– Она так и сказала: «Маша»?
– Как сказала, так я и записал.
– Похоже на псевдоним.
– Почему?
– Если б ее звали Мария, она бы представилась: «Мария». Ты же не представляешься незнакомым людям: «Сережа».
– Какая тебе разница – фамилия, псевдоним? Пусть с ее паспортом бухгалтеры разбираются.
– Да. Наплевать.
Баттура встал со стула и походил по студии. Потом навис над Сергеем.
– Может, попробуем ее на игрушку?
– С ума сошел? Человек еще микрофона боится…
– Я же не предлагаю ее завтра на смену ставить. Но эту дуру – Алену Свешникову – все равно надо кем-то заменять. Послушаем. Вдруг что-то получится? Звони Маше.
Ночью Баттуру разбудил Саныч.
– Ты прочел «Третью мировую»? – спросил он из трубки мобильника.
– Не понял, – сказал сонный Баттура. – Я сплю! А ты кто?
– Я тебе посылал новые тексты «Третьей мировой». Там у меня взвод разведки спьяну занял Вальтбург, – терпеливо стал объяснить Саныч. – Ты это прочел? Мне – важно.
– А-а… – сказал Баттура, и попытался вспомнить, что же там, у Саныча, было? – Да, вспомнил… Саныч, а почему у тебя древние исландцы шкерят рыбу в настоящем времени?
– Смешно.
– Не очень. Читающая публика не поймет.
Баттура открыл глаза, приподнялся на локте над кроватью и посмотрел на часы.
– Черт бы тебя побрал! Саныч, ты – в своем уме?! Четыре часа утра!
– Да?! – удивился Саныч. – А ты что, спишь, что ли?
Баттура отключился от связи.
Полежал и понял, что уже не уснет. Матеря Саныча, встал, включил компьютер, сходил заварил чай, и с чашкой вернулся к монитору. Полистал санычеву повесть. Потом позвонил ему:
– Ну, теперь слушай. С исландцами, это не все. Таких вещей у тебя много. Слишком много мест, где твое остроумие могут оценить только несколько человек из нашего окружения. Всем остальным, которые, даст Бог, тоже будут читать твою книжку, это покажется тарабарщиной. У тебя есть, например, намеки на некие обстоятельства, о которых знаем только мы с тобой. Остальным, что, догадываться?
Саныч молча пыхтел в динамике мобильника.
– Ну, хочешь, я сейчас прямо по тексту буду говорить?
– Сейчас не надо, – сдался Саныч. – Давай завтра.
– Давай. Мне все равно нужно забежать в архив. Я скину твой текст с правками на флэшку, и покажу тебе.
– Только давай – после обеда. С утра мне нужно в Рагнит.
– Давай. Спокойной ночи, зараза!
У очередного директора «Ульмигании» была подозрительная привычка – разговаривая, он время от времени белыми личинками-пальцами почесывал свою лысину. А барышня, сидевшая как раз напротив Баттуры, закинув ногу на ногу, нахально демонстрировала ему в бесконечном разрезе и декольте ниже пупа гладкую загорелую кожу в тех местах, где у других обычно бывает нижнее белье.
Почесывающийся потный директор был отвратителен. Барышня, до костей пропахшая духами стоимостью в годовую баттурину зарплату, восхитительна. Окно было закрыто жалюзи, и Баттуре, скрестив руки на груди, чтобы одной из них не хлопнуть директора по лысине, а другой не влезть дорогой шлюхе под юбку, приходилось бороться с искушениями, глядя в потолок. Все это мешало ему сосредоточиться и понять, с какой же целью его оторвали от работы?
По потолку разгуливала жирная, размером со сливу, лохматая серая муха с крыльями, как у военного транспортного самолета. Ее густая шерсть, лоснясь, сыто топорщилась, а она вертела головой, высматривая, чего бы еще сожрать? Таких мух Баттура больше нигде не видел, и считал, что они тут вымахали такими из-за близости к кладбищу.
– Кстати, – вдруг отвлек Баттуру от мыслей о мухах директор. – Вы не знаете, кто испортил бумаго…?
– А что с ним?
– Кто-то сунул в приемник прибора пивную банку.
– И какой же дурак до этого додумался?
– Вот и мне хотелось бы знать… – задумчиво взгрустнул директор. – Ну, да ладно… Вернемся к нашему разговору.
Баттура не только знал, какой дурак додумался сунуть в бумагожеватель пивную банку, он и сам принимал в этом живое участие, поспорив с Пашей Лисицыным на три литра пива – проглотит чертов ящик расплющенную алюминиевую банку, или не станет? Вышла ничья – ящик честно пытался исполнить свой долг, но подавился.
– Так что, – спросил директор. – Поможем молодому таланту?
– Я бы с радостью! – честно признался Баттура.
Объяснять, что он собирался радостно делать с молодым дарованием, ему, к счастью не пришлось. В кабинет, как паровоз на полном ходу влетела Ольга. От нее валил пар праведного гнева.
– Ты здесь? – спросила она Баттуру.
– Я здесь, – подтвердил Баттура, испугавшись.
– Ты мне нужен, – сказала Ольга и вышла.
Баттура испугался еще больше.
– Прошу прощения, – сказал Баттура директору, вставая. – Что-то, кажется, случилось.
– Да, да… Конечно, – сказал директор. – Ну, Вы же потом зайдете?
Баттура кивнул головой и быстро вышел.
В студию первым он не успел.
Ольга стояла у двери в нее и нервно тискала белесыми кончиками пальцев кнопки на мобильнике.
– Что там за шлюха вам стриптиз устроила? – спросила она, не отрывая взгляда от телефона.
– Это не шлюха, – робко сказал Баттура. – Это – молодая, подающая большие надежды, будущая звезда эфира. Надеюсь, не нашего.
– Не могу дозвониться до Паши, – сказала Ольга. – Не берет трубку, сволочь!
Она бессмысленно и как-то беспомощно, по-детски помахала телефоном в воздухе. Серебристые края коробочки иронично поблескивали. И глаза у Ольги были – будто пролетарий, стелющий булыжник к двери дома, нечаянно застал ее в ванной комнате.
– А домашний не отвечает, – сказала она, и попросила:
– Позвони ему.
И потом без перехода:
– А ты уже разглядел, какое дорогое у нее белье?
– Не успел.
По конторе летала муха. Она жужжала и лезла в лицо.
Баттуре хотелось пива, хотелось в свою студию и очень хотелось убить муху.
«…твою мать, – думал Баттура. – Попал бы я в эту сволочь из «Макарова»? Пожалуй, что нет».
– Ты меня слышишь? – спросил Баттура, вглядываясь в глаза Ольге.
Они были – с поволокой.
– Алло! – Баттура дернул ее за руку, и напомнил:
– У Паши – выходной.
Ольга посмотрела на Баттуру трезвым взглядом.
– Я уволила твоего Авдеева!
– Так, – сказал Баттура и открыл дверь студии. – Давай, зайдем сюда.
Сергей обрызгивал свои растения водой из пластикового пузыря. Видно было, как напрягаются сухожилия на его руке, когда он нажимал на рычаг пульверизатора.
– Этот козел сегодня трижды за утро втыкал Дженис Джоплин, – сказала Ольга, усаживаясь за стол Баттуры.
– Какой козел? – повернулся Сергей.
– А вы, вообще, хоть иногда слушаете, что в эфире творится? – напала на него Ольга.
– Она уволила Авдеева, – пояснил Баттура.
– Зачем? – спросил Сергей, не отрываясь от полива растений.
– Затем, что вы все меня уже достали! – Ольга почти кричала:
– Я его предупреждала: еще раз полезешь в плэйлист, уволю! Звони Паше!
– Ты не нервничай, – сказал ей Баттура. – Что-нибудь придумаем.
– Я с вами скоро психопаткой стану, – сказала Ольга.
– А нельзя было это сделать после смены? – спросил Сергей Ольгу, но, увидев ее глаза, ту же оговорился:
– Нельзя, так нельзя…
– Хочешь, я сбегаю и куплю тебе пару сладеньких сырков? – спросил Баттура. – Вот Рита их хавает, и ходит по миру счастливой. Я думаю, сладенькие сырки помогают в жизни девушкам. Сбегать?
– Знаешь, чем закончится наша работа? Я ударю тебя чем-нибудь по голове! И меня посадят в тюрьму, и – правильно. Хоть там от вас отдохну! – сказала Ольга.
Паша позвонил сам.
– Я знаю, – сказал он сразу. – Ольга уволила Авдеева. Он мне звонил. Пусть теперь сама садится на эфир. Я не выйду. У меня выходной и я иду на репетицию. Все. А! Между прочим! Я нашел такие барабаны! Нужно еще двадцать марок. Дашь? У тебя нет. Понятно. Пошел ты… И Ольгу пошли…
Баттура, ни слова не сказав в ответ, отключил телефон.
– Звони Паше, – сказала Ольга.
– Оля, успокойся, – сказал ей Сергей, поковыривая пальцем лист диффенбахии. – До конца смены осталось полтора часа. «Погоду, валюту» я выставлю повтором, новости и так выйдут.
– Паша звонил, – сказал Баттура. – Оля, пойдем, покурим, что ли?
– Не хочу! Хорошо! Идем курить… – сказала она и встала, роняя что-то.
– Я что-то потеряла, – сказала…
– Ничего, – сказал Баттура.
– Я подберу за вами, – сказал Сергей. – А что, кто-то что-то потерял? По пути куда?
– Ты-то, хоть… Заткнулся бы… Ты – чего? Ты же – не Баттура! Этот – козел – вечный мальчик!
– Да, я не козел, – сказал Сергей. – И я – уже взрослый. И – Оля! Мы же договаривались: никакого «диско», никаких Милен Фармер! Работаем на роке. Какого черта?
– Черта… Черта вам… – бормотала Ольга, идя впереди Баттуры по коридору.
На лестничной площадке, делая вид, что присматривается к небу в окне, переминалась тонкими ногами Вера Ильина. Еще она пыталась делать вид, что ей плевать на раскрасневшееся лицо Ольги.
– Ребята, – сказала она, аппетитно выпячивая Баттуре маленькую грудь сквозь прозрачную белую футболку. – Гляньте, как это небо швыряется облаками!
Ее крупные розовые соски светились, замещая собой ее же нахальные синенькие глаза.
Ольга стала злиться:
– У тебя что, нет никакой работы? – спросила она у Веры.
– А… Есть… Есть! – сказала та смешливо, бросила в решетчатую пепельницу окурок и ушла.
– В студию, в студию… – в спину ей говорила Ольга.
Непотушенный окурок тонко дымился.
– Я устала от вас, – сказала Ольга Баттуре, провожая взглядом вверх по лестнице Веру. Та шла туго и гордо. – Я устала от тебя, идиота, от твоего Сергея, от твоих вер. Вот сучка… Еще и крошечными сиськами размахивает… Было бы чем…
– Да, – сказал Баттура.
– Заткнись! – сказала Ольга. – Дай зажигалку.
Баттура открыл крышку зажигалки и поднес огонь к сигарете Ольги.
Желтый медный блеск боков своей зажигалки было последним, что тогда увидел Баттура.
И первое, что увидел после.
О проекте
О подписке