Глава четвёртая

Закончив чтение, я всерьёз призадумался – ну и что теперь? Что со всем этим знанием мне делать? Да, увлекательно в тетрадке написано, продукты, опять же… Ну а в общем? Вот зачем мне доберман? Да меня же, только завидев с ним, любой караван или охрана форта без всяких вопросов шлёпнет. А с другой стороны – польза может быть не малая, если к этому соображалку приложить. Кто ещё может таким, такой… я и сам пока не знаю, что это – тварь или … или ещё что.

Так ничего и не надумав, я вынес из прорабки две банки тушёнки с пачкой галет, миску и бутыль со спиртом. Смешал в кружке немного медицинского с водой и поморщился – питье на вкус гадость та ещё, по опыту знал, однако мне это было сейчас нужно. Затем открыл обе банки и честно высыпал в миску половину.

– Эй, ушастая! – два чёрных глаза внимательно смотрели на меня, – иди кушать.

Она подбежала и с жадность принялась глотать, практически не пережёвывая, куски жирного, волокнистого мяса. Все её тело участвовало в этом процессе – уши нервно подёргивались, пупочка хвоста виляла с такой скоростью, словно собиралась стать пропеллером, а туловище сотрясала мелкая дрожь. Пока всматривался, миска опустела и снова я увидел тот самый умоляющий взгляд. На этот раз выдержать не удалось, размяк.

– Да чёрт с тобой, ешь! – в сердцах вскричал я. – Только если брюхо от жирного скрутит, тогда не жалуйся.

Вывалил ей свою половину банки. Не жалко, в любом случае всё найденное под кроватью не унести с собой. А ведь ещё и склад есть. Сам пока хоть и не видел, но в это верил, не стал бы покойный врать. Так что побарствую на чужих харчах.

Я залпом выпил из кружки всю спиртосодержащую жижу, вздрогнул, подавил премерзкую отрыжку и выдохнул. Ух! Отвык я пить. В деревне самогон хоть и был, однако не моя это тема. Я и до прилёта инопланетяшек больше пиво да вино уважал, водка не нравилась. Нет, выпивал конечно по молодости с друзьями и по праздникам, однако большого удовольствия ни разу не получил. Заканчивалось всё всегда неприятным пьяным мычанием, дичайшим похмельем и рвотой. Потому норму свою знаю – до ста грамм, чтобы без последствий, потом могу и в разнос пойти.

Выпитое осадил тушёнкой, вкусно похрустел галетой и решил пообщаться с тварью. Ну не век же от разговора с ней отмораживаться. Мне тут ещё несколько дней торчать, глядишь, что-нибудь полезное узнаю.

– Так значит, тебя зовут Зюзя, – начал я светскую в кавычках беседу. – И ты здешняя от рождения. Расскажи мне про это место. Про Диму, про то, что вокруг творится, и куда ты дела моё оружие. Последнее мне особенно интересно.

Она задумалась, ну или сделала вид, улеглась на землю неподалёку от меня и в голове раздалось:

– Оружие лежит в яма. Рядом куст, где лежать я и ты лежать на дорога. Ты читать книга. Иди. Я сделать, что говорить Дима.

Не скажу, что новость о моей свободе совсем уж неожиданной, но всё равно удивление было сильным. Я ожидал чего-то попроще, ну на пример плен или что-то в этом духе. Давно стало понятно, что ей нужен человек и что без нужды она не агрессивна, вспомнить хотя бы мои попытки вооружиться палками по дороге сюда. Вот только куда я пойду с такой ногой, да ещё на ночь глядя? Нет, лучше пока останусь. До утра, а там видно будет.

– Ты не ответила, что тут вокруг творится. Много ли тут таких, как ты? Ну не именно точно таких, а похожих? У них тоже четыре лапы, они говорят между собой и охотятся на людей? – этот вопрос был очень тонкий, поэтому я старался тщательно выбирать слова. Кто знает, может у неё среди местных тварей друзья имеются?

– Нет. Были давно два дом волки. Мёртвые. Заяц есть, много, птица много – никто не умный. Адольф говорить мне, когда здесь приехать, запах чужих были, потом нет.

– А что такое «Дом волки?» – поинтересовался я и в голове немедленно возник образ полуосыпавшейся, поросшей травой дыры в пригорке. Понятно, нора по-нашему. И за одно окончательно прояснилось, что такое этот непонятный мыслеобраз.

– Каким был Дима? Я прочел его записи и понял, что вы неплохо ладили между собой. Он за тебя очень переживал.

Ответа не последовало. Я уже успел доесть остатки своей порции, выпить воды и собрался было идти в вагончик, когда прозвучало:

– Он был всё…

А затем на меня обрушился водопад этих самых мыслеобразов, да все от первого лица. Перед глазами, заглушая мои чувства, мелькали чужие воспоминания:

… Вот худой и уже немолодой мужчина, радостно смеясь, поднимает вверх на вытянутых руках щенка. Щенку сначала страшно, но потом он видит за человеком своих мать и отца. Они совершенно спокойны и ласково смотрят на него. И тогда его тоже захлёстывает безудержное веселье и звонкий визг детского счастья…

… Палка летит быстро, но не высоко. В этот раз точно поймаю! Догоню и поймаю в воздухе! Дима умеет быстро кидать, а я умею быстро ловить! Принесу и поиграем в тягалки. В этот раз я ни за что не выпущу палку из зубов, он первый её отпустит…

… Вечер, при свете свечи видны худые руки с книгой. Больше половины слов не понятны, однако сам голос, негромкий и такой мягкий, завораживает. Он для меня читает странную историю «Остров сокровищ» – у всех там по два имени, как будто одного мало, и все постоянно куда-то спешат. Зато теперь я знаю, что сокровища – это самое лучшее из того, что имеешь и что нравится…

… В грязной постели лежит человек. Мне жалко его, хочется помочь. Он болеет. При виде меня человек улыбается, но я знаю, что ему очень плохо. Нужны люди-врачи, как в книжках, они спасут, всегда спасают. Но я их не нашла…

… Дверь к Диме закрыта. Знаю, он мёртв. Запах смерти мне уже знаком. И накатывает жуткая боль. Она идёт изнутри и вырывается в вой…

… Я помню, я не забуду! Всё сделаю, как сказал он! Найду Вову или другого человека и приведу. Не знаю зачем это надо, но я это сделаю…

… Холодно… Холодно… Снег… Одиночество…

… Странный запах. Большой серый дом. Аккуратно, аккуратно… Человек стоит спиной ко мне, на что-то смотрит. Нашла!

Я очнулся на земле, лёжа в позе эмбриона и зажав свою голову в ладонях. Ну ничего себе ощущения! Караваев об этом не писал и даже не упоминал. Как будто сам всё пережил, всё так ярко, сочно, по-настоящему. И да, теперь я Зюзе верю. О таком не соврёшь.

Покряхтел, встал и вернулся обратно на свою излюбленную ступеньку. Скоро уже совсем темно станет.

– А теперь ты, если хочешь, задавай вопросы. Не одному мне тебя допрашивать.

Я постарался вложить в голос всё дружелюбие, какое мне было отмеряно природой-матушкой. Понятное дело, что после сеанса воспоминаний тварь не стала мне другом, однако враждебность с моей стороны свелась практически к нулю. И казалось, что так будет честно и правильно.

Вопрос был неожиданным:

– Ты уметь читать?

– Конечно. Все люди умеют читать, только не все этим умением пользуются. Мне надо что-то прочесть?

Она молнией бросилась в прорабку, пошебуршала немного и так же быстро вернулась назад. В собачьей пасти было что-то прямоугольное и светлое.

– Сокровище.

Мне в руки бережно ткнулась её ноша. Это оказалась книжка. Детская, с картинками, «Жили-были ёжики» Усачёва.

… До того момента, когда моя нога стала более или менее пригодной к продолжению путешествия в родные края, прошло четыре дня. За это время я полностью изучил всю территорию лабораторного комплекса, побывал на подземном ярусе, покопался в содержимом того самого сейфа. Он по самое некуда был забит рукописями и малопонятной научной документацией. Приятели покойного проделали действительно титанический труд, перенеся на бумагу все свои знания. Первые страницы выглядели трогательно мило – «два плюс два равно четыре» и «мама мыла раму», но потом становилось всё сложнее и сложнее, а заканчивалось вообще зубодробительными формулами и сложносочинёнными терминами. Просмотрел по диагонали я и лабораторные журналы, и непонятную мне научную работу, причем без указания авторства. Наверное, вместе писали. Понадувал щеки от ощущения важности и объема всего написанного, похлопал глазами. Жаль, что ничего понять не смог, сегодня всех моих знаний хватило бы лишь человечка на полях нарисовать. Нет, я не тупой, просто забылось почти всё, вдолбанное в школе, из-за невостребованности.

Насмотревшись, я аккуратно сложил бумаги обратно в сейф, закрыл дверцу и ключ положил на прежнее место. Прав был Дима – это не должно пропасть втуне. Обязательно пристрою знания из сейфа в хорошие руки, вот только когда это будет?

Нашёл и запасец патронов, и продовольствие, весьма обалдев от его количества. Мой внутренний хомяк плакал кровавыми слезами и всерьёз размышлял о суициде при одной мысли, что почти всё это придется бросить тут. Не сразу, кое как с ним договорился, пообещав никому и никогда не рассказывать про этот схрон. Пусть будет мой личный золотой запас. Ну а что, я ведь прав по всем пунктам. Кому придёт в голову болтать о таком счастье, да и зачем? В лучшем случае обзовут лгуном и физиономию расквасят, в худшем – заставят показать, а потом на ленточки порежут, чтобы больше лишнего языком не молол. Как ни крути, везде клин, а молчание – наше всё. Поэтому дверь в хранилище была заперта, завалена от души мусором, ключ же припрятан в надёжном месте. Даже если случайно кто и найдёт – не вдруг откроет. Попотеть придётся знатно.

Крест я, как и обещал, поставил на следующий день. Может и не самый красивый, но уж добротный точно. На поперечине ножом выцарапал фамилию и инициалы усопшего да в изголовье посадил небольшой кустик весьма приятных глазу цветов, что выкопал неподалёку. Не знаю, может какие погребальные обычаи я и нарушил, но сделал это зато от чистого сердца.

Так же обнаружились в стороне ещё две могилы. Как я и думал, в них лежали Адольф и Ирма. Крестов не было, лишь камни обозначали последнее пристанище оставшихся верными до конца доберманов. Там я тоже посадил по кустику. Зюзя не возражала, специально уточнил. Наоборот, с каждым днем она всё меньше дичилась меня и всё больше была где-то рядом.

По вечерам мы читали, причем по несколько часов. Ближе к закату она без каких-либо намёков с моей стороны приносила очередную книжку и молча укладывалась возле рядом, ожидая новую историю про волшебство или приключения. Я честно читал, сколько мог. Причём даже старался голосом выделять диалоги, как в радиоспектаклях из моего детства.

Литературы в ангаре было полно. Видимо, тогда солдатики вывезли вообще всё, до чего смогли дотянуться в деревне. На некоторых экземплярах были штампы с аббревиатурой «ДК им. ЛКом», другие обходились без них. Подавляющее большинство книг, вдобавок, были напечатаны ещё в незабвенном СССР, исключение составляли лишь так любимые доберманом сказки. Большие, на толстой бумаге с яркими иллюстрациями, они сохранились весьма прилично. Было видно, что во время чтения ей нравится рассматривать картинки, поэтому я нарочно растягивал паузы между предложениями, чтобы она насладилась яркими изображениями ёжиков, лисичек и прочих героев.

Но всё же, не смотря на всю эту идиллию, некий червячок сомнений меня грыз. Зюзя меня ни о чём не спрашивала. На мои вопросы отвечала без проблем, но сама в разговор не вступала. Я никак не мог понять – почему?

Загадка непонятного поведения местной обитательницы разрешилась просто. В день, когда я решил покинуть это место, она ко мне не подошла. Просто лежала в тени и безучастно смотрела на мои сборы. Да какие там сборы, одни громкие слова. Так, затолкал в заплечный мешок несколько банок тушёнки, спирт, галеты, пачку патронов и новые портянки вырезал из тряпки почище. Больше мне было ничего не нужно. Подошел к ней проститься и… не нашёл правильных слов для расставания. Так и стоял молча, мучаясь от собственного смятения.

– Иди. Я не мешать.

Всё так же бессловесно я развернулся и потопал к калитке. Тяжко давались шаги, словно виновен перед тварью в чём-то. Да кому я вру! Не хочу её тут бросать, не хочу и всё! Ээээх! Будь что будет, сем бед – один ответ!

– Чего разлеглась? – зычно рявкнул я, – Мне тебя долго ждать?! Я уже вон, собрался давно. Идти пора, или ты до ночи копаться будешь?

… Оказалось, что слова про собачьи сборы – это не шутка. Зюзя из неведомых мне закоулков принесла два старых ошейника, брезентовый поводок, намордник. Ну и про книгу ёжиков с миской не забыла. На все мои убеждения, что эта сбруя в наши дни не актуальна, она отвечала удивительным упрямством и требовала однозначно взять с собой. Думаю, дело здесь заключалось не в собачьей прихоти. Просто это было всё её имущество. Всё, что связывало её с прошлым. Сокровища, одним словом.

Я уступил Зюзиным требованиям. В конце концов вес не большой и это не принципиальный момент в нашем общении. Упаковав собачьи ценности, обошёл ещё раз территорию базы. Убедился, что все двери заперты и ничего не упущено, и только тогда двинул к выходу. У самой калитки она меня неожиданно спросила:

– Как ты имя?

И вот тут я понял. Она не заговаривала со мной потому, что боялась сблизиться. Боялась снова остаться одна, боялась новой холодной зимы, боялась больше вечером не услышать очередной занятный рассказ про так любимых ею сказочных персонажей.

Не надо бояться, все будет хорошо. Я улыбнулся, присел, взглянул в антрацитово-чёрные глаза, и ответил:

– Меня Виктор зовут, ну или Витя – как тебе удобней. Так что будем знакомы.

… Я нашёл своё оружие в целости и сохранности, сложенное в придорожной канаве, под кустом, как Зюзя и говорила. Порадовался, что дождя не было – было бы весело приводить его в порядок после грязевой ванны. Нож по привычке сунул за голенище сапога, ружье забросил на плечо, а арбалет прицепил на грудь. Вот зачем я этот стреломёт долбанный, как ослик поклажу, таскаю? Сам себе ответить не могу. Нашел его в двух деревнях назад, когда обшаривал дом с виду побогаче. Он висел на стене, весь такой матовый, красивый, опасный. Сам к рукам прилип. А толку-то? Носить на себе в моём случае не удобно – ни упасть, ни наклониться. В комплекте всего два болта, на ложе в специальных креплениях зафиксированы, больше ничего нет. Все комнаты с сараями тогда с энтузиазмом обшарил – пусто. Наверное, бывшему хозяину эту приспособу на юбилей подарили, согласно принципу «подарок должен быть дорогой и ненужный». Потому на стенке он и висел в качестве украшения. Попробовал стрелять – мажу безбожно. В общем, не моё это оружие. Продам или сменяю непременно, при первой возможности.

Убедившись, что ничего не забыл, я махнул своей попутчице:

– Ну что, пошли? Ночлег сам к нам не придет.

Она взглянула мне в глаза, слегка кивнула головой и лёгкой походкой скрылась в кустах.

Тут, наверное, надо объясниться. Пока мы шли от базы сюда, Зюзя буквально забросала меня вопросами. Ей было интересно всё. И кто я, и откуда, и куда, и зачем, и почему. Я честно отвечал, как мог и попутно ставил некоторые эксперименты, чтобы понять и её и свои возможности.

Самым первым удалось выяснить, что общаться мыслеречью мы можем только в зоне прямой видимости, причем ей всё равно, с какой стороны от меня находиться – что спереди, что сзади. Расстояние при этом особой роли также не играет и на качество слышимости не влияет. Главное, ей надо меня видеть. Если визуальный контакт отсутствует, то остаётся стандартный способ поговорить – я ору, она в ответ лает.

Второе открытие стало откровенно странным. Оказалось, что эта собака не умела охотиться. Вообще. При всех её возможностях в виде бешеной скорости, отличнейшего обоняния и совсем не животной соображалки, Зюзя могла добыть себе пропитание в одном случае из двадцати. Потому и такая худая была. Я чуть не заплакал, когда у неё прямо из-под лап выпорхнули два здоровенных, жирных фазана. А у меня и ружья нет! Не сдержавшись, высказал ей в сердцах всё, что думаю, и сразу же пожалел об этом. Ушастой было стыдно за такое неумение и без моей брани, а тут ещё я масла в огонь подлил. Из её оправданий и несвязный слов удалось понять только то, что добычу ей найти весьма легко, а вот подкрадываться она не умеет. Если бы не последние мешки с сухим кормом, что удалось сберечь для неё Дмитрием, зимой бы точно околела. Успокоившись и обдумав эту информацию, я повеселел. Умеет найти дичь – и хорошо, а застрелить – это дело техники. Патроны с дробью не зря же ношу с собой. По любому полегче мясо добывать станет, а то как вспомню, что перед встречей с ней почти две недели один пустой рис лопал. Бррр… Обо всём этом я сообщил своей спутнице и получил горячее одобрение идеи совместной охоты, подкреплённое мыслеобразом о нескольких вкусных заячьих тушках.

Третьим, и самым грустным, стало осознание того, что мысленно общаться мне не суждено. Сколько не пыжился, не морщил лоб и не пытался максимально сконцентрироваться взглядом на голове трюхающей немного впереди Зюзи – ничего, кроме головокружения и мигрени, не получилось. Об этом я говорить ей, конечно, не стал, но, думаю, она и сама догадалась.

Также мы выработали правила нашего передвижения с учётом собачьих возможностей. Теперь я более – менее спокойно мог идти по дороге с ружьём наперевес, а доберман нарезала вокруг не совсем ясные для меня по своей структуре петли и восьмёрки в радиусе до полукилометра. В случае обнаружения опасности она должна будет возвратиться ко мне и предупредить. Сказать, что я был рад этому – значит не сказать ничего. До этого ведь как приходилось перемещаться по просторам бывшей необъятной и самой лучшей? Каждый день мною тщательно обдумывался и просчитывался маршрут от сегодняшнего ненаселённого пункта до следующего. Если расстояние между ними, согласно моего любимого Атласа автомобильных дорог, превышало пятнадцать километров, то риски нажить проблемы на свою голову сильно возрастали.

Это раньше для тренированного человека такой вояж был сродни лёгкой прогулке часика на три или четыре, свежим воздухом подышать и развеяться. В наши дни этот путь ещё надо суметь пройти, даже если топать с комфортом по остаткам федеральных автомагистралей; про просёлки и бездорожье вообще молчу. Неприятности в виде засад разного отребья никто не отменял, да и то, что тварей я не видел, не значит, что их нет. Вот так и идёшь, медленно и печально. Сделаешь шажок – и вслушиваешься… Потом ещё шажок – и опять постоишь, по-звериному, всей кожей пытаешься ощутить, что там, впереди?

Я рисковать очень не люблю, а потому шёл всегда до первого придорожного строения – кафе, заправки, дома, будки газораспределительной станции или ещё какого здания. Иногда за день проходил по километру всего, но чаще как раз выходило от десяти до двенадцати – именно с такой частотой почему-то стоят всевозможные постройки вдоль второстепенных дорог. Кружил сильно, конечно, но на крупных шоссе редко где такая густота укрытий наблюдается. За весь мой путь всего два раза пришлось под открытым небом заночевать – ох, страху тогда натерпелся, не передать.