Карл медленно встал со своего кресла.
– Я приказал казнить ведьму! Ты хочешь мой приказ отменить? Как ты смеешь?!
– Я уже его отменил! – дерзко, склонив голову к плечу и глядя на дядю.
Глаза Карла сверкают яростью, но он знает, что против меня сейчас пойти не сможет. Знает, что с ним всего лишь его свита, а они ничто против моей армии.
– Уверен, что хочешь этого, Морган?
Губы сжались в тонкую линию, и по краям пенится слюна. Как всегда, когда он взбешён и пытается сдержать свою ярость. Но сила не на его стороне. Не сегодня и не сейчас. Нас слышит лишь узкий круг людей. Моя охрана и его, а так же моя жена. Внизу царит гробовая тишина, огонь потушен. Люди еще не знают, что делать, не знают, как отреагировать на то, что мои солдаты ведрами с водой затушили пламя. Они понимали, что сейчас происходит нечто более важное, чем казнь ведьмы. Они смотрели на нас. Пусть и не слышали, о чем мы говорим. Все головы были подняты и лица обращены к балкону, где вершилась судьба Адора. И я не до конца осознавал, какой именно она будет после этого дня.
– Я уверен, что в Адоре мне решать – кому жить и кому умирать, а самое главное, когда.
Дядя криво усмехнулся, продолжая смотреть мне в глаза.
– Из-за шлюхи, Морган? Из-за потаскушки Блэр, отец которой истребил весь твой род, убивал и грабил твой народ, распространил страшную болезнь, от которой умерла вся твоя семья… Ради нее ты предаешь меня? Ради того, что у этой дряни между ног? Ты в своем уме, племянник?
Я слышал, как всхлипнула Агнес, но мне было насрать. Я не навязывался к ней в мужья и не клялся ей в вечной любви. Она знала, что из себя представляет наш брак. Пусть слушает, если выбрала сидеть по правую руку от меня и не ушла, когда подобало уйти и оставить нас с королем наедине.
– Не из-за шлюхи, Карл!
Короля передёрнуло от того, что я не сказал сакраментального «Ваше Величество».
– Адор принадлежит мне, и только я принимаю здесь решения. Только я могу отдавать приказ об аресте кого бы то ни было. Ты ворвался в мои покои, ты тронул то, что я считаю своим.
Ухмылка так и не сползает с губ монарха, и я знаю, о чем он думает, прикидывает – позволят ли ему покинуть Адор, или он может не уйти отсюда живым. Я буквально слышу, как работает его мозг, как он раскаляется от мыслей, снующих там и пугающих своей жестокостью.
– Черт с ней, с ведьмой, – бросил он, – плевать. Надеюсь, ты понимаешь, что твой народ жаждет ее смерти праведно и справедливо жаждет. Что ты скажешь им? Что скажешь своим людям, которые годами хоронили своих близких из-за Блэров?
– Оставь мой народ мне, дядя. Займись своим.
– До сих пор ты прислушивался к моим советам.
– До сих пор ты не трогал то, что принадлежит мне.
– Ты о шлюхе?
– Я обо всем!
Да, не выйдет замять и отобрать себе рудники. Ничего теперь уже не выйдет. Карточный домик нашего мира только что начал рассыпаться, и я дернул первую карту с самого низа, прекрасно зная, что теперь он рухнет. Я готов разгребать последствия, какими бы они ни были.
– Мы, кажется, пришли с тобой к единому мнению.
– ТЫ пришел, но не я. Рудники тоже принадлежат мне, как и Блэр!
Карл осмотрелся по сторонам и кивнул своей свите, те повставали с мест.
– Мы покидаем Адор. Все остальное обсудим при следующей встрече, когда страсти улягутся, и ты, возможно, начнешь соображать головой, племянник… а не членом!
– Адор и Блэр принадлежат мне! Мои люди принадлежат мне, мои рудники принадлежат мне, и моя олла принадлежит мне! И чем бы я не соображал, Карл, это останется неизменным!
– Ничего неизменного в твоей жизни нет, Морган. Ты – не король! Ты мой подданный. И я могу перестать делать скидку на наше родство и объявить тебя вне закона!
– Можешь, – теперь уже ухмыльнулся я, – но на данный момент, дядя, ты в моем замке, а я единственный твой наследник. Сколько с тобой человек, не считая своры собачонок-жополизов? Ты уверен, что хочешь моей коронации так скоро?
– Ты мне угрожаешь?!
– Всего лишь констатирую факт своего наследия, если ты о нем подзабыл. Всего лишь освежаю твою память.
– Я не намерен это обсуждать здесь и сейчас. Продолжим в ином тоне и при другой обстановке. Вели своим конюхам седлать и запрягать моих лошадей. Нам больше нечего здесь делать!
Уходит от разговора. Трусливая жирная крыса. Испугался. Хочет сбежать, чтобы отдавать приказы из своего дворца. Приказы, которые могут стереть Адор с лица земли.
– Я хочу, чтобы решение было принято здесь и сейчас.
Кивнул Чарльзу, и воины стали в шеренгу, преграждая выход с балкона.
– Какое решение?!
– Ты подпишешь два приказа. Первый о том, что рудники принадлежат мне, как и Блэр. Ты отрекаешься от любых претензий на них. А второй о помиловании Элизабет Блэр.
– Ты пожалеешь об этом!
– Объявишь мне войну? За эти годы Адор вырос, дядя, трижды подумай, а стоит ли оно того? Твоя оскорбленная гордость твоей жизни!
Внезапно снизу раздался крик, и я вздрогнул от неожиданности:
– Если герцог не желает сжечь ведьму, мы сделаем это сами! Поджигааай!
– Дааа!
– Сжачь! Сжечь! Сжечь!
Король расхохотался, запрокинув голову.
– Иди! Повоююй со своим народом. А потом я подпишу приказы! Я даже готов подождать тебя здесь!
– Подпишешь сейчас! Или не выйдешь отсюда живым! – прошипел я и, выхватив меч, направил ему в грудь. – Дайте пергамент Его Величеству! Он торопится!
Пока что толпу сдерживает стража внизу, я слышал, что там развязалась борьба, и не сводил взгляда с Карла, который медленно и вальяжно подошел к столу, сел в кресло и подвинул к себе бумагу. А у меня дрожит рука и нервы натянуты до предела. Я до безумия хочу отрубить ему башку и ринуться вниз… Но это было бы слишком глупо.
– Живее!
– Ты понимаешь, что я этого никогда не прощу?
– Думаешь, я приду к тебе покаяться? Так ты вроде не епископ!
Толпа взревела громче, яростней, гул смешивался с раскатами грома, я слышал крики и сильнее сжимал челюсти в борьбе с самим собой, чтобы не выскочить на балкон и не посмотреть, что там происходит.
– Горииит! Ведьма наконец-то горииит!
Стиснул челюсти до хруста так, что свело скулы, глядя, как Карл ставит подпись на первом пергаменте и не спеша протянул мне.
– Что ж ты не спасаешь свою ведьму? Давай, бросайся в огонь! Пока я подпишу – от нее один пепел останется! – засмеялся король, не торопясь выводя буквы.
– Живее, я сказал! – а у самого пот по спине градом катится, и я слушаю, что там происходит, и от одной мысли, что могу опоздать, скручивается в узел желудок. Но без этой бумажки мне ее не спасти. Мой приказ ничто против приказа короля. – Сгорит она – умрешь и ты!
– Станешь цареубийцей, Морган? Из-за девки?
– Стану королем, или думаешь, я не смогу всем закрыть рты?
Раздались раскаты грома прямо над нами, и я услышал, как забарабанил ливень, обрушился стеной на Адор с такой силой, что замок окутало, как туманом.
– Дождь! Она наслала дождь!
– Ведьмааа! Огонь гаснет!
Вырвал пергамент из-под рук короля.
– Вы свободны, Ваше Величество. Далее в Адоре вас никто не задерживает! – и издевательски склонился в поклоне.
– Клянусь, ты об этом пожалеешь!
Все это время она стояла там у столба. Дрожащая, мокрая, в полном неведении, что с ней будет дальше. Я кивнул Чарльзу, и тот понял меня без слов.
– Куда увести, Ваше Сиятельство?
– Пока что в темницу. Там безопасней будет, а там посмотрим. Глашатого ко мне позови. Немедленно!
– Уже стоит за дверью. Ожидает.
– Усилить охрану замка. Выставить дозор по периметру.
– Понял.
– Выполняй.
Он вошел в мои покои весь мокрый, с дрожащим подбородком, и я протянул ему приказ, подписанный королем.
– Зачитаешь его перед толпой. В краске и в цвете. Если мне что-то не понравится, я тебя там сожгу, ясно?
– Д-д-да, Ваша Светлость!
– Иди!
Подошел к окну и отодвинул тяжелую штору, глядя на эшафот и на связанную Элизабет. За горло словно тисками схватили. Она голову подняла и на дождь смотрит, на небо. Промокшая насквозь, такая маленькая, худенькая, стянутая веревками посреди обугленного хвороста. Захотелось пыхнуть огнем на всю толпу, собравшихся внизу. Спалить к дьяволу за то, что посмели желать ей смерти.
– Внимание, жители Адора! Эта женщина не является Элизабет Блэр. Произошла ошибка. Ведьму уже настигла Божья кара. Именем короля подписан приказ о помиловании.
– Ложь!
– Как же так? То она, то не она?
– Мы не дураки!
– Блэр это! Я ее в лицо знаю!
– Конечно, Блэр! И дождь она наслала, чтоб огонь погасить!
– Простые смертные такими красивыми не бывают! Ведьмааааа!
Не бывают, и это немыслимо, как ей удавалось оставаться настолько ослепительной, будучи униженной, связанной и напуганной. Что даже там, на костре, под проливным ливнем Элизабет Блэр притягивала к себе взгляды и заставляла всех смотреть только на нее, сгорая от ненависти и восхищения.
– Приказы короля не обсуждаются! Покиньте площадь и займитесь своими делами! Элизабет Блэр уже была сожжена на этой площади!
– Не была! Мы знаем, что там была другая! Знаееем! Люди не идиоты!
– Герцог хочет трахать ее! Она его окрутила, вот почему!
Я сдавил руки в кулаки, продолжая смотреть, как Элизабет отвязывают от столба, набрасывают ей на плечи накидку и уводят под стражей, и я всем телом ощущаю, как меня разламывает на куски, я своим разумом больным понимаю, что не могу отступиться от ведьмы этой. И ненависть моя к ней больная, на любовь похожая, то ли любовь похожая на ненависть. Она там горела минуты, а я поджариваюсь каждый день. Нескончаемо.
Да, был соблазн превратить всю эту одержимость в пепел, но это ведь ничего не изменит. Даже если ее не станет, я продолжу корчиться в адовых муках, помноженных на боль от ее потери. Вот и послан к черту народ, честь, совесть, память. Все полетело в бездну. Она моя олла, а я на коленях. Проигравший изначально каждую бойню и опустивший голову к ее маленьким ступням. Если бы она знала об этом, то втоптала бы мое лицо в грязь или размозжила об камни своей ненависти ко мне.
***
– Вы ведь знаете, что теперь будет.
– Могу предполагать.
– Она начнется рано или поздно.
– Начнется. Я знаю.
Задернул штору и вернулся к столу, осушил кубок и поставил на стол, избегая смотреть Гортрану в лицо.
– Но пока что у нас мир. Усиль охрану замка, отправь в дозор в два раза больше людей. Пусть патрулируют город утром, вечером и ночью. Охрану к мосту и разведку на границу.
– Карл хитер. Он ударит тогда, когда мы не будем ожидать.
– Либо не ударит совсем.
– Я бы на это не рассчитывал.
Гортран стал напротив меня и сложил руки на груди. Он был бледен, и под глазами виднелись черные круги. Не спал. Знал, что что-то сегодня произойдёт.
– Что ты предлагаешь?
Советник усмехнулся и отвел взгляд. Теперь он смотрел на огонь.
– То, что я предлагал, вы не сделали. – резко обернулся ко мне. – Если бы она сгорела, все проблемы решились бы!
– Какие? Король отрекся бы от рудников? Или забыл бы, что у меня все права наследия трона? Горючая смесь и огонь поблизости, рано или поздно оно бы рвануло.
– Адор бы окреп, и люди были бы на вашей стороне!
– Они и так на моей стороне!
– Нет! Люди возмущены, напуганы, настроены против вас.
Я обернулся к советнику и облокотился на стол одной рукой.
– Я хочу, чтобы все, кто говорили, что узнали ее, были мертвы.
Гортран побледнел еще сильнее.
– Думаете, никто не поймет, что им закрыли рты?
– Не надо много думать. Делай, что я сказал!
– Хотите держать их в страхе, да? Вот ваша стратегия?
Каждое его слово, как пощёчина или удар под ребра. Настолько сильные, что меня чуть ли не швыряло от каждого из них. Потому что прав, потому что, ДА, я закрывал рты. Засыпать землей всех, кто мог причинить ей зло. Прямо или косвенно.
– Страх – это прекрасный стимулятор. Страх держит в узде самых борзых и сковывает яйца самым смелым. И не важно какой именно страх. За себя или ближнего. Едва они поймут, что, если слишком много говорить, можно остаться без языка или без головы – слухи стихнут.
– Или народ восстанет!
– У меня есть армия – я подавлю восстание!
Говорил и чувствовал отвращение сам к себе. Ради чего? Ради кого? Ради сучки, которая даже ни разу не улыбнулась мне, не посмотрела с одобрением. Ради сучки, которая меня ненавидит и любит другого! Ради нее я убиваю свой народ и развязал войну с Карлом.
***
В какой уже раз спускался к ней в подвал, спускался и ощущал, что трясет всего от предвкушения встречи. Отпустил стражника и подошел к клетке, глядя ей в глаза. Мокрая, босая, со спутанными волосами и невозможно прекрасная. Свернуть бы ей за это шею. Встала с соломы и смотрит на меня… в глазах застыли боль и слезы. Я подошел еще ближе, слыша, как бьется собственное сердце.
– Король помиловал тебя.
– Я слышала.
Ответила глухо, но ко мне не идет. Стоит там у стены такая же гордая, неприступная, чужая. Как же низко я пал, если пришел сюда… Зачем? Не знаю. Наверное, просто увидеть ее, убедиться, что живая, что не сгорела.
– Зря! – прохрипела она. – Надо было сжечь!
Щелкнул замком, открывая клетку, и шагнул к ней, хватая за руки и сдавливая ледяные запястья горячими ладонями. Вблизи ее глаза такие огромные, кристально-чистые светло-зеленые, как весенняя листва на рассвете. Не зря! Вытащу ее отсюда, спрячу подальше от глаз людских. Не отдам никому. Моя она. Мне обещана и моей ей быть до самой смерти. Возможно, моей. Ведь ее убить я не смог и вряд ли смогу.
– А как же твой Миша? Если сдохнешь, то не увидишь его!
И каждое собственное слово полосует по сердцу, будоражит, сводит с ума.
– Кто знает… может, именно смерть обручит меня с ним.
Сказала так обреченно и печально, что я задохнулся. Впечатал ее в стену изо всех сил, сдавливая хрупкие плечи, схватил за горло пятерней.
– Значит, ты не сдохнешь никогда! Замурую! Закую в цепи! В клетку посажу! Но ты будешь жить! Потому что мне принадлежишь!
– Принадлежу… тебе, – согласно ответила, и на глаза слезы навернулись, разозлив меня еще больше, как будто сожалеет о том, что принадлежит, как будто вся ее ненависть стала адской грустью, выматывающей мне нервы.
Не удержался, впился в ее мокрый рот губами. Изголодавшийся, растерзанный казнью этой, ревностью к неизвестному любовнику. Выдыхая ей в горло судорожно, сдавливая ей шею.
– Я сам… убью тебя сам… потом, – кусая нижнюю губу, затем верхнюю, – кожу сниму лоскутками, чтоб мучилась дольше. Изуродую тебя… превращу в чудовище… ты даже не представляешь, какие муки ада я для тебя придумаю… Элизабеееет.
Вдавил ее в стену, распластал собой по холодному камню, причиняя боль и согревая своим жаром. У меня как будто лихорадка и в голове мутно. Я слишком испугался, что она сгорит, и сейчас мне нужна была ее плоть, убедиться в том, что живая, наказать за мой страх и мою ревность. Попыталась вырваться, но я развернул ее спиной к себе и впечатал обратно в камень. Злой, растерянный, опустошенный пониманием, что творю из-за нее. В каком-то диком припадке нестерпимой жажды.
Задрал мокрое платье вверх, на талию, приподнимая ее ногу, пристраиваясь сзади, одной рукой сдавливая грудь, а другой доставая вздыбленный член, направляя в нее, чтобы одним толчком войти в ее тело. Застонала, закрывая глаза. Не сопротивляется, но и не отвечает. Ну и пусть. Плевать. Меня это не волнует. За жизнь надо платить… пусть платит мне своим телом. К черту ее душу. Пусть дарит ее своему проклятому Мише, который все равно ее не получит.
Вцепился зубами в нежный затылок, чувствуя, как бьет в нос запах мокрых волос и костра, как она пахнет моим безумием.
– Еще раз…, – толкаясь все сильнее и быстрее, – еще раз вспомнишь о нем вслух… пожалеешь.
Глубоко, яростно, спуская вниз мокрую ткань с груди, сдавливая голое полушарие, чувствуя острый сосок, упирающийся в ладонь. И мой член становится еще тверже, и возбуждение граничит с сумасшествием и с болью.
О проекте
О подписке