Цитаты из книги «Волшебник Земноморья»

должен сделать, и то, что ты не можешь сделать никак иначе

Господин мой, не делай ничего из того, что кажется тебе правильным, заслуживающим похвалы или благородным; ничего не делай из того, что считаешь полезным; делай только то, что ты должен

На острове Гонт есть поговорка: «Слабый, как женские чары», но существует и другая – «Опасный, как женские чары». Обе они справедливы, а потому если колдунья из деревни Десять Ольховин и не обладала особой магической силой, да и вообще злой не была, но, хоть она и не знала общения с Древними Силами Земли, кое-каким колдовством все же владела и частенько использовала его для разных подозрительных дел и обмана, потому что была женщиной невежественной и жила среди темного, невежественного народа. Тетка Дьюни ничего не знала ни о Равновесии, существующем во Вселенной, ни о Великом Пути, который ведом настоящим волшебникам, преданным своему делу и никогда не произносящим без нужды ни единого слова Истинной Речи, не говоря уж о заклинаниях. У этой же непросвещенной женщины было готово заклинание на любой случай жизни, и вечно она плела какие-то козни. Колдовство ее по большей части, правда, оказывалось сущей ерундой и притворством, да она и не очень-то умела отличать настоящие заклинания от фальшивых. Зато она знала множество проклятий, и ей, например, гораздо лучше удавалось наслать на кого-то болезнь, чем вылечить ее. Как и все деревенские колдуньи, она умела варить любовное зелье; впрочем, готовила она и другие, весьма, надо сказать, отвратительные напитки, разжигающие в человеке ревность и ненависть. Но об этом она предпочитала помалкивать и учила своего юного племянника честному волшебству – по мере сил, разумеется

Избушка была низкой, темной, без окон и вся пропахла травами, которые пучками были развешаны на просушку на центральной балке под крышей: мята, волшебная трава моли,[1] тимьян, тысячелистник, «куриная слепота», водосбор, какие-то водоросли, «дьявольское копытце», пижма и лавровый лист

своей душой, а потому тратит жизнь только ради жизни и никогда – ради разрушения, боли, ненависти или воцарения тьмы.

стал человеком, который, познав собственное «я», не может оказаться во власти иной силы и сам повелевает

Десять Ольховин, примостившейся высоко в горах прямо над Северной Долиной. От деревни террасами к морю спускались пастбища и пахотные земли, а по берегам реки Ар, извивавшейся в долине, виднелись крыши других селений; выше был только лес, к вершине он уступал место голым скалам, покрытым снегом.

– Скажи мне только одно, если это не секрет: какие еще великие силы есть в мире, кроме света? – Это вовсе не тайна. Все силы имеют один источник и один конец. Годы и расстояния, звезды и свечи, вода и ветер, волшебство и мастерство человеческих рук, мудрость, заключенная в корнях дерева, – все это возникает одновременно. Мое имя и твое, подлинные имена солнца, ручья, не рожденного еще младенца – все это лишь звуки одного великого слова, которое очень-очень медленно выговаривает сиянием звезд Вселенная. Никакой другой энергии не существует. И другого имени у всего этого – тоже. На мгновение перестав вырезать свой узор, Мурре спросил, так и держа в руке нож: – А как же смерть? Девушка молчала, склонив головку с блестящими черными волосами. – Чтобы слово прозвучало, – медленно ответил Гед, – должна быть тишина. До слова и после него. – Потом вдруг поднялся и сказал: – Я не имею права говорить об этих вещах. То единственное слово, которое должен был сказать я сам, я сказал неправильно. Поэтому лучше мне помолчать. Возможно, есть лишь одна по-настоящему могущественная сила – Тьма. – И Гед торопливо покинул теплую кухню: взял плащ и отправился бродить в одиночестве под дождем и снегом по улицам зимнего города. – На нем лежит какое-то проклятие, – сказал Мурре, глядя ему вслед со страхом. – Мне кажется, что путешествие, куда он собирается, ведет его к смерти, – откликнулась Ярроу. – Он боится, но все же отправляется в путь. – Она подняла голову, словно видела перед собой за пляшущими языками огня одинокую лодку, все дальше и дальше уплывающую по зимнему морю и скрывающуюся за горизонтом. На мгновение глаза девушки наполнились слезами, но вслух она ничего больше не сказала. Ветч вернулся на следующий день и испросил у нотаблей Исмея разрешения уехать на время. Те очень не хотели его отпускать среди зимы в смертельно опасное путешествие по морю, связанное к тому же не с его собственными планами; но ни мольбы их, ни упреки не могли остановить его. Наконец бесконечное ворчание старцев ему надоело и он сказал: – Я ваш – по рождению, по обычаям и по тому долгу, который обязан выполнить. Я ваш волшебник. Но пора и вам вспомнить, что хоть я и служу вам, но все же не ваш раб. Когда я сделаю свое дело и смогу вернуться назад, я вернусь. А до той поры – прощайте. Когда серый рассвет забрезжил над морем, «Зоркая» вышла из гавани Исмея, раскрыв коричневый прочный парус попутному северному ветру. На причале стояла Ярроу и смотрела вслед судну, как это делают жены и дочери моряков на всех островах Земноморья, провожая своих мужчин в Открытое море; они не машут руками на прощанье и ничего не кричат вслед, только стоят, закутавшись в плащи с капюшонами, серые или коричневые, там, на родном берегу, который остается все дальше и дальше позади, пока совсем не скрывается за широким

Теперь же, услышав, как тот говорит, он больше не сомневался и начинал понимать, что же все-таки произошло: в этом сражении Гед не проиграл и не выиграл, но, назвав Тень Смерти собственным именем, как бы соединил две половинки своей души – стал человеком, который, познав собственное «я», не может оказаться во власти иной силы и сам повелевает своей душой, а потому тратит жизнь только ради жизни и никогда – ради разрушения, боли, ненависти или воцарения тьмы.

Я сам променял этот солнечный мир, прекрасные города и дальние страны на миг власти, обернувшийся призрачной Тенью и властью Тьмы надо мной.