Евдокия

Евдокия (Дуня) была еще юная девушка, когда я увидел ее, стелющую постель моим родителям. Ладная фигурка, высокая небольшая грудь, токая «осиная» талия, крепкие ноги и покатый зад. Я попросил мать, чтобы она и мне стелила постель. Та улыбнулась и назначила ее моей постельничной. А себе с отцом назначила другую девушку.

В первый же вечер я специально подловил момент, чтобы войти в спальню во время перестилания постели. Ладная девушка стелила мою постель и что-то напевала. Специально она меня не заметила или игра у нее была такая, я не знаю. Но когда я обхватил ее сзади за талию, она вздрогнула, словно подхватилась.

– Напугал ты меня, молодой барин. Ой, напугал! – вздохнула она. – Так ведь и сердце встанет.

– А чего ты напугалась, Евдокиюшка? Здесь чужие не ходят, – спросил я, продолжая держать ее за талию одной рукой и поглаживая по груди другой рукой. – Я ж не страшный и не кровожадный. И ты красивая девушка.

А руки уже обе переместились на обе груди и мяли их с особым «надрывом». Евдокия так и не выпрямилась, оставаясь в полупоклоне над моей кроватью, потом упершиеся мне в пах ягодицы я ощущал особенно приятно. Начинающий напрягаться член как раз расположился между ее ягодиц и очень уж хотел убрать преграду в виде тканей между нами. Она почувствовала эти шевеления и чуть-чуть подвигала свое попочкой из стороны в сторону.

Это потом с возрастом и опытом я пойму и приму, что иногда такие движения делаются рефлекторно, вне зависимости от желания. Или просто потому, что в ягодицу неудобно упирается что-то и хочется сдвинуть его или себя чуть-чуть в сторону. Но в тот момент мне, еще несмышленому мальцу и начинающему любовнику, показалось, что Евдокия сама хочет меня и возбудился еще больше.

– Ты закончила стелить мне постель, – строго спросил я. – Или мне еще сколько-то надо подождать?

– Закончила, молодой барин, закончила. Я вот только разглаживаю небольшие складочки на простыне, а так постель приготовлена.

Не отходя от нее я стал снимать рубашку, кинул ее себе за спину. Она кинулась ее поднять, но я снова удержал ее за талию так, чтобы постоянно ощущать ее ягодичную складку членом. Потом скинул майку, подтяжки, – и брюки сами стали сползать с меня вниз.

– Помочь молодому барину раздеться, – спросила девушка.

– Да, конечно, – я спохватился, что не сообразил такую простую вещь. – Но сначала разденься сама, а я посмотрю.

– А можно я, молодой барин, погашу свечи?

– А зачем? Мне тогда не будет видно, как ты раздеваешься.

– Я буду стесняться Вас. Разрешите, пожалуйста, – и я разрешил, только сказал, чтобы оставила одну свечу на столике в изголовье постели рядом с книгой. Я откинулся на спину и в неясном свете свечи за спиной смотрел, как она развязала завязки и спустила вниз юбку, сняла через голову рубашку, потом нижнюю юбку…

– А теперь раздень меня, – приказал я. Евдокия приблизилась и стала стягивать с меня оставшуюся на мне одежду, пока я не остался перед ней голый с торчащим в потолок членом. – Ну, что ждешь? Залезай греть мне постель.

Евдокия залезла на постель и укрыла нас двоих одеялом. Под одеялом я прижал ее к себе двумя руками и двумя ногами. Вот только стоящему члену было между нами тесно, потому свои ноги я убрал, а ее потребовал, чтобы обняли меня. Сразу стало удобнее, потому что член сразу стал в относительной пустоте и просторе искать большего для себя контакта с желанным участком ее тела.

– Дуня, почему ты греешь не всего меня?

– Это как, молодой хозяин?

– Мой член мерзнет и требует твоего тепла. Ты разве не чувствуешь этого?

– Чувствую, молодой хозяин. Очень хорошо чувствую. Я сейчас постараюсь что-то сделать для него, погодите немного, – и стала возиться руками у меня ниже пояса.

Я почувствовал, как она направила член в свою сторону, но соединиться никак не получалось. Тогда я лег на спину, и она волей-неволей вынуждена была сесть на меня верхом. Знала она ранее такое или не знала, я не спрашивал. Мне интересно было, как сама до этого дойдет. Она оседлала меня на бедрах и стала придвигаться и тереться киской о член. Потом приподняла таз и, направив в нужном направлении член, села на него. Резко и громко охнула, – в тот момент я почувствовал, что словно сквозь что-то прорвался, – и потом провалился в относительно свободное пространство. Ну, нельзя сказать, что в совершенно свободное, а скорее как раз в «относительно» свободное. Потому что член словно бы обволокла такая нежная и влажная материя…

Я притянул ее к себе, потискал лежащее на мне тело и начал покачиваться тазом из стороны в сторону, а потом опять оттолкнул ее в сидячее положение. Снова сидя на мне Дуня стала елозить на мне, словно протирала меня своей промежностью. Мне так стало не интересно, я скинул ее на постель и взгромоздился сверху между ее ног. Вот так и простора для моих движений больше, и она хорошо доступна. Вновь вошедший в нее уже без преграды член «порыскал» по сторонам и начал прямолинейные движения вперед-назад.

– Вот так надо двигаться, понятно? – спросил я ее. – Можно по разному, но больше всего вот так.

– Я поняла, поняла, молодой барин, поняла, – и она стала повторять мои встречные движения. Первые раз это было невпопад, потом стали делать это встречными толчками, и дело пошло веселее. Точнее, сильно приятнее.

Я был тогда еще молоденьким юношей с малым половым опытом, – точнее я знал это всё по книжкам и рассказам сверстников в гимназии, а потом и в университете, – потому от полового голода кончил в нее почти сразу. Уже лежа рядом на спине почувствовал, как Дуня прижалась ко мне всем телом.

– Я люблю тебя, молодой барин. Мне так хорошо было с тобой. Ты мой первый и единственный. Оставь меня своей постельничной навсегда.

Да, приятно мальчишке было слушать такой ее горячий шепоток после такого приятного полового акта. И я на самом деле готов был ну чуть ли не жениться на не сегодня же…

– Хорошо, я попрошу маменьку сделать тебя постоянной и только моей постельничной, раз тебе так понравилось. Только с одним условием, – никогда ни к кому меня не ревновать.

– Хорошо, хорошо, молодой барин! Я кто такая, чтобы Вас ревновать? Пыль, которую Вы привечаете! Не думайте об этом совсем. Спасибо вам огромное!

Я слушал ее, повернувшись к ней на бок. Она в свете единственной свечи была просто прекрасна. Раскиданные волосы, милое личико, мягкая улыбка…

– Ладно, давай спать, – сказал я и она повернулась ко мне спиной и прижалась ко мне. Я обнял ее и захватил ее груди двумя руками. Прижался к ее спинке, лопаткам, пояснице, ягодицам… Ягодицам… Ягодицам?

Прижатый совсем чуть-чуть член между ее ягодиц вдруг стал поднимать головку и искать себе, растущему ни по дням, а по минутам и секундам. Дуня тоже это почувствовала и попыталась немного отодвинуться, чтобы дать ему место, но я еще сильнее прижал ее и стал слушать своего друга. В процессе своего роста этот змий постепенно удлинялся и стал тянуться к ее щелке. Ну, раз так, я отклонил ее грудную клетку от себя и подставил члену развернувшийся ко мне вход, который я сегодня уже опробовал на деле. Точнее, в ее теле. Ее половые губы были немного влажные, раздвинулись под напором члена и впустили меня внутрь. Вот и хорошо!.. Я начал двигаться-двигаться-двигаться вперед, прислушиваясь к ощущениям, пока не достиг максимальной глубины. Потом прихватил в обнимку ее таз и начала делать быстрые челночные движения внутри влагалища. Эффект стал приближаться, накатывать на меня и бурно вылился в молодую крестьянку. Я замер, не вынимая член… Дуня тоже лежала тихо и молча. Мы лежали так некоторое время, пока я не заснул. Уже сквозь сон я чувствовал, что она двигается рядом со мной, укрывает и обнимает меня.

Утром я попросил матушку оставить Дуню мне.

– Понравилась девица? – усмехнулась мать. – Как хочешь, только не пытайся в нее влюбиться до беспамятства. Игрушка она для тебя, вот так и воспринимай это как игрушку.

Мы прожили с Евдокией так всё лето. Потом я уехал на учебу в университет и меня захватили совсем другие мысли и дела…

Евдокия и Маша

…Потом я уехал на учебу в университет, и меня захватили совсем другие мысли и дела… Потом следующее лето я провел в Париже, потом лето в Лондоне… Родители часто приезжали в столицу, – у нас там был свой большой дом на Невском.

Поздней весной пришло известие, что мои родители скоропостижно скончались. И я приехал на похороны. В моей спальне вечером после похорон сидела Евдокия с маленькой девочкой на руках.

– Ты чего? – спросил я. – Чей это ребенок?

– Наш! – женщина радостно улыбнулась. – Вы отец. Вам родители не отписали об этом?

– Нет. Им, наверное, не до того было… – я взял в руки ребенка и полюбовался личиком. – Как назвала?

– Маша, Машенька. Кровинушка твоя.

Девчушка протянула ко мне рученьки…

– Родители Ваши, как прознали про беременность, то сразу выдали меня замуж, – рассказала Дуня мне тихонько в постели ночью. – Но муж мой даже до рождения ребенка не дожил, – помер. И я рожала уже вдовой. Замуж более не выходила. Кому я нужна в селе вдовая и с ребенком. Жила в мужнином доме. Родители Ваши прописали мне небольшой пансион, сама тоже работала у них, не обижали. Жалко их. Рано померли. Хорошо, что Вы на похороны успели. Я очень просила на почте вам депешу отбить, – поверили в долг. Я потом им отнесла денежку. А со мной и Машенькой сами решайте, что делать. Я и так полна счастья была все эти годы, что у меня кровинушка есть от Вас. Она крепенькая родилась, и росла хорошо. Батюшка Ваш в приходскую школу ее отдал. Священник сам с ней уроки делал, – она теперь грамоте обучена, хоть и маленькая.

Я прикрыл ей рот поцелуем и начал ласкать ее груди. Я уже плохо помнил подробности ее фигуры: груди, живот, губы. Да и не сильно тогда их разглядывал в полутьме или в полной темноте. Или сказалось прошедшее время, или другие женщины, с кем я за это время вступал в контакт. Могу только сказать, что грудь у нее не была «испорчена» родами и вскармливание грудью. Я гладил ее по лону, стал целовать соски. Они представляли собой прямо-таки плотные вишенки. Палец, провалившийся между половых губ, оказался во влажной среде и быстро нащупал заветный бугорок. Я начал его массажировать, Дуня начала трепетать. Я тоже возбудился от ее близости уже давно, и потому быстро залез на нее и торопливо вошел.

Трудный день похорон родителей остался где-то далеко, словно в другом мире. Я медленно и с огромный удовольствием покачивался внутри Дуни. Было ощущение, что я вернулся домой не только в стены этого дома, но и в эту женщину. Без юношеского восторга и гиперсексуальности, но с огромным удовольствием я испытывал соприкосновение с ее внутренними стенками влагалища, нежные прикосновения ее рук, поцелуи губ. Я без выраженного остервенения проникал глубоко, и потом выходил почти полностью «на свежий воздух», и потом снова погружался в нее до самого упора. Я и «здесь» не помнил, как ощущал ее столько лет назад. Одно понимал и чувствовал, что из той влюбленной в меня девчушки выросла взрослая женщина.

Я еще с вечера приказал принести детскую кроватку ко мне в спальню, и Машенька теперь тихо посапывала во сне в углу комнаты. Я слушал ее дыхание и думал: «Я дома!»

Кончил я хорошо, но буднично, если можно так сказать. Сказалась ли усталость, горе потери родителей, грусть?.. Не знаю. Но в самом окончании я почувствовал, как выгнулась мне навстречу и Дуняша. Задышала-задышала и выгнулась. Это было так по-семейному, спокойно и приятно.

Это была самая чудесная ночь, когда в одной комнате с нами была наша дочь.

Утром я устроил их в отдельной комнате недалеко от своей комнаты и приставил к ним несколько женщин для ухода… Когда я уехал назад на учебу, то поручил ей следить не только за ребенком, но и за хозяйством… И подчинил ей всех своих крепостных.

Следующее лето я провел в родительском доме. Принял на себя хозяйство и стал думать, как его так оставить, чтобы больше времени проводить в столице. Никого кроме Евдокии на роль приказчицы я так и придумал. Да и она уже к тому времени осмотрелась по хозяйству и понимала, что к чему. И люди из сел, и дворовые ее слушались беспрекословно.

Машу я определил осенью в школу для малолеток в столице. Без объявления, что она моя дочь, девочка стада жить в доме на Невском. Подумал, что потом с образованием дам ей приданное и выдам замуж. Фамилию получит мужа, приданное дам хорошее, дом куплю для молодых неподалеку от своего, а родителям будущего мужа шепну, кто она на самом деле. Вольную от крепости, само собой, получит. А пока болтать не надо, – ей же лучше. И кто я ей, – тоже не надо ей пока знать…

Прачка

Уйти подальше от мирских дел можно только далеко в лес или в поле. Сегодня я решил проехать на коне вдоль реки, протекающей через мой лес. Люблю наблюдать медленно текущую воду или стоящую в чистом пруду или озере. В детстве часто любовался «блинчиками» от кидаемых в воду камней. Помню, отец кого-то цитировал:

If someone was to throw such a stone into the water towards you, the stone would go through the air in between hops faster than the waves that it causes are moving through the water. As it gets closer, you will see the waves that are produced by each skip in reverse order. The most recently created ones will get to you first and those from the early skips along the water would come last.

(Если бы кто-то бросил такой камень в воду в вашу сторону, камень прошел бы по воздуху между прыжками быстрее, чем вызванные им волны движутся по воде. По мере приближения вы увидите волны, создаваемые каждым пропуском в обратном порядке. Самые недавно созданные будут доставлены вам первыми, а те, что были созданы на ранних этапах плавания по воде, – последними.)

Местность просто завораживала. Сразу после песчаной отмели начинался глухой густой лиственный лес. Молодой и очень светлый местами. Потом полоса старого леса с буреломами и непроходимыми зарослями. Трудно сказать, почему такое чередование, – возможно после каких-то природных катаклизмов, – например смерча или лесного пожара. Не знаю. Надо окопаться в старых записях в церкви или управляющих… Хотя, кто там мог такие события регистрировать. Да и я навряд ли полезу искать и ворошить старые пыльные бумаги только для того, чтобы узнать, был ли за последнее столетие большой пожар в лесополосе, да еще прошел ли он полосой. Только при таком вот путешествии могли прийти в голову такие мысли…

За поворотом реки я увидел вдалеке помост. Небольшая деревянная площадка в воде у берега реки, пруда и т. п. для полоскания белья, для причала лодок и т. п. над поверхностью реки. Он издавна был местом для полоскания белья всеми жителями ближних деревень. Они группами и поодиночке прямо с этих подмостков выполаскивали белье в реке. Чаще всего, конечно, это были женщины разных возрастов.

Я подъехал на коне и спрыгнул около помоста. Женщина средних лет смотрела на меня из под руки против солнца. Когда она меня узнала, – своего барина, – то просто пала ниц, так и стоя на коленях. Она стирала и полоскала белье прямо на мостку, и оно было разложено вокруг нее на досках. Она улыбалась, глядя на меня снизу вверх.

– Здравствуйте, барин. Я очень рада Вас видеть. Как Ваше здоровье?

Я сел около нее, снял сапоги и поболтал ногами в воде.

– Сядь рядом. Хватит стоять на коленях. Ноги-то поди болят от длительной стирки?

– Нет, барин, на болят, – ответила она, садясь рядом и так же опустив ноги в воду. – Я привычная. Я часто здесь стираю.

– Тебя как зовут-то?

– Акулина.

– Орлица, значит? – улыбнулся я. – А живешь где?

– Живу я неподалеку, в деревне, – и она назвала свою деревню.

– А почему рядом с деревней не стираешь? Это же далеко отсюда мокрое белье носить.

– А мне не тяжело. Просто здесь мало кто из баб бывает, вода чище потому. Да и нет толпы на мостках. Не люблю я, когда много народу толчется рядом.

– А не боишься тут одна?

– А что мне бояться? Бандитов в наших краях нет, а свои меня все знают. А Вас я сразу признала, как подъехали. Мы всем селом когда-то вас приветствовали еще при батюшке Вашем. Я тогда еще девчонкой была.

– А в усадьбе ты не работала разве?

– Нет, мы с моим мужем туда зерно привозили в прошлом году. Там я Вас тоже видела. А Вы с кем-то разговаривали долго, пока мы зерно сдавали Евдокии.

– Дети-то у тебя есть?

– Нет, не дал Бог пока. Мы с мужем и свечки ставили в храме, и молились истово, но пока нет.

– Ладно, ты стирай, а я пока посижу рядом. Не обращай на меня внимание,– просто отдохну.

Женщина опять встала на колени и начала стирать и полоскать свои вещи. Она наклонялась с мостков к воде, выставив вверх ягодицы, прикрытые длинной юбкой. Правда юбку она подоткнула за пояс, и по дней стали видны ее ноги. Я смотрел на ноги и думал, что не обязательно отсутствие детей может быть в ней. Может же быть бесплодным муж, но никто не знает и никогда не узнает об этом. Мужу она не изменяет, а иначе никак не узнать.

Протянутой рукой я погладил по бедру. Акулина вздрогнула и замерла. Прямо над поверхностью воды и замерла. С бельем в реках, которое полоскала.

– Барин, а можно так? – спросила она.

– Со своим барином можно. Это как манна небесная для женщины. Я чужим мужчиной нельзя.

Акулина посмотрела на меня и немного придвинулась ко мне, словно чтобы я не тянулся к ней, если буду снова гладить. Я тоже придвинулся и глубже залез ей под юбку, начав гладить по холодному бедру. Кожа была гладкая, нежная. Хотя у женщин кожа на внутренней поверхности бедра всегда нежная, но в этот момент меня это как-то особенно тронуло.