2. Друзья далекой молодости

Однажды Диоген попросил кого-то позаботиться о его жилище, но тот замешкался и Диоген устроил себе жилье в глиняной бочке.

Диоген Лаэртский.

Будущий майор Нелимов и Зайцев родились в семьях соседей, владевших одной деревенькой всего в три десятка душ. Отцы Нелимова и Зайцева, оба вдовцы, давно уже не знали, кому из них какая часть этой деревеньки принадлежит. Отец Зайцева кое-как ведал хозяйством, а отец Нелимова большей частью находился в имении князя Шумского, с ним он когда-то вместе воевал.

Андрюша Нелимов и Петенька Зайцев росли вместе почти без всякого присмотра, верховодили ватагой деревенских ребятишек, питаясь почти тем, что им самим удавалось добыть в лесу, на реке и на подворьях зазевавшихся крестьян. Чего только они не вытворяли, чтобы поплотнее набить детский желудок, подобный бочке Данаид. Но когда умер отец Андрея Нелимова, князь Шумский забрал сына своего боевого товарища к себе в имение, где он и воспитывался с сыном князя. Возмужав, юноши считали себя назваными братьями.

Петра Зайцева Андрей Нелимов встретил уже в годы службы. Он хотел привлечь друга детства к тем делам, которые они затевали с молодым князем Шумским. Но Зайцев к тому времени уже попал в плен к Сократу и Диогену, Аристиппу и Аристотелю и вызволить его из этого плена никому не удалось.

Вопрос о том, догонит ли Ахиллес черепаху, так сильно занял бедного поручика, что ни погоня за чинами и званиями, ни заманчивый шелест золотого дождя, убаюкивающий надеждами, ни лязг шпаг, ни звон бокалов, ни взгляды неотразимых красавиц, ни лабиринты дворцовых интриг не смогли отвлечь его от размышлений на эту тему.

Тем более что явились и другие, ничуть не менее важные вопросы о возможности дважды войти в одну и ту же реку, о том, лжет или говорит правду критянин, сказавший как-то в сердцах, что все критяне – лжецы, и о немом ответе Диогена, упорно расхаживавшем перед Зеноном, только что самым убедительнейшим образом неоспоримо доказывавшем, что ничто в этом мире не движется, как бы мы не заблуждались на этот счет, полагаясь на обман зрения и забывая о доводах всесильного разума.

Майор Нелимов пошел своей дорогой, его друг детства, поручик Зайцев – своей. Не чуждый философских размышлений, майор Нелимов тем не менее поверил в движение и недвижимо стал на точку зрения Диогена – он собирался дослужиться до маршальского звания, готов был рассыпать вокруг себя золотые монеты (а они падали на мостовую как и требовалось, звеня и подпрыгивая), неодолимо орудовал шпагой, поднимал бокалы с пенящимся французским вином, падал на колени перед красавицами и умолял их таким трогательно-отчаянным голосом, что ни одна из них не решилась отказать ему, и вместе с князем Шумским намеревался более правильно, чем они второпях устроились сами, рассадить по престолам монархов в России и сопредельных с нею странах.

Поручик Зайцев не мог найти никаких доказательств движения в этом мире. По его мнению упорная бессмысленная ходьба скандально-строптивого Диогена на виду у мудрого Зенона ровным счетом ничего не значила.

Сотни лет, изо дня в день, когда померкнут звезды и вспыхнут огнем облака и заклубится белый туман, повисая клочьями на кустах лозняка, и ветерок чуть сморщит зеркало тихих вод и совсем не рассмотреть в траве росистую тропинку, покинув за неведомыми морями свой ночлег, поднимается солнце, и ходит целый день перед всеми мудрецами и философами и на виду у мирных пахарей, которые уже с утра за сохой, и перед давно уже пробудившимися рыбаками, привычно тянущими свои сети в надежде на улов, и перед девицами, вроде Оленьки Зубковой, мечтательно забывшими сон и вздыхающими в аллеях старого парка и робко надеющимися, что сегодня, под старой липою, как только это золотое солнце уступит место на небосводе бледно-голубой луне…

Одним словом, каждый день пред нами солнце ходит, ничего тем самым не доказывая, ибо и упрямый Галилей, и рассчитавший пути небесных сфер Коперник подтвердили мысль о неподвижности великого светила, высказанную еще великим Аристархом с острова Самоса, знаменитого отсутствием вин, и славного своими ремесленниками, возможно по причине их же, то есть вин, отсутствия.

Майор Нелимов не доверял расчетам Коперника и Галилея, он не жаловал ни поляков, ни итальянцев и даже школу фехтования предпочитал французскую (как и их же шипучее вино), а не устаревшую итальянскую. Что же касается мнения Аристарха с острова Самоса (родины, кстати сказать, самого Пифагора), то и к нему майор Нелимов относился совершенно равнодушно по причине незнания греческого языка.

Петр Зайцев же посвящал изучению божественной речи эллинов все свое время и слово «демиург» – им греки называли и творца вселенной, и гончара, исправно месившего глину и лепившего свои горшки, чтобы афинской черни было в чем варить себе пищу, завораживало не стремившегося за чинами поручика и занимало его не меньше, чем вопрос о неподвижности выпущенной из лука стрелы, замирающей под строгим взглядом Зенона.

Разное отношение к жизни майора Нелимова и поручика Зайцева получило даже формулировку в виде афоризма. «Жизнь нужно прожить так, чтобы было что вспомнить и рассказать детям и внукам», – говорил майор Нелимов в молодости. В зрелые годы уже не возвращаясь к этому вопросу.

«Жизнь нужно прожить», – кратко формулировал свое кредо Зайцев, придерживаясь этого простого, но неожиданного вывода из философии древних греков как в молодые годы, полные неясных надежд, так и в следующие за ними годы многообещающей зрелости и лишенные всяких призрачных иллюзий и обманов годы старости.

Разность взглядов на жизнь, подтверждаемая неутомимыми действиями майора и неторопливыми, но неизменными поручика, составила некое противоборство, которое, по мнению безутешного Гераклита, и движет гармонией мира, поддерживая равновесие вселенной, то разгорающейся вечным огнем, то слегка угасающей, чтобы возгореться снова.

Разность эта не помешала друзьям, соблюдая свои несогласия, сохранить верность детской дружбе, она ведь, в отличие от детской любви, не исчезает после опытов быстротекущей жизни.

Когда самое рискованное предприятие майора Нелимова, затеянное вместе с князем Шумским, – они решились свергнуть с престола засидевшуюся на нем императрицу Екатерину II Алексеевну – провалилось, ему пришлось укрыться в тверской глуши. Поручик Зайцев, не удерживавший друга в его стремлениях и деяниях и не препятствовавший им, но сам в них не принимавший никакого участия, вышел в это время в отставку, так как изучение «Обряда службы», изложенного на бумаге косноязычным, но зато громогласным перед солдатскими шеренгами фельдмаршалом Румянцевым, и тем более сего «Обряда» исполнение все больше препятствовало размышлениям о быстроногом Ахиллесе и неугасающем огне Гераклита.

3. Источники мыслей и мысли, отвлекающие от суеты

– И что же он делает?

– Да все размышляет.

– Об чем?

– Да мало ли об чем. Он человек ученый, он об чем хочешь может размышлять.

Анонимная пьеса XIX века.

Оставив строгую в своей простоте воинскую службу, Зайцев обнаружил, что деревенька, в которой в недолгие годы золотого века, именуемого детством, они вместе со смелым и изобретательным Андрюшкой Нелимовым ловили безо всяких приспособлений рыбу в тихой речушке и воровали кур из крестьянских сараев, исчезла, растащенная по частям рачительными соседями, не поскупившимися на мзду судейским писакам с чернильными душами.

Вот тогда-то Нелимов, зная наклонность друга к размышлениям о сути истины и его нелюбовь к выяснению истины в судах, продал ему, а скорее, подарил под видом продажи одну из своих деревенек недалеко от Заполья.

Заполье с тех пор пришло в полный упадок. А деревенька Зайцева – Каменка – не то чтобы процветала, но умножилась числом душ, учитываемых по ревизским сказкам, с одной сотни до двух сотен с половиной, а внешним видом производила весьма приятное впечатление.

Нельзя сказать, что поклонник Платона и Аристотеля стал заботливым хозяином. Но и на произвол судьбы и приказчиков он тоже не полагался, за мужиками все-таки присматривал сам, раз в два года меняя старосту, привыкавшего к своему положению и начинавшего обворовывать барина больше меры, предусмотренной не бездонной российской природой и до поры только терпимой русским обычаем, ограничивающим безграничную жадность дорвавшегося до возможности воровать человека диким бунтом, не знающим ни смысла, ни пощады.

Сам барин жил в просторном доме, не похожем на барскую усадьбу. Обычно барское жилье украшали три колонны на древнегреческий манер и крашенные, штукатуренные снаружи стены. Дом Зайцева был срублен в нехитрый русский угол из смолистой сосны, не скрываемой штукатуркой ни снаружи, ни изнутри. Состоял он из нескольких комнат, необходимых в простоте деревенской жизни.

Единственной особенностью его был большой полуочаг, полукамин, живописно выложенный диким камнем. Отставной поручик любил смотреть на живой огонь, на пляшущие языки пламени, на красные неугасающие угли от дубовых дров, слушать треск сахарной березы и завывание ветра зимой в каминной трубе, перекликающееся со звериным воем снежных вихрей, метелей и бурь, темною мглою заволакивающих полнеба, пугающих всхлипами, подобными детскому плачу, то и дело ударяющих комьями снега в окошко или, утихая, шуршащих по старой, обветшалой кровле.

Живой огонь, пылающий за невысокой чугунной оградкой, да живая текущая вода, плавная и спокойная там, где берега пошире, торопливо журчащая там, где они, берега, ее, воду, узко стесняют (к ним можно прибавить разве что заброшенный уголок старого парка, чуждый внимательной и правильной руке садовника, где молодая поросль вместе с вьющейся травой одолевают стволы старых деревьев, покрытых растресканною корою, с ветвями, поломанными ветром, в которых приютилось покинутое гнездышко трясогузки, певшей когда-то здесь свое, только одной ей понятное «пень-пень, пень-пень» – поди узнай, то ли это песня любви, то ли крик радости от восторга жизни) – вот те земные родники, которые вместе со звездами небесными в недосягаемой высоте есть единственные источники наших мыслей, удаляющих нас от пустой, бессмысленной суеты, ошибочно принимаемой нами за жизнь.

В отроческие годы Александр Нелимов много времени проводил у Петра Петровича Зайцева. Сначала нехотя, а потом все с большим интересом он разбирал диковинные древнегреческие письмена, похожие на русские, как черты лица старика в тесном гробу на лик юноши-внука, склонившегося для последнего поцелуя. Потом, захваченный восторгом гомеровских гекзаметров, Александр перешел к нехитрым, казалось бы, вопросам, простодушно и недоуменно задаваемых Сократом, и чуть не оказался в плену у Диогена, Аристиппа и Аристотеля, когда-то навсегда полонивших самого Петра Петровича Зайцева.

Однако совсем не сократовский, а неотступно волновавший его деревенских приятелей-сверстников вопрос «Одинаково ли устроены мужчина и женщина, а если не одинаково, то в чем же разница?» отвлек Александра в сторону от не всегда очевидных философских истин.

Ну а потом безотказная проводница в царство плотских утех Анастасия, и смуглая, безудержная, ненасытная Анисья, и приезжая из города Твери жена губернского чиновника, и всезнающая княгиня Ксения Павловна Свирская, и восторженная Элиза, молодая тетенька ближайшего друга Александра, барона Дельвига, а потом и смелая и предприимчивая Оленька Зубкова вместе с десятком босоногих деревенских нимф полей и лугов не дали поднаторевшему на афинском базаре болтуну Сократу, нечесанному Диогену с его фонарем и бочкой, Аристиппу, не чуждавшемуся утех с гетерами, и занудно-необъятному Аристотелю окончательно пленить любомудрием юношу, вступающего в жизнь.