12
Зима

Она просыпалась, не желая проснуться. Слабый сероватый свет просачивался снаружи сквозь щели в ставнях на окне. А почему закрыты ставни? Она поспешно вскочила и прошла через прихожую в кухню. Никто больше не сидел у огня, никто не лежал на полу. Нигде не было ничьих следов – ничего! Кроме чайника и трех чашек на буфете.

Вскоре встало солнце, а за ним – и Терру; они, как обычно, позавтракали вдвоем; убирая со стола, девочка спросила:

– Что случилось?

И приподняла за уголок разорванную простыню, замоченную в тазу. Вода была мутной, красноватой от крови.

– А, это мои женские дела слишком рано начались, – ответила Тенар, удивленная собственной ложью и тем, как легко ее выговорила.

Терру некоторое время стояла неподвижно, ноздри ее раздувались, она была напряжена, словно зверь, почуявший запах. Потом она опустила простыню в воду и вышла на двор – кормить цыплят.

Тенар чувствовала себя нездоровой: все тело ломило. Ей было по-прежнему холодно, так что она старалась не выходить из дому. Она попыталась было и Терру тоже держать при себе, но, когда порывы резкого холодного ветра совсем разогнали утренний туман и солнце засияло вовсю, Терру тут же потребовала, чтобы ее отпустили на улицу.

– Побудь с Шанди в саду, – сказала ей Тенар.

Терру ничего не ответила и выскользнула из дому.

Обожженная щека ее стала совершенно неподвижной из-за поврежденных мышц и грубых поверхностных шрамов, однако шрамы несколько поблекли, да и Тенар давно привыкла не отводить глаз при виде этого уродства, а видеть под страшными шрамами лицо хорошенькой девочки, так что для нее теперь и эта половина лица Терру имела свое определенное выражение. Когда Терру бывала встревожена, ее сожженная щека как бы «закрывалась» – так казалось Тенар; когда же девочка бывала возбуждена или сгорала от любопытства, то казалось, что даже слепой ее глаз видит, а шрамы на лице краснели и становились горячими на ощупь. Сейчас же, когда Терру выходила из дому, она выглядела и вовсе необычно: лицо ее казалось вовсе не человеческим, оно будто принадлежало какому-то дикому созданию, зверю с грубой и толстой шкурой и единственным зрячим глазом, молчаливому и спасающемуся бегством зверю.

И Тенар прекрасно понимала: раз она сама только что впервые солгала Терру, то и Терру впервые в жизни сейчас ей не подчинится. В первый, но не в последний раз.

Она с усталым вздохом села у огня и некоторое время сидела так, в полном бездействии.

В дверь постучали: Чистый Ручей и Гед – нет, Хок, она должна называть его Хок – стояли на пороге. Старик жаждал высказаться и вид имел в высшей степени важный; Гед, темнокожий и спокойный, казался неуклюжим в своей уродливой пастушьей куртке.

– Входите, – сказала она. – Выпейте чаю. Что-нибудь случилось?

– Мерзавцы пробовали удрать в Вальмут! Да только королевские стражники из Кахеданана тут как тут – словили их, у Черри в сарае! – объявил, размахивая руками, Чистый Ручей.

– Так он жив? – Тенар охватил ужас.

– Тех двоих поймали, – ответил Гед. – Не его.

– Знаешь, тело-то крестьяне нашли на старой бойне, там, на Круглом Холме, – прямо всмятку все. Крестьян не меньше десятка было, так что кто-то за стражниками сбегал, да и пошли все вместе по следу. По всем деревням искали, а нынче утром, только-только рассвет занялся, их и нашли – в сарае у Черри. Они там закоченели совсем.

– Значит, он умер? – ошеломленно спросила Тенар.

Гед только что стряхнул с плеч свою тяжеленную куртку и, сидя на стуле возле двери, снимал кожаные гетры.

– Он-то жив. – Гед говорил совершенно спокойно. – Им Айви занимается. Я отвез его к ней утром на тележке. На дороге было полно людей, хотя еще и не рассвело как следует. Они за теми охотились. Эти негодяи там, в горах, женщину убили.

– Какую женщину? – прошептала Тенар.

Она смотрела Геду прямо в глаза. Он слегка кивнул.

Чистый Ручей намерен был во что бы то ни стало сам рассказать все и заговорил громко, перебивая Геда:

– Я-то с некоторыми тамошними говорил, так они рассказывают, что их четверо было; все слонялись без дела возле Кахеданана, палатки ставили, а женщина та часто в деревню приходила милостыню просить, вся избитая, ссадины да синяки по всему телу. Они ее такую-то специально посылали попрошайничать, мужики эти, чтобы добывала побольше; и она говорила людям, что ежели с пустыми руками вернется, так они ее еще пуще изобьют. Ну так тамошние ей и говорят: чего ж назад-то возвращаться? Но если б она не вернулась, так те бы за ней непременно сами явились – так она сказала. А она завсегда при них была, вместе они бродяжничали. Ну а потом-то они ее, видно, до смерти забили: перестарались. А тело оттащили на старую бойню да там и бросили; там, знаешь, все еще тухлятиной попахивало, так они, верно, думали, что это им следы замести поможет. А сами решили удрать по дороге вниз, сюда, в аккурат прошлой ночью. А ты чего ж на помощь-то не звала, не кричала, Гоха? Хок говорит, что тут они были, возле дома шастали, когда он на них набрел. Я бы точно тебя услыхал, да и Шанди тоже, у нее-то уши поострее моих будут. Ты ей ничего еще не говорила, а?

Тенар покачала головой.

– Ну так я счас ей и расскажу, – заявил старик, обрадованный тем, что первым сообщит Шанди все новости, и заковылял через двор прочь. На полпути он обернулся и крикнул Геду: – Вот уж никогда не думал, что ты так с вилами управляться умеешь! – и, смеясь, хлопнул себя по ляжкам.

Гед наконец стянул с ног тяжелые гетры, стащил грязные сапоги и выставил все это на крыльцо; потом в одних носках подошел к огню. Старые грубые штаны, рубаха из домотканой шерсти – настоящий гонтийский пастух с меднокожим лицом, ястребиным носом и ясными черными глазами.

– Скоро еще люди явятся, – сказал он. – Чтобы рассказать тебе ту историю и расспросить о том, что произошло здесь. Они поймали тех двоих в старом винном погребе, где и вина-то уже никакого нет; теперь человек пятнадцать–двадцать их сторожат, а два-три десятка мальчишек крутятся рядом и подглядывают… – Он зевнул, встряхнулся, а потом, взглянув на Тенар, попросил разрешения присесть у огня.

Она молча указала ему на стул.

– Ты, должно быть, до смерти измотался, – прошептала она.

– Я тут вчера немножко поспал. Просто не мог больше – глаза слипались. – Он снова зевнул. И пытливо посмотрел на нее, стараясь понять, о чем она думает.

– Это была мать Терру, – сказала она шепотом. Говорить громко она по-прежнему не могла.

Гед кивнул. Он сидел, чуть сгорбившись и положив руки на колени, – так, бывало, сидел и Флинт, глядя в огонь. Они были очень похожи и все же совсем разные – настолько разные, как зарывшийся в землю камень и парящая в поднебесье птица. У Тенар болело сердце, все кости ломило, а душа пребывала в смятении, мучимая дурными предчувствиями, тоской, не забытым еще страхом.

– Та ведьма раненого приняла, – сказал Гед. – Перевязала. По-моему, ему уже лучше. Она ему все дырки заткнула – паутиной и заклятиями, что кровь останавливают. Говорит, вылечит его специально, чтобы потом этого мерзавца повесили.

– Повесили?

– Теперь уж это дело королевского суда. Либо повесят, либо на каторгу сошлют.

Она хмуро покачала головой.

– Ты же не могла просто отпустить его, Тенар, – мягко сказал он, глядя на нее.

– Нет.

– Они непременно должны быть наказаны, – сказал он, по-прежнему не сводя с нее глаз.

– «Наказаны»… Да-да, это же его слова! «Накажем девчонку. Она плохая. Ее нужно наказать». Накажи и меня за то, что я ее взяла. За то, что… – Ей было трудно говорить. – Я не хочу больше никаких наказаний!.. Этого вообще не должно было случиться… Лучше бы ты убил его!

– Я сделал все, что мог, – сказал Гед.

Она долго молчала, потом рассмеялась каким-то дребезжащим смехом:

– Да уж, это точно.

– Подумай, как легко это было бы, – проговорил он, снова уставившись на уголья, – если бы я был волшебником. Я мог бы наложить на них связующее заклятие еще там, на верхней дороге; они бы даже понять ничего не успели. Я мог бы один отвести их всех в Вальмут, словно стадо овец. Или прошлой ночью, здесь, – подумай! Какой отличный фейерверк я мог бы для них устроить! Они бы никогда и не догадались, что же с ними происходит.

– Они и сейчас не догадываются, – сказала Тенар.

Он быстро глянул на нее. В его глазах светился слабый отблеск торжества.

– Нет, – сказал он, – не догадываются.

– Здорово с вилами управляться умеешь, – прошептала она. Он зевнул во весь рот. – Может, ляжешь поспишь? Здесь есть свободная комната – из прихожей вторая дверь. Если только ты не намерен развлекать рассказами целую компанию: сюда, между прочим, идут Ларк и Дейзи, а еще целая куча детей. – Тенар поднялась, заслышав голоса.

– Пожалуй, я действительно лягу спать, – сказал Гед и тихо скользнул прочь.

Ларк с мужем и Дейзи, жена кузнеца, а потом и другие жители деревни целый день шли и шли к ней с рассказами и расспросами. Как ни странно, именно эти бесконечные разговоры и вернули ее к жизни, отвлекли от страшных воспоминаний о прошлой ночи; постепенно ей стало легче говорить об этом: теперь она чувствовала, что все это случилось уже давно, а не происходит с ней непрерывно и никогда не оставит ее душу в покое.

Именно этому должна научиться и Терру, подумала она, но только не за одну ночь – за целую жизнь.

Когда ушли остальные, Тенар сказала Жаворонку:

– Что меня больше всего бесит в самой себе, так это собственная глупость.

– Я же предупреждала: держи двери запертыми.

– Нет… Может быть… Да, наверное, в этом все и дело.

– Конечно.

– Нет, я хотела сказать, что, когда они были здесь… я могла бы выбежать, позвать стариков… может, даже прихватить с собой Терру… Или пойти в сарай и взять эти вилы сама… Или крюк для подрезки веток… В нем все-таки семь локтей длины, а лезвие острое как бритва, он у меня всегда в полном порядке, как у Флинта когда-то… Почему же я ничего этого не сделала? Почему?.. Почему я просто заперлась в доме – ведь в этом не было ни малейшего смысла? Если бы он… если бы Хок тут не оказался… Все, на что я была способна, – это загнать себя и Терру в ловушку. В конце-то я, правда, взяла большой нож, и вышла на крыльцо, и стала на них кричать… Я чуть с ума не сошла тогда. Но нож-то мой их бы, конечно, не отпугнул.

– Не знаю, – сказала Жаворонок. – Не уверена. Конечно, это было безумие, но, может… Не знаю. А что тебе еще оставалось? Только двери запереть. Мы, похоже, всю свою жизнь только и делаем, что двери запираем. Таков уж наш дом.

Вокруг них были каменные стены, напротив – каменный очаг, в окошко кухни ярко светило солнце, это был дом фермера Флинта.

– Та девушка, вернее, та женщина, которую они убили… – сказала Жаворонок, проницательно глянув на Тенар, – это та самая?

Тенар кивнула.

– Кто-то мне сказал, что она была беременна. Месяца четыре-пять.

Обе снова помолчали.

– Попалась в ловушку, – сказала Тенар.

Ларк сидела, откинувшись назад, положив руки поверх своих тяжелых бедер, обтянутых юбкой; спина прямая, миловидное лицо печально.

– Страх, – сказала она. – Чего мы так боимся? Почему позволяем убеждать нас в этом? И чего боятся они сами? – Она подняла с пола чулок, который вязала, повертела его в руках, помолчала и наконец спросила: – Почему они так боятся нас?

Тенар пряла шерсть и ей не ответила.

Вприпрыжку вбежала Терру.

– Вот и девочка наша! – ласково приветствовала ее Ларк. – А ну-ка подойди, дай я тебя поцелую, золотко ты мое!

Терру бросилась ей на шею.

– Что это за людей поймали в деревне? Кто они? – требовательно спросила она своим хриплым, лишенным выражения голосом, глядя то на Ларк, то на Тенар.

Тенар остановила веретено. И медленно ответила:

– Один из них был Ловкач. Второго звали Баклан. А того, что был ранен, звали Треска. – Она не сводила глаз с лица Терру и видела, как разгорается тот внутренний огонь, как краснеют шрамы. – А женщину, которую убили, по-моему, звали Сенни.

– Сенини, – прошептала девочка.

Тенар кивнула.

– Они ее совсем убили? До смерти?

Тенар снова кивнула.

– Головастик говорит, что они и сюда приходили?

Тенар кивнула еще раз.

Девочка обвела взглядом комнату, но вид у нее при этом был такой, словно она абсолютно ничего не воспринимала и не видела перед собой даже стен.

– Ты их убьешь?

– Они, возможно, будут повешены.

– Умрут?

– Да.

Терру кивнула – как-то полубезразлично. И снова убежала на улицу – играть с детьми Ларк у колодца.

Обе женщины долго молчали. Пряли шерсть и о чем-то думали в тишине у огня. В доме фермера Флинта.

Наконец Жаворонок нарушила молчание:

– А что с тем парнем, с пастухом, что пришел сюда за ними следом? Хок вроде бы его звать?

– Он спит. Там, – сказала Тенар, кивком указав на дальнюю комнату.

– Ага, – сказала Жаворонок и снова умолкла.

Жужжало веретено.

– Я знала его и до вчерашней ночи.

– Там, в Ре Альби, да?

Тенар кивнула. Веретено продолжало жужжать.

– Чтобы одному против троих выйти в темноте, да еще с вилами, – для этого теперь немалое мужество требуется. А он ведь к тому же не молод, верно?

– Нет. Не молод. – Тенар помолчала, потом прибавила: – Он сильно болел, и ему очень нужна была работа. Вот я его и послала сюда, чтобы Чистый Ручей ему на ферме работу подыскал. Но Чистый Ручей считает, что по-прежнему может сам со всем справиться, так что Хока он в горы отослал, на летние пастбища. Он как раз оттуда и возвращался.

– Ну так, я думаю, теперь ты его здесь оставишь?

– Если он захочет, – сказала Тенар.

Потом приходили еще люди, чтобы тоже послушать, что произошло с Гохой, и рассказать, какое участие сами принимали в поимке убийц; они рассматривали вилы с четырьмя длинными зубьями, вспоминали кровавые пятна на бинтах того типа, по кличке Треска, а потом все начинали перемалывать сначала. Тенар даже обрадовалась, когда наконец наступил вечер; она позвала Терру домой и заперла все двери.

Она уже подняла было руку, чтобы задвинуть последний засов. И снова опустила ее, заставив себя уйти и оставить эту дверь незапертой.

– А в твоей комнате Ястреб спит, – сообщила ей Терру, возвращаясь в кухню с лукошком яиц, взятым в холодной кладовой.

– Я и забыла предупредить тебя, что он там… Ты уж меня прости.

– Но я же его знаю, – сказала Терру, старательно умываясь. А когда в кухню вошел Гед с припухшими глазами и всклокоченной шевелюрой, девочка подошла прямо к нему и потянулась, чтобы его обнять.

– Здравствуй, Терру, – сказал он ласково, подхватил ее на руки и прижал к себе. Она легонько обняла его за шею и тут же высвободилась.

– Я знаю начало «Создания Эа», – сообщила она ему.

– Ты мне его споешь? – Снова взглядом спросив разрешения у Тенар, он сел на прежнее место у очага.

– Я могу только рассказать.

Он кивнул и приготовился слушать; вид у него при этом был довольно-таки суровый. Девочка продекламировала:

 
Разрушив – создашь.
То конец ли? Начало?
Одно – из другого…
Кто знает наверно?
Одно лишь мы знаем:
Есть дверь меж мирами,
В нее мы уходим,
Навек расставаясь.
Но есть существа,
Что приходят обратно…
Среди них старейший —
Привратник Сегой…