И он в очередной раз заподозрил у себя умственное расстройство. Папе даже показалось, что змей подмигнул ему одним глазом. А ещё папе вспомнилась фраза, которую в детстве частенько слышал от своего школьного учителя обществоведения Светланы Павловны: «Этого не может быть, потому, что не может быть никогда!» Но папа-то знал, что не все утверждения Светланы Павловны при тщательном рассмотрении являлись истинами. Поэтому папа Кати для начала внимательно оглядел Буковую аллею. Он приготовился к появлению почтальона со шпагой на поясе, но тот не показался из-за угла. Газетный киоск стоял на своём обычном месте, и никто не кричал на всю улицу, рекламируя любимые напитки. И тем не менее, папа решил, что эта непростая ситуация достойна тщательного рассмотрения. Он подобрал с брусчатки змея, и в глубочайшей задумчивости пошёл дальше.

Оторвал его от этого занятия, зазвонивший в кармане куртки, мобильник.

– Ты представляешь!?– заявил он папе голосом Катиной мамы. – Сейчас мне на рабочий телефон позвонила Светлана Павловна…

– Вспомни чёрта, и он – тут как тут… – ответил папа.

– Что? – спросила мама. – Ты меня слушаешь?

– Слушаю, – вздохнул папа.

– Так вот! Наша Катерина опять отсутствует на уроке краеведения! А у меня горит синим пламенем финансовый отчёт. Так что придётся тебе разобраться с поведением твоей любимой дочери. Не вздумай отлынивать и не поддавайся на жалость.

– Есть не поддаваться, – сказал папа, погрустнев.

– Всё! Отправляйся на поиски. Я – на телефоне.

– Угу… – согласился папа.

Бумажный змей в его руках насмешливо прищурился, мешая здраво мыслить, поэтому папа поддался первому же порыву и пошёл туда, где в последнее время уже видел пару раз Катю – к Мельничной улице и Набережной.

Проходя под аркой ворот, папа невольно остановился, вспомнив вчерашние события. На секунду ему даже показалось, что он слышит за одной из дверей, той, что некогда изнутри была заложена кирпичом, едва слышные голоса. Но он решительно отогнал от себя очередное наваждение и твёрдым шагом устремился вниз по улице.

Змей трепыхался в его руке. Ветер начинал усиливаться, а небо хмурилось.

Однако ни у дамбы, ни на Набережной, где обычно любили играть дети городка, Кати не оказалось. Папа даже прошёл выше по течению реки – к городскому парку, который был разбит в низине бывшего Мельничного пруда, для чего в незапамятные времена из него спустили воду, но и там, среди каруселей и аттракционов не нашёл дочери. Сообщать об этом маме он счёл преждевременным и поплёлся к центру, сокращая путь, через кварталы особняков.

Там Катю и встретил.

Она решительно шла ему наперерез.

– Ага! – сказал папа, когда та подошла ближе. – На ловца и зверь бежит.

– Точно, – ответила Катя. – Я тебя искала. Мне нужно серьёзно поговорить.

– Хорошее дело! – заметил папа. – Оказывается, это со мной нужно говорить! Я, вероятно, прогуливаю уроки.

– Да что там школа! – отмахнулась Катя. – Дело куда серьёзнее!

– Катя, не дури мне голову, пожалуйста, – попросил папа. – Она у меня и так затуманена. Ты почему не в школе?

– Пап… Ну, не занимайся мелочами! У нас с тобой очень важное дело. Пойдём.

– Постой, но как же школа? – пробовал осадить Катю папа, но та увлекла его за руку и он сдался:

– Ну, пойдем…

И Катин папа вновь попал на Мельничную улицу, вид которой уже находил назойливым. А подходя к башне городских ворот, он и вовсе задумался: не пора ли на пару дней съездить на гастроли в столичный город? Потом он укрепился в этой мысли, поскольку начали происходить и вовсе невероятные вещи.

5

Когда они вошли в арку, Катя постучала условным стуком в дверь прямо по вырезанному на дубовой доске рыцарскому шлему. В ту самую дверь, за которой, как был уверен её папа, была кирпичная кладка. И дверь распахнулась.

В проёме стоял маленький, едва достававший макушкой зелёной замшевой кепочки до Катиного пояса, лопоухий карлик. В руке его была свеча.

– Входите быстрее, нас могут заметить, – сказал он писклявым голоском, и прикрыл пламя свечи от ветра крошечной ручкой.

Потом они спустились по винтовой каменной лестнице в подвалы, о которых папа Кати и не подозревал. Там, в небольшом зале, освещённом десятком свечей, обнаружились ещё три лилипута под стать первому в таких же кепках разных цветов. От свечного света их уши сияли, как красные китайские фонари. Один из карликов стоял немного поодаль, держа на поводке толстого лохматого барсука. При появлении Катиного папы тот понюхал воздух полосатой мордой и издал недовольный ворчащий звук. После этого карлики дружно поклонились и хором сказали:

– Здравствуйте! Вы нас не знаете, но нам известно, что Вы – Катин папа.

– Мы – Катины друзья, – самостоятельно добавил тот, что с барсуком, отчего остальные посмотрели на него неодобрительно. Он смутился и отступил глубже в тень.

Барсук опять заурчал.

А папа, ошарашенный этим представлением, смог произнести только:

– Ага…

Тогда вперед выступил лилипут в малиновой кепке, и предложил:

– Присаживайтесь.

Папа понял, что этот – старший в их команде, и оглянулся. Сзади стояло обычных человеческих размеров пыльное кресло с ножками в виде львиных лап, из прорех которого выглядывали пучки не то сена, не то высушенных водорослей.

– Ничего. Я постою, – сказал папа, решив поберечь брюки.

Тут, заметив его неловкость, вмешалась Катя:

– Давайте, приступим к нашему делу?

И старший карлик, прокашлявшись, поведал, что их звездочёты предсказывают на завтрашнюю ночь небывалый ураган. Юго-западный ветер будет такой силы, что погонит воды залива в реку и повернёт её течение вспять, а та разольётся и затопит не только новые прибрежные улицы, но и часть Старого Города.

– Грустно, – сказал папа Кати. – Но я-то что могу здесь поделать? И потом, это – не первый ураган в нашей жизни. Как-нибудь переживём.

– Такого не было многие сотни лет, – с досадой, будто разъяснял ребёнку, сказал карлик. – Дело в том, что прежде, чем затопить ваши улицы, вода уничтожит наши жилища.

– Папа, под этим городом есть ещё один – их город. Под землёй. Ты что, не понимаешь, что ли? – опять вмешалась Катя.

– Да, – подтвердил карлик. – Мы жили здесь ещё до того, как вы, люди, решили обустроиться над нашими головами. Когда-то мы уже перенесли такой ураган, и наше племя чуть не погибло. Тогда сирены, что водились в этой реке, помогли нам пробурить сток в Глубинное Море, и вода в реке не могла подняться до опасного уровня. Но пришли люди и решили построить дамбу с мельницей. В те времена люди ещё замечали нас, мы им во многом помогали, и, чтобы не навредить нам, они сделали две заслонки. Одна была обычной – для спуска воды из пруда, а другая на случай таких вот ураганов, открывала люк у самой дамбы на дне ручья, который люди назвали Мельничным. Ручей уже закрыт сверху дорогой, но механизм работает, мы проверяем его регулярно два раза в год. И сейчас, впервые за семь сотен лет, им нужно воспользоваться.

– Ну, и зачем дело стало? Воспользуйтесь! – согласился папа. – Я-то здесь причём?

– Они не имеют права, – вставила Катя.

– Не можем, – поправил её карлик. – Мы связаны кровной клятвой, и никогда не должны касаться того, что принадлежит людям. Бывали среди нас те, кто нарушал обет, но за этим следует страшная кара. Откройте заслонку, мы готовы заплатить. Наши звездочёты умеют делать золото из любого металла.

Папа Кати, воспринимавший происходящее полным бредом, вдруг представил, как пытается продать золотой топор или плоскогубцы, и ему стало весело.

– Золото – не лучшая плата за доброе дело, – усмехнулся он. – Так что же, по-вашему, я должен сделать? Нырнуть в речку или выкопать тоннель под улицей? Где эта ваша заслонка?

Карлик оживился:

– Она, по-прежнему, на дне ручья под дорогой. Но это не должно Вас заботить. Механизм включается из городского фонтана. Когда-то посредине там стояла статуя сирены. Корона на её голове и была вентилем, который запускал механизм. Теперь сирены нет, там поставили какие-то странные изваяния, но под ними сохранилась крестовина, вот её и надо повернуть против движения солнца на полный оборот.

– О-о-о! – сказал папа Кати. – Послушайте, господа карапузы! Или лилипуты, как вас там по национальности величать, не знаю… Если даже вообразить, что я поверил во весь этот ваш вздор, если вообразить хоть на секунду, неужели вы думаете, я действительно пойду сейчас в центр города и стану крушить фонтан? Да меня через пять минут закуют в наручники, железные, заметьте, не золотые, и запрут в кутузку минимум на полмесяца. Это – в лучшем случае. А то ещё в больницу для чокнутых отвезут. Там половиной месяца не отвертишься. Катя, пошли домой. Всё, цирк закончился.

Он взял Катю за руку и повлёк к лестнице.

Та как-то по-птичьи пискнула:

– Папа!

– Постойте, – разволновался карлик. – Вы не понимаете! Если затопит наш Нижний город, то и ваши дома на воде долго не простоят!

– Ничего, – сказал папа Кати, поднимаясь по гранитным ступеням лестницы. – Мы с нашими домами как-нибудь разберёмся.

Катя тащилась за ним.

По дороге домой Катя с папой не сказали друг другу ни слова.

6

На другой день был выходной.

С утра городская радиостанция предупреждала о шторме.

Мама Кати собиралась в бухгалтерию тушить синее пламя финансового отчёта.

Папа, тоскливо уставившись в монитор своего компьютера, пытался работать над новой песней. Но ему мешал бумажный змей, который лежал со вчерашнего дня на письменном столе. Он, не то презрительно, не то насмешливо таращил на папу круглые глаза и этим отвлекал от работы.

А Катя не появлялась из детской.

– Что ты с ней сделал? – спрашивала мама Кати у её папы, надевая плащ у зеркала в прихожей. – Она не вышла даже позавтракать. Строгость это – хорошо, однако ребёнок должен питаться. Я пошла в контору, а ты покорми Катерину. Вернусь к обеду.

Папа не считал, что ребёнок, который живёт в доме с холодильником, может просто так умереть с голоду, но после ухода мамы всё же заглянул в комнату Кати.

Та молча сидела у забрызганного дождём окна, за которым метались на ветру багровые верхушки буков.

На предложение поесть ответила:

– Не хочется.

И папа оставил её в покое.

Потом вернулся к компьютеру, признал, что все его утренние попытки творчества – бездарны, удалил нотные записи, и пошёл на поиски вдохновения – прогуляться.

Ветер обрывал с деревьев, и так жидкую к этому времени, листву, и расшвыривал её по асфальту и брусчатке, налетавший иногда дождь царапал лицо, будто когтями, и это взбодрило Катиного папу, но свежих идей не прибавило. Тогда он зашёл в кафе, где хозяином был его старый школьный приятель Леонид, выпить кофе и поболтать с ним о музыке. Тот считал, что писать музыку и книги проще, чем жарить котлеты и с лёгкостью рассуждал об этом. Папу суждения Леонида злили, но почему-то после них он всегда чувствовал необыкновенную способность к сочинительству.

В этот раз всё получилось иначе.

Едва он присел с чашкой кофе за столик, в кафе зашла Светлана Павловна.

– Чай с лимоном! – заявила она с порога Леониду, и, увидев папу, тут же направилась к нему. Походка у неё была, как у саламандры, а намерения решительными.

– Хорошая погода, не правда ли? – заявила она вместо приветствия, усевшись напротив. Затем вытащила большую папиросу, закурила её и, запустив вонючим клубом дыма в лицо Катиному папе, спросила:

– Знаете, о чём я давно собиралась с Вами побеседовать?

Папа Кати этого не знал. Впрочем, ему и не хотелось знать. А если б захотелось, то всё равно не узнал бы. Он вдруг перестал слышать, что ему говорит Светлана Павловна.