Глава 5

– В городе опять беспорядки. Вчера издохли три коровы и коза. Одна у молочницы и две у булочника Рауля. А сегодня утром пропал младенец из колыбели, младший сын Азалии. Его крестили в прошлое воскресенье. Первый мальчик, родившийся в Адоре в этом году…

– Как это пропал?

Арсис налил молока в кружку и отпил большими глотками, вытер мясистый рот рукавом. Он выглядел очень взволнованным, но вида не подавал. Точнее, старался не подавать.

– Вот так. Утром мать проснулась, а младенца нет, и окно открыто.

– Это как спать надо было, чтоб не слышать? Видать, снова брагу хлестали с муженьком.

– Какая разница, Мардж? Ребенок-то пропал! Младенец, пару месяцев от роду! Точно не своими ногами ушел!

– Снова говорят о ведьме?

– Снова говорят, – сказал Арсис и, посмотрев на меня, вышел из кухни. Мардж погрузила руки в тесто и лишь слегка нахмурилась. Я машинально разбила яйцо и влила в миску.

– Зачем искать виноватых. Всегда нужна ведьма. В прошлом году началась лихорадка у скота, тоже ведьму искали. – проворчала себе под нос Мардж.. – Младенец пропал – ведьма украла. Бред! Людям лишь бы вину на кого-то свалить и собственной не увидеть!

Повернулась ко мне.

– Можно еще одно яйцо. Найдут младенца. Бабка поди унесла, когда орал ночью подле матери пьяной.

А сама все сильнее и сильнее тесто вымешивает, так, что вены на запястьях появились. И напряжение в воздухе повисло. Я его кожей ощутила.

Тогда я все еще не поняла, что Мардж имела в виду, почему говорила о смерти… Я была погружена в саму себя, я снова и снова возвращалась к своему видению. Оно не давало мне спать. Бледное лицо Миши, лежащего на снегу. Смерть была для меня там… в той реальности, где пылает наша машина, а здесь мне казалось, что я в адском плену в самой преисподней. И у Дьявола слишком родное для меня лицо. И нет отсюда никакого возврата обратно… Знаю, да, что если был вход, можно найти и выход… но где его искать? В чем он прячется этот выход? Где замаскирован, кем и зачем?

***

Я расчесывала длинные волосы, глядя застывшим взглядом в никуда, думая о словах Агнес и понимая, насколько она права. Может, стоило рискнуть, взобраться на спину Азазеля и мчать куда глаза глядят в сторону леса и подальше от этого человека, который использует меня только для одной цели. Лучше умирать, не утратив свою гордость, не предав любимого и не осквернив свои чувства, а не барахтаться в реке с камнем на шее, когда Ламберт поймет, что я бесплодна, и найдет себе новую оллу… От мысли об этом стало еще больнее, и я выдрала прядь волос, прикусила губу. И что ранит сильнее – мысль о том, что я предаю Мишу, который, возможно, прямо сейчас умирает в снегу, или мысль о том, что Морган предаст меня… предаст, не дав ни единого обещания.

Я была настолько поглощена своими мыслями, что не услышала стук копыт за окном, не услышала чьи-то шаги за дверью маленькой пристройки, пока они не распахнулись настежь, скрипя несмазанными петлями, и я не обернулась, всхлипнув, чтобы увидеть, как входит герцог, наклонив голову и снимая на ходу перчатки. Резко отвернулась и сжала сильнее гребень, стараясь не смотреть на него через зеркало. Мне вдруг захотелось ослепнуть, перестать видеть его лицо и избавиться от наваждения. Герцог захлопнул за собой дверь и в несколько шагов пересек комнату, чтобы с шумом втянуть запах моих волос, сжав мои плечи горячими ладонями.

– Я хотел увидеть тебя. Безумно, жадно хотел увидеть. Спрятал… дал себе слово, что не приду, и как идиот…

Я ничего не ответила, только сжала гребень сильнее.

– Все эти дни думал о тебе, Элизабет.

Повел по моим рукам вниз, накрывая запястья, отбирая у меня гребень.

– Дай я их расчешу, – хрипло и над самым ухом, вызывая дрожь во всем теле. Разжал мои пальцы и отобрал гребень. Когда коснулся им моих волос, я вздрогнула всем телом. Меня словно заклинило, я окаменела, судорожно глотая воздух.

Миша любил расчесывать мои волосы. Он становился точно так же позади меня и вел расческой по ним, перебирал пальцами, вдыхал запах, массировал кожу головы, и я млела от этих прикосновений, как и сейчас, глаза сами собой закатываются, и хочется застонать от изнеможения… Какими дьявольскими силами он узнал об этом? Дернула головой, избегая его рук, уворачиваясь, запрещая себе сравнивать.

– Не надо.

– Почему?

Отбросил волосы на плечо и жадно прижался губами к моему затылку, обхватывая меня за талию и вдавливая в свое тело, шевеля мои волосы горячим дыханием.

– Почему не надо? Я скучал по тебе, Элизабет… моя Элизабет.

– Нет.

– Даааа… моя.

Ладони накрыли мою грудь не сильно, а до невозможности нежно, поглаживая большими пальцами соски и слегка кусая кожу на затылке, опускает ночную рубашку с плеч, осыпая поцелуями спину, вверху у самого позвоночника, медленно стягивая тонкую материю, заставляя ее цеплять напряженные кончики груди, царапать кружевом кожу. И я чувствую, как дрожит его большое тело позади меня, слышу его прерывистое дыхание и знаю, что он смотрит на мое отражение.

– Взгляни на меня, Лиза. Так ты хочешь, чтоб я тебя называл, м? Лизаааа… Такое нежное имя. Как твоя плоть под моими пальцами. Тает на языке.

Током по нервам, обнажая самые сокровенные мечты, выдергивая наружу привычные воспоминания и тоску. Покорно приоткрывая тяжелые веки, встречаюсь с ним взглядом. Но я чувствую его похоть каждой мурашкой на теле, волной дикой ответной реакции на это ощущение возрастающей амплитуды закручивающегося внутри него сумасшедшего вихря, я вижу эти огненные смерчи в бешеных потемневших от голода глазах. Только он умеет вкладывать в свой взгляд всю палитру собственных эмоций. Не скрывает, хочет, чтоб я их увидела.

Тянет меня за волосы назад, не сильно, но чтоб запрокинула голову, и накрывает мои губы своими, слегка, едва касаясь, раздвигая их языком, трепеща между ними, касаясь моего языка и снова лаская губы, возвращаясь жадными ладонями к груди, сжимая ее и растирая соски, заставляя меня тяжело дышать ему в губы.

– Ощущать, как твое тело покоряется мне…

Снова целует, и с каждым поцелуем я слышу, как разбивается вдребезги моя уверенность, что я смогу устоять. Слегка отстранился и смотрит мне в глаза.

– Знаешь почему? – стягивая рукава вниз, спуская ткань по моему животу и давая ей свободно упасть к моим ногам. – Потому что оно создано для меня, Лизааа.

Зачем мое имя именно сейчас? Именно тогда, когда я решила держаться изо всех сил и не позволить ему. Толкает вперед, заставляя облокотиться руками о тумбу и проводит кончиками пальцев по моей спине, инстинктивно прогибаюсь и слышу его хриплый стон. Пальцы сжались на моих волосах, и он изо всех сил вдавил меня в гладкую поверхность, больно распластав.

– Дряяяянь. Искушенная и такая сексуальная девственница… кто тебя искушал? Кто научил призывно выгибаться, стонать, закатывать глаза, соблазнять…?

Я чувствую его дыхание кипятком по обнаженной и покрытой мурашками коже. Скользя острыми сосками по холодному столу. И закричать, когда вошел пальцами, впиваясь в волосы. Закричать, переходя в протяжное «мммммммм» выдохом, дрожа всем телом и втягивая напряженный живот, выгибаясь и поднимаясь на носочки, чтобы невольно принять глубже, проклиная и себя, и его.

Приоткрыла глаза, и взгляд застыл на маленьком ноже для нарезки фруктов, лежащем на подносе рядом с дольками яблока.

*******

Сжал ее тело под грудью, вжимаясь в ее спину, скользя жадно открытым, задыхающимся от голода ртом по нежной шее и сатанея от ощущения ее плоти. Медленно проникая в нее пальцами, глядя в зеркало на это ослепительно-красивое лицо, на приоткрытые губы, на закатившиеся глаза.

Больше не кричит «нет», не сопротивляется, заводит своей тихой покорностью, и меня рвет на части от осознания, что она такой же была и с тем своим… Найду его и выпотрошу кишки, отрежу яйца и опущу в кипящее масло. А я найду… Но сейчас мне плевать на него. Она моя. Я ее трахал, я был у нее первым. И меня заводит это молчаливое согласие. Вжимаюсь в упругие обнаженные ягодицы ноющим членом. Как же бешено я хочу ее. Всегда хочу. Каждую проклятую секунду. Мне о политике думать надо, о приближающейся войне, о планах Карла, который провоцирует моих людей на мятежи… а я не могу. Я с ней всеми мозгами.

Стонет, и я проталкиваю пальцы глубже. Шелковая девочка, когда я войду туда членом, твоя дырочка будет сочиться от влаги. Вверх и вниз, дразня и лаская, и снова внутрь, прижимаясь воспаленным лбом к ее подрагивающей спине, придавленной моей ладонью к столу.

– Твою ж маааать… какая ты шелковая там… атласная, – жадно облизывая ее затылок, мочку уха, ныряя в раковину. Резкими толчками пальцев вбиваясь в неё, имитируя те же движения языком. Глубоко, резко. Поглаживая большим пальцем налитый и выпирающий клитор. Возбуждена… она со мной всегда на пределе. И это заставляет трястись, как одержимого психопата, в припадке страсти. Пока только поглаживаю ее напряженный бугорок и представляю, как буду брать ее. Сейчас. Пусть кончит для меня, и я ворвусь в ее тело.

Отстранился от нее и впился зубами в затылок, так, чтобы оставить след своих зубов на них. Чтоб яростно пометить нежную кожу своим безумием. Как же сильно мне хочется причинить ей боль и рыдать от понимания, что она страдает… не по мне! Продолжая таранить пальцами. Добавить третий, и тут же ртом к ее губам… Сбоку, лаская языком, целуя щеку, скулу. Снова вбивая в нее пальцы. Под громкие стоны, чувствуя, как сводит мышцы паха от потребности взять ее членом. Жестко и больно сводит. Так, что кажется, меня сейчас разорвет.

– Кричи, Лиза… давай. Это тоже мое и мне. Кричи!

Ощутить, как сдавливает мои пальцы, как дергается подо мной, бьется в экстазе. Но не кричит, сдержанно стонет, мычит, но не кричит. И я сатанею от ощущения этих спазм пальцами. Каждый из них – для меня и мне. НЕ ЕМУ! Самое ценное осознавать, что ее накрывает рядом со мной, от моих рук, моих ласк. Отбирает у меня разум и отдает немыслимо больше. Отдает то, что принадлежит только мне. И не будет принадлежать никому. Мой личный яд, от которого погружаешься в самое пекло.

О дааа, адское пекло, пока не вдерусь в нее членом, пока не помечу изнутри своим семенем. Резко приподнялся, опираясь на руку и дергая завязки на штанах, невольно зашипел, когда член вырвался наружу. Каменный, зверски оголодавший по ней. Развернул её к себе лицом, усаживая на стол, придавливая спиной к зеркалу. Смотреть хочу. В глаза её эти, пьяные после оргазма. Затянутые поволокой наслаждения. И я погружаюсь в них, как и в ее тело. Навис над ней, разводя в стороны колени, глядя на припухшие губы и погружая к себе в рот пальцы, все еще влажные от ее соков.

– Вкуснее не бывает…

Опустил взгляд к бешено вздымающейся груди с вытянутыми, сжатыми, тугими сосками, по ребрам, к впадине пупка и к розовой плоти, блестящей от влаги. Подхватил под ягодицы, придвигая к себе, набрасываясь губами на ее рот, и услышал хриплое:

– Не смей меня больше трогать!

Не глядя на нее, в попытке раздвинуть сжатые губы языком, но она вертит головой и не дает это сделать.

– Не смей… иначе я убью себя.

Отстранился, опираясь ладонью о зеркало, и застыл, чувствуя, как спадает дикий жар возбуждения и начинают леденеть кончики пальцев. Прижала к горлу нож. Острый, наточенный с обеих сторон с невероятно тонким концом, впившимся ей в шею, где уже показалась капля крови.

– Какого черта, Лиза?! – зарычал, попытавшись схватить ее руку, но она надавила еще сильнее, и тонкая струйка крови побежала между ее грудей к животу.

– Я не принадлежу тебе! Я не твоя! Я… я не должна быть здесь… не должна вообще быть здесь! – и на глазах слезы выступили, наполнили их, как речные озера. Дрожит вся. Словно ее накрывает истерикой и ненавистью… не только ко мне. Я вижу, как она ненавидит себя. Как сожалеет о каждом моем прикосновении. И как же это, вашу мать, больно.

– А где должна? – хрипло спросил.

– Не с тобой… я не могу! Не могу так! Не надо… пожалуйста! Я не могу!

Дряяянь! Значит, из-за него… значит, не может больше! Рывком схватил за запястье и выкрутил руку назад, заставляя выронить нож. Сдавил пятерней ее лицо.

– А я разве спросил твое мнение?

Сгреб волосы на затылке в кулак и притянул к себе, глядя в глаза, сотрясаясь всем телом от накрывшей волны бешеной злости и боли.

– Я не спрашивал, а утверждал. Утверждал по-хорошему, Лиза… По-хорошему закончилось. И на твоем теле не будет ни одного отверстия, которое не принадлежало бы МНЕ! Запомни это! Ни одного!

Опрокинул ее на колени, содрогаясь от ярости, от ревности, которая ослепила настолько, что мне казалось, я способен ее убить. Схватил член у основания и одним толчком ворвался к ней в рот, глядя, как задохнулась от резкости. Удерживая ее голову, не двигаясь, наслаждаясь ощущением атласной гладкости ее горла. Касаюсь напряженной до разрыва головкой его стенки, чувствуя, как сводит с ума ее взгляд. Осознанный и…и такой до омерзения жалостливый, молящий…молящий не трогать то, что, как она считает, не принадлежит мне! ЧЕРТА С ДВА! ВСЕ МОЕЕЕ! И тут же начал движение. Резкими и глубокими толчками, не давая отстраниться, придерживая ее за затылок, впиваясь в него пальцами. Запрокинул отяжелевшую голову, закрыв глаза и зверея от бешеного возбуждения. И тут же снова смотрю на нее, не желая упустить этот момент. Этот сумасшедший триумф – видеть её у своих ног, с моим членом, вбивающимся между ее губ, смотреть, как задыхается, как снова наполняются слезами ее глаза. Всё быстрее двигая бёдрами. Всё сильнее впиваясь в затылок, переводя взгляд на напряженное лицо, на стекающие по щекам слёзы, чувствуя, как внутри назревает самый настоящий взрыв. И пусть меня похоронит под осколками ее ненависти, плеваааать. Пусть знает, чья она.

Я буду брать ее, как захочу и когда захочу, и сегодня она узнает, что значит по-плохому… что значит быть действительно вещью. МОЕЙ! А потом я займусь этой проклятой войной.

Оставить ее мягкий, истерзанный мною рот, глядя на слезы, стекающие по щекам, наклонился, чтобы слизать их, провести дорожки кончиком языка, сожрать свой триумф и проигрыш одновременно, упиваясь соленым привкусом своего безумного влечения к этой дряни.

Перевел взгляд на её подрагивающий живот, на обнаженную грудь, на крутые бедра и раздвинутые ноги. Сорвал камзол, швырнул на пол, опустился вниз к ней, сжимая хрупкие плечи, опрокидывая навзничь и глядя в широко распахнутые глаза, залитые слезами… Рывком раздвинул ноги и стал между ними, согнув в коленях и подняв вверх к груди. И обхватив рукой член, вошел в нее, резко выдохнув, когда ощутил сильное сопротивление. Ощутил, как сжимает мой член инстинктивно, напрягшись. До боли. Но мне плевать. Сейчас плевать. Я слишком сильно хочу ее, так хочу, что из глаз искры сыплются, и вся кожа зудит, как облитая кипятком до кровавых волдырей. Остановился на бесконечные три секунды, чувствуя, как утягивает в мрак ее взгляда, и ворвался глубже, застонал от животного удовольствия. От невыносимого, безумного удовольствия ощущать ее тело изнутри. Вот так и должно быть всегда. Она подо мной, я в ней, в покорно распластанной и придавленной моим телом.

Толкаться внутри глубокими рывками. Шипя сквозь стиснутые зубы, глядя на ее приоткрытый рот, удерживая на себе ее взгляд и не давая отвернуться, закрыть глаза.

– Ты принадлежишь мне, Элизабет… Вот так. Глубоко. Внутри тебя мои метки… Дааааа….

Погружаясь на всю длину, чувствуя, как мокнет на спине рубашка, как сводит бёдра от желания вбиваться в нее на полной скорости.

Задрав ещё выше стройные ноги и склонившись прямо к лицу, вбирая в себя ее прерывающееся дыхание. Видеть на дне зрачков свое бледное от страсти лицо, ощущая, как словно разрывает что-то кожу изнутри, как выбирается сам дьявол наружу, готовый убить ее, но не отдать никому. Захватываю зубами ее кожу на шее, оставляя следы, клеймя, алчно открытым ртом вдыхая запах желанного тела. Резким движением ладони схватил за горло и жадно впился губами в ее дрожащий рот. Всё сильнее двигая бедрами. Изменяя амплитуду и ритм ударов члена в ней. Биться в ней, яростно и жестко. Не любить. Ей не нужна моя любовь. Только наказывать. Причинять ей боль. За то, что сам жутко истосковался по ней. За то, что оголодал и словно нищий пришел с протянутой рукой за лаской, а получил удар под дых. Отстранился назад, закидывая ее ноги себе на плечи, кусая лодыжки, всасываясь в них жадным ртом до синяков. Поцелуями-укусами. Такими же быстрыми, как толчки. Насаживая ее за бедра на мой член. Не отрывая взгляда от её лица, искаженного болью и… да, черт ее раздери… дааа, удовольствием. Я научился его читать на многочисленных лицах любовниц, научился ощущать на уровне инстинктов.

Корчиться от наслаждения, ощущая, как сдавливает меня легкими спазмами, как заражает своим откликом несмотря на сопротивление. Как погружает еще глубже в бездну страдания от желания скорее излиться и одновременного желания сожрать её всю. Всеми способами. Пометить везде.

– Скажи мое… слышишь? Скажи мое имя!

Подхватив колыхающуюся грудь и жадно накрыв торчащий сосок губами, втягивая в рот, присасываясь к нему так сильно, чтоб изогнулась подо мной со стоном и невольно впилась скрюченными пальцами в мои волосы, пытаясь оттолкнуть, и тут же ослабить поцелуй и затрепетать на соске языком, жадно облизывая и чувствуя, как легкие спазмы лона волнами ласкают окаменевший и дергающийся от бешеного желания взорваться член.

– Имяяя! – с рыком ей в губы, заставляя смотреть себе в глаза. – Мое имяяя!

Молчит, и мне хочется свернуть ей за это шею. Молчит, и мне кажется, во мне отмирает все человеческое в этот момент. Я снова становлюсь тем животным, которое приползло в лепрозорий и готово было убивать за кусок еды… А сейчас я готов был убивать за кусок нее. Не важно какой. Кусок всего, что относилось к ней: внимание, взгляд, поцелуй, секс.

И ей хорошо со мной. Я это знаю и вижу. Обожженный пламенем преисподней, задыхающийся едким дымом разочарования и в тоже время сходящий с ума от ее влажного от пота тела, от подрагивания плоти, сжимающейся вокруг моей.

Всматриваюсь в ее закатывающиеся глаза. Уже не светло-зеленые, потемневшие от наслаждения. И резким толчком погрузиться дальше. Сразу и на всю длину. Заткнув ладонью её рот.

Быстрыми движениями вбиваться членом в тесную глубину, убрав ладонь и позволяя ей громко стонать… кричать с каждым толчком.

– Мояяяяя… Ты мояяяяя, Лизааа… Давай. Я хочу слышать свое имя!

Рыча… не разбирая собственных слов. Меня швыряет в дрожь от осознания, что стоит только сжать сильнее пальцы на ее горле.... и она знает то же самое, думает о том же самом. Потому что в глазах вспыхивает страх.

И я беру ее еще быстрее. Ускоряя темп, наращивая свою боль и ее наслаждение. Вздрагивая от того, как в истерике бьется мое сердце, потому что не говорит мое имя.... И вдруг замерла, широко распахнула глаза, выгнулась подо мной и, всхлипнув, простонала:

– Неееет.

Я ощутил быстрые, сильные сокращения ее лона. Это и есть триггер. Удар хлыста по обнаженным нервам. Смакуя каждый спазм, до последнего пожирая ее срывающиеся стоны и вздохи своими голодными губами, поглощая их, заглатывая каждый и чувствуя, как сейчас накроет меня самого.

Разнесет, расколет на мелкие частицы, в тлен и в пепел. Так, чтоб искры взметнулись вверх, приливая к голове и ожогом разошлись по всему телу. Взревел от бешеного оргазма, разжимая пальцы на ее горле, чтоб не сломать в момент адского удовольствия, чтобы не раскрошить… не поддаться искушению оставить себе каждую крошку. Изливаюсь в нее бесконечно долго, хрипя и продолжая кусать ее губы, заливая спермой и ощущая, как триумфально дрожит мое собственное.

Приподнялся на руках, всматриваясь в ее бледное лицо с закрытыми глазами. На скулах следы от моих поцелуев, на шее, на груди.

– Никогда больше не говори мне о нем. Слышишь? Никогда! Я отрежу тебе язык! – тряхнул, заставляя посмотреть на себя. – И никогда не смей мне отказывать. В тебе нет ничего ценного, кроме того, что спрятано у тебя между ног, и я хочу иметь туда доступ тогда, когда пожелаю.

Склонился еще ниже.

– И не забывай. У многих есть то же самое… И если я решу заменить тебя, то с этого момента твоя жизнь превратится в такой ад, что ты позавидуешь мертвым.