как гром среди ясного неба, ещё более дерзко Михаил выдал:

– Может, перестройкой своего сознания займётесь?! Учителей это тоже касается! Как чё не нравится, так сразу на последнюю парту отсаживать. Может там гении сидят? Судьбы людей на заре юности калечите! Чё мы-то у вас всё должны? А вы нам ничё не должны? Объяснять нормально, например. Моя тройка – это и Ваша тройка!

Мария Ивановна опешила и надолго замолчала. Молчал и класс.

– Я так понимаю, ты всё сказал? – наконец произнесла она. – Свою лень ты пытаешься списать на учителей! Думаю, мне нужно поговорить с твоими родителями. Скажи им, что я их приглашаю для беседы на завтра, после уроков. Классный час окончен, все свободны.

Татьяна Фёдоровна, посетив школу в назначенное время, имела с Марией Ивановной долгий и нелицеприятный разговор, последствием которого стал грандиозный скандал, устроенный ею дома. Досталось всем – и Владимиру Михайловичу, и Саше, и, конечно же, больше всех «за срыв классного часа» получил Михаил.

На следующий день урок физики по расписанию был последним. Бывший любимчик Мариванну раздражал, вёл себя вызывающе, постоянно вставлял каверзные вопросы. «Этот предатель» явно пытался вывести её из себя, он всё делал ей назло. И ведь добился, гадёныш, своего: Мариванна была на взводе. В конце урока она попросила класс сдать дневники для проверки. Проходя по рядам, Мария Ивановна поравнялась с Демидовым:

– Твой дневник.

– Я его дома забыл! – грубо ответил Миша.

Тут же машинально Мариванна хлопнула его по башке стопкой собранных дневников.

В ответ на этот опрометчивый поступок педагога Михаил выдал фразу, впоследствии переведённую на все языки мира:

– Насилие над личностью – это позорно! – полушёпотом, но очень чётко произнёс он.

По классу прокатился смешок.