От политического сознания к мизантропии

Поскольку Ю.А. Левада и его коллеги опирались на многолетние и систематические эмпирические исследования, это помогало им сохранять относительно взвешенную позицию. Если же политический подход не опирается на результаты конкретных исследований, он способен превращать плодотворные в основе своей идеи в политизированные штампы. Примером политизированного подхода может послужить статья политолога В. Пастухова [Пастухов, 2015]. Как заведено, все начинается с классических идей К. Мангейма о переживании совместного уникального социального опыта и о разном вкладе поколений. Но тут же, наряду с «конструктивными поколениями», появляются «деструктивные поколения», чего Мангейм уже в виду не имел. Он писал намного более аккуратно, что «не всякое поколение выстраивает свою собственную, особенную модель мировидения и воздействия на мир», т. е. свою энтелехию [Мангейм, 2000, c. 44].

После выделения «деструктивных поколений» политизированный подход, рисующий действительность преимущественно в черно-белых тонах, невольно приводит к хронической мизантропии. Семидесятники характеризуются как «безыдейный псевдокоммунистический консьюмеристский планктон» и как «движение алчных потребителей, присвоившее себе романтические идеалы шестидесятников». Родившиеся накануне перестройки квалифицируются как «разочарованное поколение отвязных циников», «первое уже совершенно безыдейное, но еще советское по сути поколение». Характеристику же миллениалов, которое Пастухов называет «потерянным поколением», в силу нашего особого интереса к этому поколению, приведем в более полном виде:

«В жизнь вступает безвременно состарившееся поколение, у которого нет даже своего собственного будущего. Это поколение мегапотребителей, первым впечатлением жизни которых был ранний Путин. Оно смутно помнит беспредел 90-х, а СССР ему кажется вообще доброй старой сказкой. Авторитаризм, особенно в формате «суверенной демократии», является для него привычной и естественной средой обитания. Девиз этого поколения – урви от жизни все. Это убежденные консьюмеристы. Главным событием их жизни стал нефтяной бум, обеспечивший этому поколению небывалый и ничем не оправданный уровень жизни. Они инфантильны и агрессивны. Их амбиции сопоставимы только с их аппетитом. Из всех видов свобод наиважнейшей для себя они считают свободу потребления. Это поколение лишних людей, которому кажется, что оно востребовано. Оно является социальной базой всех провластных радикальных движений, но не потому, что любит власть, а потому, что любит красивую и комфортную жизнь. Оно не только поддерживает перерождение авторитаризма в неототалитаризм, но и всячески провоцирует его. Поколение надежды оказалось поколением исторического тупика. Удел лучших его представителей – эмиграция, либо внешняя, либо внутренняя» [Пастухов, 2015].

Комментарии, как говорится, излишни. Миллениалы рисуются как пассивные, потребительски настроенные, заботящиеся лишь о себе и своем выживании. Они готовы снижать свои запросы, верят обещаниям властей. И даже сознание собственной исключительности и особенностей своей страны характеризуется в лучшем случае как невытравленные остатки имперского синдрома, а в худшем – как пережиток былого коммунистического сознания. И в целом перед нами предстает поистине безрадостная картина: на смену «разочарованному поколению» приходит «потерянное поколение», а за ним следует «поколение без будущего» – в таком мизантропическом анализе сквозит явное разочарование и раздражение, и возникает ощущение полной безысходности.

Последняя надежда все же оставляется и связывается с растущим поколением Z, родившимся в 2000-е годы, которое, как ожидается, будет более цельным и дееспособным. Основная причина цельности, оказывается, заключается в том, что оно вырастает «в условиях более жесткой диктатуры». Так, от представления о том, что жизнь поколений определяется преимущественно политическими событиями, мы приходим к фантасмагориям о том, что самым сильным и формирующим поколение впечатлением («первым впечатлением жизни») становится «ранний Путин».

Конечно, это своего рода крайняя позиция (если говорить об интеллигентных версиях), но в ней проявляются все условности и недостатки политизированного подхода. Это взгляд демократически настроенной советской интеллигенции, пережившей Советский Союз. Именно им мы обязаны демократизацией и горбачевской перестройкой. И именно они продолжают смотреть на социальные изменения через призму противостояния власти (в первую очередь государству), перенося на последующие поколения комплекс собственных разочарований в результатах перемен начала 1990-х годов, которые они сами во многом породили.

В итоге политизированный подход попадает как минимум в две ловушки. Во-первых, считается, что поколение, чтобы его имело смысл рассматривать социологически, должно стать субъектом коллективного политического действия, т. е. политической группой в веберовском смысле, причем, по всей видимости, должно противостоять существующей власти. Заметим, что и то и другое не вполне очевидно – речь может идти, например, о совершении типических неорганизованных индивидуальных действий, которые отличают данное поколение от других поколений. И во-вторых, политическое действие в сильной степени сводится к электоральному и протестному поведению. Последнее выступает еще более сильным ограничением. Ведь сфера политического заведомо шире. А кроме политической сферы есть другие, не менее важные области деятельности. В любом случае, критерий противостояния власти точно не является единственным и, вероятно, не должен быть главным мерилом социальных изменений. И нам кажется, что отсутствие устойчивого и массового политического противостояния молодежи власти и ее представителям вовсе не означает, что проблематика поколенческих сдвигов и разрывов между поколениями уже не актуальна. Действительно, молодежные группы по ряду признаков становятся менее политизированными, чем их предшественники. И возможно, для молодежи вопрос – поддерживать или не поддерживать В.В. Путина – не является столь судьбоносным, как представляется их старшим собратьям. Они могут не придавать такого значения голосованию в принципе, имея другую оптику и иной взгляд на саму политическую сферу.

Новые формы политического и гражданского

В настоящее время меняется само понимание политического и его границ, которое все меньше увязывается с электоральным поведением. Судя по всему, молодежь все больше оказывается вне зоны влияния политических партий. И речь идет не о российском, а, скорее, о глобальном явлении, когда происходит изменение способов политической организации. Все чаще используются механизмы горизонтальной мобилизации, опирающиеся на новые формы сетевой коммуникации и не связанные с вертикалями власти и партийным представительством. Яркой демонстрацией такого рода действий стали выступления «желтых жилетов» во Франции в конце 2018 г. Несложно предположить, что подобное движение распространится на другие страны, ибо оно улавливает и выражает более общий политический тренд, который особенно характерен для молодых поколений. Традиционные политические партии в этой ситуации рискуют остаться не у дел.

Заметим, что американские миллениалы, например, также в меньшей степени, чем старшие поколения, идентифицируют себя с конкретной политической партией, примерно половина из них заявляют о своей политической независимости и о том, что не поддерживают никакую конкретную политическую партию [Millennials in Adulthood…, 2014].

Не менее важно и то, что социальная энергия и коллективное (мобилизованное) действие могут уходить в другие плоскости и другие формы активности. Это хорошо выражено, например, Е. Омельченко в интервью «Republic». Молодежь вовсе не пассивна, она проявляет выраженное стремление влиять на происходящее и быть услышанной. Но реализуется это стремление в других формах. Возрастает ориентация на гражданские проекты неполитизированного свойства, связанные с большей индивидуализацией и политикой малых дел. Их объектами в большей степени становятся экология и защита животных, городские инициативы, спортивные практики, разного рода волонтерство. Они воплощаются в локальные предпринимательские проекты, соединяющие экономические и гражданские начинания [Омельченко, 2018].

Например, опросы населения показывают, что более половины взрослого населения (в большей степени люди молодого и среднего возраста) вовлечены в разного рода волонтерскую деятельность по безвозмездному оказанию помощи [Волонтерство…, 2014]. Волонтерство иногда может внешне напоминать советские практики (например, проведение субботников), но по сути является иной, добровольческой, а не принудительной деятельностью. Добавим, что подобная активность чаще всего не имеет политического характера (о несовместимости волонтерской и протестной деятельности см.: [Оберемко, Истомина, 2015]).

В каких еще сферах реализуется социальная и гражданская активность? Это должно стать предметом более пристального изучения.

Общая гипотеза о социальном переломе

Наша позиция сильно отличается от изложенного выше политического подхода. Последовательная приверженность такому подходу и убежденность в том, что «советский простой человек» по-прежнему доминирует как антропологическая модель, на наш взгляд, мешают увидеть важные социальные сдвиги 2000-х годов, оказывающиеся на периферии такой модели или вовсе за ее пределами. Чтобы увидеть эти изменения, нужно как минимум сменить оптику. Для этого социология должна развернуться в сторону культурно-исторического подхода к анализу поколений, который не тождественен политическому (и тем более политизированному) подходу.

Конечно, мы согласны с тем, что, несмотря на вековечные конфликты между отцами и детьми, молодые поколения в принципе могут во многом повторять траекторию отцов или не слишком сильно от нее отклоняться. Межпоколенческие переходы могут быть сглаженными, что особенно характерно для традиционных обществ или отдельных социальных групп (примером могут послужить крестьянские общины) [Мангейм, 2000, с. 43]. Кроме того, в любых обществах или группах старшие поколения влияют на младшие через образование, ведущее к накоплению человеческого капитала, и воспитание, способствующее накоплению культурного капитала. Смежные поколения часто сопереживают одни и те же значимые события, и благодаря этому изменения принимают более сглаженный характер, а границы между поколениями становятся более условными.

Конец ознакомительного фрагмента.