2

Я военный человек, я сделал то, что сделал, только потому, что моя страна должна была быть спасена от племен и феодализма. Если я потерпел неудачу, то только потому, что меня предали. Так называемый геноцид был не чем иным, как войной в защиту революции и системы, от которой выиграли все.

Менгисту Хайле Мариам

Из омута мыслей ее вырывает резкий толчок, сначала отбрасывающий ее вперед, а затем вжимающий в пассажирское сиденье ремнем безопасности. Не пристегнутая блондинка рядом с ней с треском влетает в водительское сиденье.

– Ты охуел?.. – из необычайно красивого ротика сыплется череда ругательств. – Совсем ослеп? Эй, я тебя спрашиваю! Ты что, дрова везешь? На дорогу смотри, я тебе говорю! Завтра напишу рапорт, и пойдешь себе на Яндекс-такси подрабатывать…

Ее последующий смех свидетельствует об удовлетворенности собственной красноречивостью. Водитель что-то невнятно бормочет в ответ и тычет пальцем на скрывающуюся за горизонтом БМВ-«шестерку», внезапно подрезавшую их гелендваген. При виде этой сцены брюнетка устало закрывает глаза. Следовать правилам не в ее стиле. За исключением всего того, что касается ее собственной безопасности. Переходя дорогу, она оглядывается дважды; открывая дверь собственной квартиры, она прежде проверяет камеру видеонаблюдения. Вот и сейчас, будучи пассажиром на заднем сиденье, она предпочитает быть пристегнутой. Ей действительно есть чего опасаться…

Третий бокал «Моет Шандон» путает мысли в голове, но чувство блаженства никак не наступает. Стараясь не думать о смысле жизни – в последнее время эти никчемные мысли душат каждый ее блаженный вздох, – она вглядывается в заливающуюся хохотом блондинку и с завистью осознает, что многое бы отдала за глупость и бездушие, позволяющие этой идиотке так искренне веселиться. Ульяна Козлова – ее коллега и подруга, как полагает публика.

Уля, как сокращенно называют ее свои, – региональная журналистка без комплексов и намеков на совесть, с переездом в столицу быстро смекнувшая, кто и как здесь делает деньги. Ботоксом и филлерами щедрые папочки слепили из нее копию Анджелины Джоли и пристроили телеведущей утреннего шоу сначала на третьем, а затем и на первом канале. Жизнь почти наладилась и все же не задалась. Квартира внутри Садового с видом на купола, большая машина в теплом паркинге, соболиная шуба до пят, выходные на Лазурке, сотни тысяч подписчиков в инстаграме и многое другое. Но в самом конце этого длинного списка стояла большая и жирная точка, которая вовсе не собиралась разводиться с официальной женой, на нее, как часто водится у влиятельных чиновников, было оформлено все движимое и недвижимое имущество. Таких точек в ее жизни было несколько, но результат всегда один. И вот ей уже чуть за тридцать, и вместе с селективным парфюмом от нее веет потертостью и безнадежной обидой на всех мужчин.

Брюнетка с ужасом узнает в ее ценностях себя. За ее плечами еще один день, прожитый зря. Без какой-либо цели, без осознанности, так бездарно, что не пожелаешь и самому ненавистному врагу. Этот день, как и тысячи других, пролетел так внезапно, что она и заметить не успела, как город накрыло дыханием зимы. С погодой, впрочем как и с политиками, столице всегда не везло. После душного и пропахшего торфяниками лета сентябрь еще не успевал распуститься красками, как через пару недель себя проявлял истинный русский норов. Столбик термометра мгновенно опускался до минуса, а леденящий ветер гонял по разбитому асфальту стайку скорчившихся от боли и обиды листьев. Никаких тебе опавших каштанов, краснеющей рябины или белеющих стволов берез – все вырубили и заложили плиткой московские градоначальники.

Выдумкой классиков стала и нарядная скрипучая зима, превратившаяся под гнетом человека в истеричную бабу, то сопливо ревущую, то люто морозящую все и всех вокруг.

Вот и в этот февральский вечер жалкое подобие снежинок бьет в лобовое стекло и тут же скатывается слезливыми ручейками на капот автомобиля. В салоне благоухает новизной и кожей наппа, китайскими ботинками водителя и соболем, накинутым на плечи Ули. Брюнетка содрогается от отвращения. То запах смерти. Маленькие холодные носики когда-то пушистых комочков с бьющимися сердечками были выращены в тесных клетках ради одной цели – удовлетворение эстетических потребностей разумного и всесильного человека. Самого хищного из всех животных. Красиво ли это? Безусловно. Стоит ли это жизни другого? Несомненно. Возможно, даже человеческой, если понадобится.

Подступающее к горлу чувство тошноты она запивает бокалом шампанского и улыбается еще шире. Рассуждать об этом выше ее сил. Она маленький, никчемный человечек, который не в силах изменить собственную жизнь. Разве может она что-то изменить в этом мире? Цепляясь за потусторонний звук, она пытается вырваться из пропасти мыслей, затягивающих ее все глубже на дно.

– Эй, милочка, ты слышишь меня? – теребит ее за плечи Уля, заливаясь смехом колокольчика. – Неужели я вижу слезы в твоих глазах?

– Это от счастья, ты ведь знаешь, – подхватывая заданный тон, она раскрывает чуть влажные ресницы.

– Я ведь так рада… Так рада за тебя, словно я сама получила эту должность! – вновь без умолку тараторит Уля. – Поверь мне, я сто раз ему говорила: лучшего кандидата, чем ты, просто не найти! Не понимаю, почему он так долго принимал решение… – в этот момент ее неестественно маленький носик морщится так, что на подтянутом личике выступает винировая улыбка стоимостью дороже лучшего жемчуга. – Конечно, он строг к тебе, но и ты хороша! Так пренебрегать его вниманием… Любая из нас отдала бы все за его взгляд, прикосновение, а тебе хоть бы хны!

Их усилие открыть вторую бутылку, наконец, торжествует без единой потери для маникюра, но отнюдь не для белоснежного салона автомобиля. Искрящаяся пена щедро льется из горла, лишь отчасти попадая в подставленные бокалы.

– Ну и черт с этими сиденьями! Ты теперь хоть каждый день можешь менять себе служебную тачку, не так ли? – вопрошает коварный голосок брюнетку. Но та, потягивая сладко пьянящий напиток, лишь изредка отвечает снисходительной улыбкой в уголках глаз. – За твое повышение, и чтобы там, наверху, ты не забывала старых друзей!

Звон бокалов сливается с гулом, звенящим в ее голове. Ее – Викторию Гордон – повысили! Повысили до должности руководителя самого крупного рупора пропаганды – Патриотического медиахолдинга – нового будущего журналистики и кибервойн. Душа, проданная дьяволу, получила все, о чем мечтала. Чего теперь она может желать? Но вместо ликования ее пожирает чувство неопределенности. Все случилось слишком внезапно, сумбурно, не по плану… Что еще она может сказать в оправдание неготовности нести терновый венок, который она сама на себя водрузила? Ах, какого черта все эти недовольные мысли крутятся в ее голове! Она самый счастливый человек на свете! Разве что несколько десятков… Сотен… А может, и тысяч… Да какая, к черту, разница, сколько там этих жизней, гниющих на обочине или в тюрьме! Разве может хоть что-то омрачить ее восхождение на трон? Не-е-ет, это вовсе не совесть гложет ее. Ее – как и всех несогласных – она давно и безжалостно задушила. Этим паршивым, несмолкающим чувством является страх пред расплатой за содеянное.

Тающий за окном снег перешептывает журчание радиоприемника, но не может заглушить ее мысли. Она считает уличные фонари и ловит в окне отражение изумрудных глаз и безмятежной улыбки. Всего несколько уколов ботокса и регулярный прием анксиолитиков сегодня из любого сделают Мону Лизу.

На Садовой-Каретной машина встает в пробке. Радио вещает полночь. Нерадивые рабочие укатывают в асфальт очередной миллиард из госбюджета. За окном зловещий вид на долгострой, словно осьминог, раскинувший свои щупальца над городом. Стройка тянется второй десяток лет и с каждым возведенным блоком напоминает собой то пирамиду Хеопса, то нью-йоркский небоскреб тридцатых, то карикатуру сталинской высотки. Облик здания вызывает страх и недоумение, но, видимо, именно эти чувства и были задуманы автором.

Перед ней любимый город – истерзанный и разграбленный ненасытными начальниками. Но зачем думать о том, что она не в силах изменить? С ней или без нее абсурд будет продолжаться, а значит надо брать от жизни все, что можешь!

– Я приготовила для нас сюрприз, – ее глаза загадочно щурятся. – Не знаю, что нас ждет, но мы едем туда, где никогда не восходит солнце…

Самодовольно вкушая ананасы и запивая шампанским, Вики наслаждается пошлостью сего момента. Несколько минут взгляд Ульяны растерянно блуждает между водителем и дорогой, в то время как руки машинально отыскивают в сумочке портсигар.

– Ты серьезно? В тот самый клуб, что недавно открыли? Черт возьми, я наслышана об их концепции, но платить за вход штуку баксов… – с клубом дыма она выдыхает разочарование. – Но почему? Почему ты такая упрямая? Сколько раз я говорила, что журналистские корочки почти как депутатские…

– Открывают любые двери и бла-бла-бла, – с блаженством в голосе подхватывает Вики. – Конечно, если это правительственные СМИ. Внезапным рывком она припадает к Уле так близко, что ощущает губами напудренную бархатистость ее кожи: – Признайся, неужели тебе никогда не хотелось заплатить за мужика и затрахать его до изнеможения?

Какое-то время Уля растерянно вглядывается в собеседницу, терзаясь, что́ так неестественно светится в ее глазах – свет уличных фонарей или внутреннее безумие. Но та как ни в чем ни бывало продолжает бесстыдно шептать:

– Ведь трахать кого-то и позволять трахать себя – это как обладать чем-то и делать вид, что обладаешь.

– Кажется, твоя любимица Кей Гонда нервно курит в сторонке… – остроумничает блондинка. – Однако ее безумие существует лишь на страницах книги, в то время как ты произносишь это здесь и сейчас. И нет, мне никогда не хотелось заплатить за мужика. Предпочитаю, чтобы трахали меня. Главное – занять удобное положение.

– Бери все и не давай ничего – в этом мы с тобой и похожи! – нервный смех Вики заглушает звон бокалов. Жадно затягиваясь сигаретой из рук Ули, она извлекает из клатча, выполненного Стеллой Маккартни из отменного заменителя кожи, две бархатные повязки цвета лунной ночи. – Если бы ты только знала, как я устала от неотесанных малолеток, жиголо и стриптизеров. Иногда так хочется настоящего, неподдельного чувства… Секс ради денег – самое дешевое и доступное развлечение в наше время. Секс ради удовольствия – ощущение куда более редкое. Идея же клуба как раз и заключается в том, что, оплачивая вход, мы получаем доступ к себе подобным. По крайней мере по социальному статусу. Что, в свою очередь, дает какую-никакую надежду на искренность намерений оппонента.

– Ладно-ладно, убедила! – заливаясь хохотом, Уля выбрасывает окурок на проезжую часть и завязывает глаза себе и Вики. – Но будет забавно, если под одной из масок ты встретишь там Давида. Он был на открытии клуба и делился весьма лестными впечатлениями.

– Не сомневаюсь, что без его участия не открывается ни один бордель в округе… – почти равнодушно замечает она, если не считать испепеляющего взгляда в отражении зеркала заднего вида.

Тем временем за окном автомобиля проплывают одиннадцать хрустальных витиеватых стрел, выпущенных в небо рукой человека. Как недосягаемые звезды, на них сверкают золотые таблички самых проворных финансовых воротил. Где еще, как не в этом раю, следовало открыть клуб, в котором, как предполагалось, сливки общества будут предаваться сексуальным утехам?