Цитаты из книги «Останется при мне»

Наша жизнь, при всей своей бессобытийности, влекла нас стремительно.

вотной доли, но к доблести и к знанью рождены

на второй или третий день чтения Данте Сид нашел для нас новый девиз, не столь лаконичный и в чем-то перекликающийся с наставительностью Чарити: Considerate la vostra semenza: fatti non foste viver come bruti, ma per seguir virtute e canoscenza. “Подумайте о том, чьи вы сыны, – говорили мы друг другу, когда усталость или лень грозили ослабить наш культурный голод. – Вы созданы не для жи

можно творить великое искусство из счастья и добра – вспомните бетховенскую Девятую (мы засмеялись), вспомните Фра Анджелико. Но большинство художников – и писателей тоже, все вы одинаковы – идут по более легкому пути: изображают, чтобы завладеть нашим вниманием, предательство, злобу, смерть, насилие. Безусловно, вы обратили бы взгляд на Уголино, грызущего череп, но надолго ли? Сколько бы вы выдержали? Искусство должно давать образцы для подражания. Чему можно подражать, глядя на Уголино? Данте дал в нем жуткий образец, но слукавил при этом: сделал Уголино до того жутким, что привлек к нему излишнее внимание.

Как обычно, Чарити нашла эти рассуждения, уместные в учебной аудитории, малоубедительными. Разумеется,

Но большинство художников – и писателей тоже, все вы одинаковы – идут по более легкому пути: изображают, чтобы завладеть нашим вниманием, предательство, злобу, смерть, насилие. Безусловно, вы обратили бы взгляд на Уголино, грызущего череп, но надолго ли? Сколько бы вы выдержали? Искусство должно давать образцы для подражания. Чему можно подражать, глядя на Уголино? Данте дал в нем жуткий образец, но слукавил при этом: сделал Уголино до того жутким, что привлек к нему излишнее внимание.

читали “Потерянный рай”. А “Возвращенный” кто из нас читал? (Мы с ним читали, потому что с нас требовали.) Или Данте – лучшего примера не найти. Его “Ад” кипит жаркой жизнью, а “Рай” – теологическое безе.

К тому времени, как я отнес Салли обратно в постель, надел шлепанцы и сунул в воду кипятильник, чтобы приготовить чай, на Беллосгуардо зазвонили колокола – полифония на четыре или пять голосов. Они звонили так век за веком над всей кровью, над всей борьбой и усилиями, и я намеревался что-то познать здесь, в городе, который они пробуждали от сна. Будут долгие дневные часы и вечера без чтения чужих рукописей и литературной поденщины. Мы можем выучить итальянский, можем прочесть про Медичи, можем гулять по улицам, по которым ходили Леонардо и Галилей, можем получше понять Ренессанс и вырасти, стать достойными нашего мира и самих себя. Нам сорок с хвостиком, наша дочь поступила в колледж… Ничего, можно начать и сейчас.

Да, юность улетела, но в том году мы были юными – это был второй год у нас. Первый – Мадисон. До него все было какое-то серое, а после надо было стиснуть зубы и держаться. У тебя так же или нет? Но в том году во Флоренции мы были юными. Юность не привязана к хронологическому возрасту. Это время надежд и счастья. – Che si fuggono[79], – говорю я и, не желая усиливать ее уныние, добавляю: – Ты не первая, кто нашел там юность. Помнишь у Гете? Kennst du das Land, wo die Zitronen blühen[80]? И Мильтон. Когда ему становились невыносимы английские зимы и английская политика, знаешь, что он делал? Брал в рот оливку и вспоминал Италию. – Мне даже не нужна оливка, – говорит Салли.

Quant’ è bella giovinezza Che si fugge tuttavia[78].