виде противоестественного симбиоза древних хищников и людей. Наконец они влетели в

большую четырехугольную комнату, или скорее библиотеку-кабинет в навершие

усеченной пирамиды, и с терпеливой медлительностью закружили перед каменой аркой, встроенной в одну из стен, пространство внутри которой светилось мягким голубоватым

светом. На противоположной стене от арки по всей ее площади хозяин кабинета

разместил непонятную светящуюся объемную карту, состоящую из тысяч шаров, которые

были соединены между собой множеством блестящих голубых линий. Все эти шары, за

исключением двух приветливо горящих зеленым, мерцали тревожным бордовым цветом.

Вскоре терпеливость капель крови Верховного жреца была вознаграждена. Пространство

внутри арки пошло рябью, и из нее вначале вышел нагой, идеально сложенный

запыхавшийся высокий мужчина с длинными седыми волосами, а затем, спустя несколько

ударов сердца, вслед за мужчиной появилась обнаженная, безупречных форм

очаровательная, но усталая миниатюрная женщина. Мужчина утомленно уселся в одно из

кожаных кресел кабинета, тяжело вздохнул, приглашающе указал на другое кресло

женщине. Затем налил вино из объемистого золотого кувшина, стоящего на причудливом

низком столике из черного гранита, в два хрустальных бокала и уважительно передал

один из них спутнице:

– Все так же безнадежно, Первая Мать?

Женщина покружила вино в бокале, задумчиво пригубила, тоже вздохнула, а потом

поставила бокал на деревянный подлокотник кресла и иронично прищурилась:

– Яр, если будешь называть меня Первой Матерью, то я просто вынуждена буду тогда

величать тебя Вторым Отцом Великого Дома Ибер. Даже когда мы наедине. И сразу

отвечаю на твой вопрос. Да, все так же безнадежно в моем направлении. Все выходы в

другие миры с Тропы наглухо для меня закрыты. За исключением, конечно – она

небрежно указала на два зеленых шара на карте – этих двух. Это значит, что они закрыты

и для всего Дома. А как у тебя?

Мужчина сделал большой глоток из своего бокала и так же, как его спутница поставил его

на подлокотник:

– Прости, Марта. Что-то я сегодня не в настроении. Потому что как и ты опять не нашел

прохода. Даже малейшей червоточины в моем секторе. Не смог пройти даже через

Изнанку Тропы. Будь проклят этот Дом Пикчу!!

Марта подвинулась к Яру ближе и положила ладонь на его плечо:

– Мы все равно найдем выход, муж мой…

Ее образ как-то мгновенно перетек из образа женщины средних лет в образ

обворожительной юницы, полный тайн и обещаний. И хотя Яр как всегда был готов к

этому изменению и взгляду-улыбке, улыбке, бояться которую в своих легендах разумные

существа заклинают во всех мирах связанных Тропой, второе его сердце сладко екнуло и

забилось быстрее. Он положил свою большую ладонь поверх ее ладошки на своем плече:

– Дражайшая – ты безумно хороша…

Капли крови жреца, стараясь обратить на себя внимание, не нашли лучшего времени как

стремительно подлететь к этим двоим и закружить перед ними в танце-призыве. Марта

удивленно подняла на них глаза:

– Ого! Просьба о срочной встрече с нашей же Терры, от Нахти – главы грязного клана

Дома из Тукана. Что там у него случилось?

– С Тукана? Нашего прежнего жилища до войны с Домом Пикчу?

– Именно так…

Она протянула ладонь к алым каплям и те, как дрессированная послушная птица

опустились на ее пальцы и мгновенно впитались в кожу, как их и не было. Первая Мать

Великого Дома Ибер на несколько мгновений закрыла глаза, как бы во что-то тщательно

вслушиваясь, потом резко их открыла и пробормотала:

– А дело-то серьезное. На, сам прочитай послание…

На ее ладони внезапно появились несколько капель теперь уже почти черной крови, которые плавно по воздуху перенеслись к Яру и растворились на коже его руки. Второй

Отец, так же как перед этим Марта, несколько мгновений сидел с закрытыми глазами.

Потом потряс головой, будто сбрасывая наваждение и раздраженно проговорил:

– Безволосые хезуры. Как они до этого додумались? Только же недавно слезли с

деревьев… А ведь надо идти туда, Марта. Дело действительно серьезное, как и

предыдущее у огнепоклонников из Парса. Странно все это. Уж очень все похоже.

Необходимо разбираться на месте. Сколько же мы не были в Тукане?

– У них главная река под названием Геон, если ты не забыл, и они меряют время по ее

разливам. Так вот, судя по их летоисчислению, не появлялись мы там приблизительно

тысячу разливов Геона.

Второй Отец удивленно поднял брови, а затем удрученно покачал головой:

– Как беспощадно время… а кажется, все было только вчера – он еще некоторое время

сидел глядя прямо перед собой, вздохнул и решительно поднялся с кресла:

– Драгоцейнишая, предлагаю на время оставить наши попытки прорваться через барьеры

Тропы и сосредоточиться полностью на Тукане. Тем более, что посетить родину предков

было моим давним желанием.

Марта также поднялась, чарующе улыбнулась, обняла его шею и погладила тонкими

пальцами по виску:

– Конечно, яростный. Только давай не спеша пойдем к проходу, через который к нам

попала кровь жреца. Прогуляемся по саду, полюбуемся цветами ну и, конечно, заодно

обговорим наши планы. Да, кстати, надо не забыть что-нибудь на себя надеть. Насколько

я помню, безволосые хезуры относятся к полной наготе несколько предвзято….

Глава 1

Желто-серая ящерица стремительно взбежала на вершину небольшого бархана, тревожно

огляделась по сторонам, а потом торопливо зарылась в песок. Горячий, обжигающий

смерчик, гонявшийся за жительницей пустыни с полудня, не поймав ее в объятья, раздраженно подхватил маленькую горсть песка, выброшенную лапками рептилии и

бросил ее в лица бредущим между барханами мужчине и женщине.

Мужчина небрежно отмахнулся от песка и иронично взглянул на спутницу:

– Как тебе опять дышится на родине предков, Марта-суэи?

Женщина в ответ равнодушно пожала плечами, а потом капризно скривила губы, которые

должны были давно потрескаться на такой немилосердной жаре, но почему-то до сих пор

оставались ярко-красными:

– Никак, Яр-хат. И вообще, между нами, как мне кажется, мы могли бы не пользоваться

этими бессмысленными для нас приставками к именам. Я скоро сломаю себе язык.

Мужчина учтиво склонил голову:

– Ничего не поделаешь, незабвенная. Не мне же объяснять тебе значение слова

«необходимость». Было бы смешно…

Он внезапно прервал фразу, остановился и поднял голову к небу. Постояв так несколько

мгновений, мужчина по-звериному вдумчиво понюхал горячий воздух пустыни и снова

повернулся к спутнице:

– Мы пришли, драгоценная… Ты разве…?

Женщина чуть улыбнулась:

– Еще за тысячу шагов отсюда, Яр. Просто ты последнее время после неудач с Тропой

слишком злоупотребляешь «травой радости», которая не только притупляет нюх, но и

внимание. И ты даже не заметил пограничный столб, который сам и установил – она

небрежно указала пальцем на небольшой обтесанный камень, торчащий из песка.

Ее спутник раздраженно повел плечами, подошел к камню, присел рядом и провел по

поверхности пальцами. Время и солнце неторопливо сделали свою работу. Когда-то

гладкая, отполированная поверхность теперь была покрыта вмятинами и трещинами. А

предупреждающий символ в виде черепа «Хо» – «Дальше только Смерть», которым

предостерегали полудикие западные племена, некогда грозно смотревший с вершины

пилона в три человеческих роста, сейчас едва выглядывал из под песка…

Яр еще раз задумчиво провел по камню ладонью, потом решительно поднялся и угрюмо

взглянул на спутницу:

– Пора приниматься за дело, несравненная… Надеюсь, ты не забыла, что здесь обычное

дело нападать на женщин, если они не местные?

– Да, пора, яростный. И я ничего и никогда не забываю – женщина хищно усмехнулась -

тебе ли об этом не знать…

После этой фразы они встали друг против друга и начали как бы исподволь, но неумолимо

меняться. Оба сразу как-то стали более усталыми, плечи их согнулись, и даже тонкая

песчаная пыль, казалось бы, опасавшаяся надолго оставаться в их волосах и на почти

обнаженных телах, торопливо решила наверстать упущенное.

Спустя две сотни ударов сердца, среди песков великой пустыни стояли два совершенно

других человека, которые внимательно осмотрев друг друга, устало и тяжело двинулись в

ту сторону, о которой не двусмысленно предупреждал древний символ…

Атсу, второй воин пятого десятка пограничного гарнизона, расположенного на краю

великой пустыни, сегодня был часовым. И часовым откровенно скучающим. Он вчера

опять проиграл две партии в азартной игре под названием «собаки и шакалы», и теперь

десять раз подряд будет расплачиваться за свою порочную страсть, стоя здесь, в

глинобитной сторожевой башне в самые жаркие часы и наблюдать за пустыней, что бы ее

Сешт опять пожрал.

Часовой с подвыванием зевнул и тряхнул головой, чтобы не уснуть. Солнце пекло

немилосердно и казалось, его беспощадные лучи прожигают даже крышу башни, укрытую

высохшим камышом. От скуки и жары Атсу, облокотившись на хлипенькое деревянное

ограждение, начал напевать нечто заунывно-бесконечное, такое же унылое, как и

подступающие к маленькой крепости пески. Но внезапно, как будто за эту песню пустыня

решила наградить воина, она из-за ближайшего бархана разрешила выйти двум фигурам -

мужской и женской. Эти двое, поддерживая друг друга, еле передвигая ноги, доплелись до

груды камней, лежащих прямо напротив башни, и упали на них от усталости…

Атсу потер глаза от изумления. Фигуры никуда не делись. Воин озадаченно произнес -

«И-е-е» – потом окончательно пришел в себя, и прыгая через ступеньку, стремительно и

рванул вниз, докладывать командиру этого Шу забытого гарнизона.

Командир, как обычно, в это время возлежал возле источника и с тупой угрюмостью

смотрел перед собой. Он, начальник тысячи в столице, был сослан сюда, как утверждали

злые языки, за настойчивые взгляды в сторону гарема Императора. И только благодаря

своим многочисленным и влиятельным родственникам, дело обошлось именно ссылкой. А

ведь вопрос стоял очень остро. Скажем так же остро, как и остр хирургический нож

придворного лекаря, одним движением превращающий ходока и кутилу в очень

осторожного и покладистого евнуха…

Атсу склонился в торопливом поклоне:

– Здоровья, радости, силы – милостивый Джахи.

Командир лениво поднял на него мрачный взгляд:

– Чего тебе, бездельник?

– За стеной мужчина и женщина.

Джахи встрепенулся, как боевой леопард, услышавший удары полкового барабана.

– Женщина?!!

–Да, милостивый. И она, как я сумел рассмотреть, красива, хоть вся в пыли.

Командиру полусотни и его подчиненным уже давно приелись десять рабынь, которых

отряд взял с собой в этот караул на сто восемьдесят восходов Шу. И сменить их не было

никакой возможности. Ну, Сешт бы их побрал, совершенно никакой…

Джахи решительно поднялся:

– Эй, вы четверо – он властно окликнул ближайших воинов, лениво чистящих свои боевые

серпы – пойдете со мной.

Повинуясь приказу начальника гарнизона, часовые у ворот чуть приоткрыли створки и

четверка, возглавляемая Джахи, целеустремленно двинулась к двум замершим от страха

фигурам.

Не дойдя до мужчины и женщины пяти шагов, командир полусотни остановился и

внимательно оглядел странную пару. Мужчина, хоть и на голову выше Джахи, да и шире

в плечах, безвольно свесил руки и подрагивал как кролик, угодивший в силки. А

женщина, даже под слоем грязи, действительно была хороша. Да, определенно хороша…

Если ее помыть....

Джахи, не скрывая своих чувств, облизал губы и сделал шаг вперед:

– Кто такие? Как здесь оказались? Быстро отвечать!

Однако при этом он почему-то смотрел только на женщину…

Эти двое из пустыни, не медля ни мгновенья, упали на колени, а мужчина, с дрожью в

голосе, заикаясь, ответил:

– Мы просто бедные странники, милостивейший – здоровья, радости, силы тебе.

Странники, отставшие от каравана…

Джахи, заложив большие пальцы за пояс и выпятив нижнюю губу, масляными глазами

продолжал смотреть на женщину. На ней ничего не было надето, кроме набедренной

повязки и соски ее грудей вызывающе смотрели в стороны. Командир маленького

гарнизона оценивающе прищурился:

– И чего хотите, а?!

Мужчина, еще ниже склонив голову, хрипло прошептал:

– Только воды, светлый и милостивый воин. Больше ничего....

Джахи раскатисто хохотнул:

– За все в этой жизни надо платить, странник. Я дам тебе воды, если твоя женщина – он

сделал движение губами, как будто хотел ими попробовать сладкую, мягкую виноградину,

– пойдет с нами. Впрочем, я могу и не дать ее тебе, а девку забрать силой. И ты тогда

подохнешь в этой пустыне до следующего утра.

Мужчина почти лег животом на песок:

– На все воля божественного Шу. Пусть идет с тобой. Дай только пить.

Начальник гарнизона презрительно сплюнул. Такой здоровый, а сердце как у трусливого

шакала. Отцепив от пояса полупустую тыкву, в которой плескалось немного воды, Джахи

бросил ее к ногам мужчины:

– На, забирай и пошел вон отсюда.

Мужчина, призывая на голову великодушного воина все блага великих богов Тукана, на

коленях подполз к сосуду, схватил его дрожащими руками, дергая судорожно кадыком, начал пить. Потом, не переставая кланяться, и не бросив даже взгляда на спутницу, отполз

за камни, и оттуда опять донеслось бульканье воды.

Джахи взял женщину за подбородок и чуть его приподнял, заставляя смотреть себе в

глаза:

– Давай-ка собирайся, красавица. Обещаю, в течение многих ночей, да и дней тоже, тебе

не будет скучно.

Воины, сопровождавшие командира гарнизона, захохотали, одобряя его незамысловатую

шутку. Женщина, повинуясь воле Джахи, покорно подняла голову и командир встретился

с ней взглядом. Сладкая и горячая волна немедленно прошла по позвоночнику воина и так

ударила в голову, что у него перехватило дыхание. Затем эта волна, все сокрушающим

потоком вернулась и прошлась по вздыбившимся немедленно чреслам с такой силой, что

командир гарнизона почувствовал в себе что-то древне-жутко-сладкое, превращающее

мужчину в зверя-самца. Самца, готового сражаться за самку с целым миром, а потом, победив этот мир, сразу же овладеть предметом своего вожделения тут же, прямо среди

крови и поверженных тел. Женщина неторопливо поднялась с камней. От ее былой

покорности не осталось и следа. Перед солдатами маленького гарнизона стояла властная, уверенная в себе госпожа, привыкшая к тому, что слуги сломя голову бегут выполнять ее

любое желание по единственному движению брови. Она каким-то образом одновременно

смогла заглянуть в глаза всем воинам сопровождавшим Джахи. Их дыхание сразу

участилось и они, не контролируя себя, схватились за рукояти своих боевых серпов, готовясь вступить в смертельную схватку, каждый сам за себя, за обладание самой

желанной женщиной, которая когда-либо рождалась под светом звезд. Все человеческое, что было нанесено на их личности цивилизацией Тукана, испарилось в один миг под этим

взглядом. Навсегда. Это были уже совсем не люди. Так же как и Джахи.

Женщина плотоядно улыбнулась:

– Я уверена, великие воины, что мне действительно не будет скучно. Но я хочу, что бы вы

пока не убивали друг друга…

Она, покачивая бедрами, не оборачиваясь, пошла к воротам крепости. Рычащей, воющей

сворой, пятеро, что были только что людьми, ринулись за ней.

Внутрь укрепления женщина вступила как завоеватель. Никто не смог избежать ее

взгляда. А она, непонятно чему смеясь, сбросив с себя набедренную повязку, начала

грациозно плескаться в источнике, вокруг которого и была построена крепость.

Свирепо поглядывая на своих соперников, стая бывших людей сгрудилась вокруг, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая любого приказа своего нового кумира.

Вволю наплескавшись, женщина из пустыни, наконец, соизволила обратить на одного из

них внимание. Она, нисколько не смущаясь наготы, светясь алебастровой кожей, вышла

из источника, вплотную приблизилась к нему и, касаясь груди воина своими розовыми

затвердевшими сосками, потрепала по щеке:

– Как тебя когда-то звали, хезур?

Тот, в сладком томлении, опустился перед ней на колени:

– Атсу, несравненная.

Женщина задумчиво еще раз провела ему ладонью по щеке, посмотрела прямо в глаза и

хищно улыбнулась:

– Хочешь меня безволосая обезьяна Атсу?

– Больше жизни, прекраснейшая.

– Тогда начинай убивать, Атсу!! Немедленно!!

Она неуловимо быстро повернулась вокруг своей оси, подняла руки вверх и, смеясь, щелкнула пальцами:

– Начинайте убивать!! Вы, все!! Я буду принадлежать тому, кто останется последним!!

Свора бывших людей лишь одно мгновенье стояла на месте. А потом, рыча и воя от

жажды сеять смерть, они свирепо кинулись друг на друга…

Бывший человек, кого когда-то звали Атсу, одним ударом боевого серпа, снес голову

тому, кто был когда-то его родным братом. Но прожил после этого только пять ударов

сердца, упав разрубленным сразу под ударами трех серпов…

А обнаженная женщина, посреди этой вакханалии убийств, все громче и громче ритмично

щелкала пальцами и язвительно смеялась:

– Вы разве мужчины и воины?!! Да я лучше проведу медовую ночь с вашими шлюхами, чем с вами!!!

Через два десятка ударов ее сердца, все рабыни были вытащены за волосы из клетушки, в

которую они от страха забились, и тут же обезглавлены…

В самом центре воющей, уничтожающей саму себя своры бывших людей Марта, теперь

аритмично хлопая в ладоши, внезапно начала танцевать в каком-то пугающем, рваном

ритме. От ее тела стал отчетливо исходить приторный запах давно увядших цветов, зрачки заполыхали янтарным огнем, вытягиваясь в вертикальную черту, и в них

заплескалась жажда крови хищника вышедшего на охоту. Она танцевала Макабре –

«пляску смерти Разума» Первой Матери Великого Дома Ибер, пляску уводящую любе

мыслящее существо в царство сумасшествия вседозволенности…

Макабре была ужасна как первородный грех и как первородный грех безумно

притягательна. Все звериное, что человек прячет даже от самого себя, она вытягивала из

сознания убивающих друг друга вчерашних друзей и братьев, своими движениями. Ее

тело, в обещании запредельного, гадко-сладкого удовольствия, изгибалось так, как

никогда не смогло бы изгибаться тело человека. Каждый жест ее животного танца говорил

стае: «Вам можно теперь все чего вы боялись и стыдились. Ничему нет преград».

Вавилонская Блудница, Сестра Лжи так ее мог бы сейчас назвать жрец еще не рожденной

религии из другого мира, подымая в страхе перед собой крест и, в то же время, до спазма

в чреслах, желая очутиться в объятиях этого создания. Но кто знает, появится ли теперь та