Пока они, плача и всхлипывая, обнимали друг друга, ко мне приблизилась серьёзная девочка, которую я не сразу заметила, находясь в недоумении от неожиданных событий. Раньше я никогда не видела таких чудесных и нарядно одетых леди, поэтому отчего-то решила, что к нам в Хиддэн-мэнор пожаловала сама Её Величество. Вот только меня смущало, что выглядит гостья слишком молодой и цветущей, а королеву на портретах изображают старой и одутловатой.

От этой мысли меня отвлёк тонкий голосок девочки, которая протянула ко мне руки и произнесла с чрезвычайно серьёзным выражением:

– Меня зовут Элизабет Пристли. Я ваша родная кузина, поэтому мы должны любить друг друга. Приношу вам своё соболезнование. Но эта потеря не должна сломить ваш дух, потому что отец говорит, мы не вправе роптать и порицать божью волю.

С трудом произнеся эту длинную тираду, она наклонилась ко мне и прикоснулась прохладным лицом к моей щеке. Пахло от неё, будто от куска нового мыла в шуршащей обёртке, а кожа была такой белоснежной, что я сразу отпрянула назад, испугавшись, что испачкаю её, и нарядная леди рассердится на меня. Ежеутренние ледяные омовения не входили в число моих любимых занятий, и кувшин с водой частенько оставался в моей спальне с нетронутой корочкой льда, а кусок мыла – сухим.

Девочка сделала маленький книксен, а я не нашлась, что на это ответить, потому как не была уверена в значении слова «соболезнование». В ответ я с силой сжала её маленькие холодные руки и застенчиво произнесла:

– Хорошо. Будем любить друг друга.

Могла ли я знать, что это рукопожатие положит начало узам крепкой дружбы и искренней приязни, в которых, на самом деле, я так отчаянно нуждалась? В тот момент я думала лишь о том, как не оттолкнуть эту необыкновенную девочку с удивительно нежной кожей и блестящими каштановыми кудрями.

Местность, в которой я росла, населяли большей частью простые грубоватые люди с широкими обветренными лицами, поэтому кузина Элизабет показалась мне ангелом, выбравшим слишком хрупкую оболочку для посещения нашего унылого края.

Дом в одночасье показался мне грязным, пыльным и обветшалым, будто рассеялись чары и сказочный замок превратился в руины. Я разом увидела и покосившуюся лестницу с рассохшимися ступенями, и небрежно вычищенный камин с рассыпанной вокруг решётки золой, и даже застарелое пятно от яичного желтка на мятом утреннем халате матери.

Я отметила про себя, как нарядная тётушка Мод чуть заметно покачала головой, выражая неудовольствие, когда неприветливая Абигайль с оттопыренной нижней губой неловко приняла у неё мокрую пелерину. Чуть позже тётушка смерила быстрым оценивающим взглядом и убранство нашей столовой, и накрытый для чаепития стол. Когда же её взгляд обратился ко мне, то я уже была готова провалиться сквозь землю от жгучего стыда и за растрёпанный вид матери, какой она всегда имела по утрам, и за собственное грязное лицо и несвежую одежду.

Всё чаепитие я просидела, опустив глаза и не раскрывая рта, только один раз бросила быстрый взгляд на свою мать, когда уловила в её голосе непривычные мне заискивающие нотки. В тот момент она разливала по чашкам чай из тяжёлого серебряного чайника, никогда не виденного мною раньше. Рука её мелко дрожала, когда она протягивала сестре блюдечко с наполненной чашкой, а над правым виском матери трепетала голубая жилка, выдавая сильное волнение.

Дальнейшие события того дня не полностью сохранились в моей памяти, настолько меня выбило из привычной жизненной колеи вторжение новых родственников, так сильно отличающихся от меня и от всех, кого я знала раньше. Наблюдая за лицом своей матери, я поняла, что она тоже испытывает крайнее смятение чувств, к которому примешиваются радость и волнение от воссоединения с сестрой после долгой разлуки.

Когда первая неловкость после встречи рассеялась, сёстры сели, держась за руки, у камина, и, склонив головы, зашептались о чём-то, изредка негромко вскрикивая и округляя глаза. Несмотря на благородное происхождение, мне они в тот момент напомнили двух молоденьких горничных, болтающих в кухне на другой день после Майского праздника.

Нас с кузиной Элизабет взрослые отослали в мою детскую – комнату, в которой я почти никогда не играла из-за рассохшихся ставней и ледяных сквозняков. Горничные тоже не любили это мрачное помещение, пугаясь завываний ветра в каминной трубе и скрежета деревянной ставни, до которой никто не мог дотянуться, чтобы усмирить её. Здесь всегда было пыльно, а в грязном камине громоздилась куча сажи и обгорелых поленьев.

Я с трудом могла представить себе, как моя чистенькая кузина играет на пыльном полу заброшенной детской, поэтому взамен предложила провести ей экскурсию по дому. Улыбнувшись, она повернула ко мне сияющее лицо и ответила: «О, с радостью, дорогая Маргарет!».

Умение радоваться мелочам и испытывать интерес к самым обыденным вещам оказались яркими чертами характера моей необыкновенной кузины Элизабет. В этом я убедилась, когда она вместе со мной путешествовала по нашему мрачному дому, приходя всё в больший восторг от гулких коридоров, полупустых комнат со старинной громоздкой мебелью в пыльных чехлах и высоких, как в часовне, сводчатых потолков галереи.

Пока наши матери пытались наверстать упущенное за годы разлуки, восстанавливая картину общих воспоминаний, связывавших сестёр в прошлом, мы с Элизабет привязались друг к другу крепкими узами духовного сродства, разорвать которые, как мне тогда казалось, не сумеет ни одна сила на земле.

Меня пленяло в кузине Элизабет решительно всё – и её манера очаровательно вскидывать голову, прежде чем разразиться нежным благовоспитанным смехом; и сияющие от неожиданной находки глаза, даже если это было всего-навсего переливчатое воронье перо; но более всего меня привлекала в ней основательная безмятежная уверенность в правильности и единственновозможности каждой жизненной ситуации. Это восприятие каждого дня как небольшого, но удивительного чуда, дарованного свыше, поражало меня до глубины души и вселяло ещё большую любовь к моей новообретённой родственнице.

Конечно, свою роль в становлении её натуры сыграло серьёзное религиозное воспитание, которым занимался её отец, викарий англиканской церкви Джошуа Пристли. Хотя тётушка Мод, как я заметила позже, излишней религиозностью и не отличалась, Элизабет воспитывалась в строгом соответствии с церковными канонами и с детства была приучена видеть в каждом наблюдаемом событии руку провидения, наставляющего неразумных детей своих на путь истинный.

Вместе с тем мрачная религиозная одержимость, так пугавшая меня в викарии Пристли, совершенно отсутствовала у Элизабет, постигавшей мир Божий и его законы со взволнованным и радостным предвкушением ребёнка, разворачивающего долгожданный подарок.

Всякий раз после отъезда тётушки Мод и кузины Элизабет наш огромный мрачный особняк казался мне ещё более обветшалым и заброшенным. Моя мать почти сразу же погружалась в свою привычную апатию, будто накидывала на себя уютную шаль равнодушия к окружающему миру. Усталые раздражённые слуги возвращались к неспешному ритму жизни, не подразумевавшему чистки серебра или каминных решёток, так что наш быт, так сильно преображавшийся с приездом тётушки, возвращался к своему изначальному состоянию.

Жизнь, которая начинала бурлить и искриться с приездом желанных гостей, быстро затухала и превращалась всё в то же стоячее болото, что и обычно. Решимости матери навести соответствующий порядок в нашем несуразном доме хватало ненадолго, а все её обещания, данные тётушке Мод при расставании, оставались невыполненными. (К слову, отец довольно прохладно отнёсся к тому факту, что в поместье частенько приезжает сестра жены с дочерью, но так как виделись мы с ним только за короткими трапезами, да ещё и не каждый день, его мнение нас с матерью не особенно интересовало).

Таким же образом дело обстояло и с моим домашним образованием. До этих пор ни мою мать, ни моего отца не волновало то, что бо́льшую часть дня я предоставлена самой себе, а нянюшкины россказни никоим образом не соответствуют тому, что должна знать и уметь юная барышня моего возраста и положения.

После первого же визита тётушки Мод начала всерьёз обсуждаться идея поиска для меня хорошей гувернантки, способной привить мне любовь к порядку и благоразумию, а также научить достойно держать себя в обществе. Почувствовав угрозу своей привольной жизни, я встретила эту идею со всей строптивостью невоспитанного ребёнка, который не привык к ограничению свободы. Можно сказать, что я уже изначально питала ненависть к этой неизвестной леди, которая должна была прибыть в наш дом и поселиться в соседней со мной комнате.

Не только я оказалась не готова к вторжению постороннего человека в размеренный и привычный ход нашей жизни. Моя мать тоже не выказывала никакого энтузиазма по поводу массы хлопот, которые неизменно бы появились с появлением в Хиддэн-мэнор гувернантки для её подрастающей дочери. Поэтому было решено пойти на компромисс и подчиниться мягким, но настойчивым требованиям тётушки Мод превратить меня в маленькую леди, при этом избавившись от необходимости расширять штат прислуги.

Моя мать решила заняться моим образованием собственноручно, и идея эта целиком захватила её на какое-то время, что меня удивило и обрадовало. Наблюдая за нежными взаимоотношениями тётушки Мод и кузины Элизабет, я лелеяла надежду на то, что мы с моей матерью станем так же близки друг к другу, но ожиданиям моим сбыться было не суждено.

Хронические мигрени и меланхолия, которыми страдала моя мать, не позволяли ей уделять мне столько внимания, сколько я требовала от неё. Нередко с самого утра её комната оказывалась заперта для меня, а семейный доктор, лечивший мою мать по большей части настойкой опия и горячими припарками, настоятельно советовал не беспокоить больную.

Занятия наши прекратились, так по-настоящему и не начавшись, и комната на втором этаже, специально подготовленная для проведения уроков, стояла закрытой.

Вскоре я начала ожидать визита тётушки Мод и кузины Элизабет не только для того, чтобы увидеть дорогих моему сердцу людей, но и по той причине, что при них моя мать забывала о своих недомоганиях и становилась деятельной и смешливой. Неподдельное внимание и искренняя любовь, которые она дарила мне в эти дни, заставляли меня забывать о предшествующих им неделях холодности и равнодушия.

Перед сном я неумело молилась о том, чтобы тётушка Мод и Элизабет навсегда переехали к нам в Хиддэн-мэнор. Мне представлялись долгие счастливые дни, полные беспечных игр с Элизабет; чаепития у камина со свежими лепёшками (которые почему-то никогда не подавались к чаю вне приезда в поместье гостей), а также долгие прогулки вчетвером по скалистым холмам и вересковым пустошам Дартмура.

Эти упоительные картины, которые я рисовала в своём воображении, страстно желая их реального воплощения, казались мне невыразимо прекрасными. Тем большим ударом для меня стало известие о том, что тётушка Мод и кузина Элизабет отправляются в путешествие на континент, отчего мы долгое время не сможем увидеться с ними. Эта новость, которую я услышала в кухне от миссис Дин, буквальным образом заставила мои ноги подкоситься, а сердце сжаться от предчувствия долгой разлуки.

Около недели я была безутешна, бродя по дому и не находя прежней радости в своих одиноких играх, которые теперь было не с кем разделить и о которых теперь было некому поведать. Удручённое состояние настолько завладело мной, что я начала плохо спать и потеряла аппетит; мои угловатые черты лица заострились, а волосы лишились привычного живого блеска.

Разлука с любимыми людьми заставляла меня страдать. Вполне