Цитаты из книги «Завтра будет вчера»

с ним. Отпустила его руку, чтобы вцепиться пальцами в одеяло, когда он коснулся клитора. Из горла вырвался невольный всхлип, как же больно и в то же время сладко вот так чувствовать его в себе. Жадно смотреть на его крепко стиснутые челюсти, на бледное лицо и горящий взгляд. Подставлять грудь его пальцам, вскрикнув, когда сжал сосок. Приподнимать бёдра навстречу его движениям, открытым ртом хватая воздух, пропитанный возбуждением. Скользнул пальцем внутрь, и я застонала, впиваясь пальцами в его плечи, отвечая на его поцелуй, чувствуя, как в низу живота сжалось пружиной напряжение. И оно сжимается всё сильнее, с каждым его толчком, чтобы резко взорваться яркой вспышкой удовольствия, от которой ослепило глаза и зашумело в висках. Мне казалось, что меня больше нет, что

решила…потому что знала – не расплатится сама. – Зачем пришел? Внука моего убить теперь хочешь? Вздрогнул и взгляд на нее поднял…в глаза смотрю, и у самого внутри все переворачиваются. Как же этот взгляд похож на взгляд моей матери, когда Антона убили. – Помочь хочу, – сам не понял, как сказал, а она брови широкие на переносице свела и смотрит исподлобья. – Убийце моего сына не место здесь. Не будь это больница, я б сама тебя голыми руками задушила. Ты жизнь нам искалечил. Ты девочку мою погубил, мужа, сына. Зачем пришел? Смотреть, что от нас осталось? Убирайся. Убирайся, проклятый! Не смей даже приближаться к нам. Не кричит – шепчет, а мне кажется, что я глохну от её шепота. Внезапно врач выскочил из палаты ребенка и что-то закричал по-армянски. Я к медсестре бросился. – Что там? Переведите! – Вы кто такой? – врач ко мне обернулся и спросил по-русски с легким акцентом. – Я… я отец ребенка. – Переливание крови нужно. Кровь редкой группы – третьей отрицательной, а у нас донора нет. – Есть. У меня третья отрицательная. *** Потом я долго сидел в кабинете Саргиса Арсеновича – кардиохирурга, который оперировал моего сына. Он мне рассказывал историю болезни Артура. Да, она назвала его именно так. Но в данный момент это не имело никакого значения. Вообще. Мне было плевать. Особенно после того, как несколько часов лежал рядом с сыном на соседней постели и в глаза ему смотрел, а у него даже сил заговорить со мной не было. Лусине с другой стороны постели сидела и ручку его растирала. Тонкая ручка такая, прозрачная. Я смотрю на нее, и у меня, мужика взрослого, который никогда не знал слово «жалость», все внутри выкручивалось наизнанку, и в груди боль давила настолько сильная, что, казалось, я задохнусь. Мой ребенок. Мой мальчик. Если б я знал…Лучших бы врачей, лучшую больницу. Как же ты меня ненавидела Нари, как боялась, что не пришла ко мне за помощью? Или гордость твоя проклятая настолько сильная была…или не заслужил сына своего спасать? Я оплатил все долги за операцию, оставил деньги на лечение врачу. Не смог Лусине денег дать. Наверное, я впервые испытывал чувство вины, но не потому что убил Артура. Нет. Судьба так безжалостно надо мной посмеялась своим адским оскалом. Она намертво соединила нас всех общей болью. Мать Нарине меня больше к внуку не пустила, а перед тем, как я собрался уйти, схватила за руку в коридоре: – Уйди из её жизни. Заклинаю тебя. Исчезни. Дай ей жить. Дай ей построить свое счастье. Что ж ты за сволочь такая бесчувственная? Мало тебе наших страданий? Мало нас всех Бог наказал, что тебя в дом свой впустили? Уходи! Прошу тебя! Слышишь? Оставь мою девочку! Она все эти годы заживо себя из-за тебя

акричать, наткнувшись на его ледяной взгляд. Страшные…его глаза…они никогда не были такими страшными. Даже в день вынесения приговора…Тогда я захлёбывалась той ненавистью, что плясала в них. Сейчас меня заколотило от той пустоты, которая сковала его взгляд. Он никогда не смотрел на меня так. Лучше бы продолжал испепелять яростью. *** Я молчал. Искренне наслаждался этим ужасом, отразившимся на её лице. Потому что знал, что именно его я и увижу…знал с того момента, когда она, получив мое первое письмо, собрала вещи и умотала в другой город, так, как будто сам дьявол за ней гнался. Наверное, именно в этот момент я и стал ее дьяволом. Она сама его создала. Собственными руками. А теперь я её с ним познакомлю. С другим Артёмом. Не с тем, которого она знала раньше. И мне нравилась эта пауза. Она пугает её больше, чем если бы я сейчас заговорил. Мне нравится слушать немые вопли панического ужаса. Прикурил вторую сигарету от первой и, чуть прищурившись, продолжал на нее смотреть. Ну что скажешь, мышка? Давай, покричи для меня. Только уже не от наслаждения, а от страха. *** Это болезнь…Это самое настоящее безумие – панически, до дрожи бояться его и в то же время жадно разглядывать его лицо, выискивая изменения, отмечая появившуюся морщинку на лбу, к которой вдруг захотелось прикоснуться так, что зачесались пальцы. Стиснула их сильнее, приподнимаясь на кровати медленно, едва не охнув, когда закружилась голова. Он всё это время молчал, не сводя с меня глаз – потемневших, серьезных, опушённых длинными темными ресницами. И в голове молнией – как же мой сын похож на него: у него такой же взгляд, когда изучает что-то новое. Он так же иногда смотрит из-под длинных ресниц – тяжело и задумчиво. Всё так же медленно сесть и обхватить колени руками, притянув их к груди.

выдающиеся люди – не те, кого уважают, а те, кто способен на уважение к мёртвым за их дела.

«– Разве можно любить вот так, Тём?  – Как, Мышка?  – Как я тебя. Так, что больно дышать, больно говорить…Разве так можно любить?  – Нельзя…нельзя, Нари…это аномалия. Это неизлечимая аномалия.  – Мы вылечимся от неё, как думаешь? – Мы даже пробовать не будем, маленькая.  – Никогда? – Никогда».

овсем не изменилась… все такая же… Провел большим пальцем по скуле, а мне до боли прижаться захотелось к его ладони. Но он тут же отнял руку и, склонившись к моему лицу, ухмыльнулся: – Аж скулы свело от мыслей о пахлаве

Совсем не изменилась… все такая же… Провел большим пальцем по скуле, а мне до боли прижаться захотелось к его ладони. Но он тут же отнял руку и, склонившись к моему лицу, ухмыльнулся: – Аж скулы свело от мыслей о пахлаве

Улыбнулся, но только улыбка у него получилась какая-то холодная, совершенно не его, чужая, от которой мороз по коже, и съёжиться хочется. – Провожу. Скажи, мышка, твоя мама все еще печет на завтрак пахлаву? Засмеялась и кивнула головой. – Поехали, и ты сможешь попробовать пахлаву уже сегодня. Повернулась к выходу, снова улыбнувшись, когда услышала звук отодвигаемого стула. Он раньше всегда говорил, что пойдет за мной куда угодно. Хотя бы ради того, чтобы защитить. Возле самого входа повернулась к нему – Скажи, Тём, почему всё еще мышка? Он наконец рассмеялся. Вскинул бровь, демонстративно оглядывая меня снизу вверх и, придвинувшись вплотную, ответил: – Потому что мне нравится так тебя называть, и еще просто потому что я соскучился по тебе. Говорю «мышка», и словно всех этих лет не было, поняла?

Глубоко вдыхаю, пытаясь прийти в себя, глядя, как поворачивается ко мне неожиданный спаситель, на ствол, который сжимает сильными пальцами, на то, как прячет его за пояс. Протянул руку и поправил выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Чего одна по городу ходишь? Так и не научилась ничему за столько лет, мышка? Узнала меня? Щёлкнул меня по носу, а я глаза прикрыла, не веря, что всё закончилось. Конечно, узнала. Не могла не узнать, несмотря на то, что столько лет прошло. Только не его. Не того, с кем в детстве была ближе, чем с родным братом. Не того, в кого влюблена была той самой первой любовью, которая «один раз и на всю жизнь», но длится лишь до первого разочарования. Поправляет мне волосы за ухо, а я дрожь не могу унять от страха. Или от облегчения, я не знаю. Только чувствую, как меня не отпускает, продолжает колотить тело, и сердце заходится в беге. Смотрю в его глаза голубые, напряженные, но в самых уголках странный блеск, как когда-то…Изменился и всё равно тот же. Только теперь уже взрослый мужчина с короткими светлыми волосами и резко очерченными скулами с плотно стиснутыми челюстями, а не мальчик с задорной залихватской улыбкой, от которой дух захватывало и тянуло непременно улыбнуться в ответ. – Узнала…Тём.

Он всегда умел смотреть так, будто видел человека изнутри, словно самую душу видел. А мне захотелось ответить ему, что да, нашла себя. Особенно после того, как потеряла его. С тех пор я ведь не была ни с кем настолько близка, как с ним