Рассказ 2

Можно ли простить?

Я устало откинулась на спинку кресла, и потерла кончиками пальцев виски, после двенадцати часов работы голова раскалывалась на части. Взглянула на настенные часы – как всегда засиделась. Завтра День Влюбленных. Мед персонал рванул домой закупать подарки, приемный покой украсили гирляндами с сердечками. Скромно, но с намеком на праздник.

А мне уходить не хотелось…дети у мамы, собака тоже с ними. И что мне там самой в четырех стенах сидеть? Одиночество…как остро оно ощущается во время праздников.

Говорят, врачи со временем становятся циниками, а я все не дождусь, когда мое время настанет. Каждая смерть шрамом в памяти. Личное кладбище в душе, где бережно хранятся фамилии…чаще диагнозы и лица. Их лица. Тех, кому я не смогла помочь. Иногда лица их родных и много боли. Почему-то я помню именно их, а не счастливые улыбки выздоровевших пациентов, их благодарственные письма, звонки по телефону и подарки по праздникам. Вот они забываются…а те, кто не вышел из операционной – они всегда со мной. И никакого на фиг цинизма. Теперь к ним прибавилось еще одно лицо – Долгов Сергей Александрович, двадцати пяти лет, черепно-мозговая травма. Он умер на операционном столе еще до того, как я успела взять скальпель в руки. Крики его жены: «пожалуйста…нет…я не успела сказать ему…я только скажу…пустите…», до сих пор стоят у меня в голове, разрывают барабанные перепонки, выворачивают душу, я еще долго буду помнить его окровавленное лицо, широко распахнутые мертвые глаза и в них мое отражение.

Судорожно выдохнув я невольно потянулась к пухлому конверту, который принесли еще в несколько дней назад. Я его так и не открыла, потому что знала, что в нем. Сейчас я просто устало распечатала и достала бумаги. Муж подписал документы о разводе. Я смотрела на его размашистую подпись, слегка корявую завитушку на букве «Д» и вдруг поняла, что его рука дрогнула, когда он поставил последнюю жирную точку в нашем с ним браке. Я долго ждала этой подписи и сейчас, когда спустя почти год, Дима все же подписал бумаги, мне казалось, что я что-то безвозвратно потеряла. Словно внутри образовалась пустота, дыра, кровоточащая незаживающая рана. Оторванные с мясом пятнадцать лет моей жизни, где я была счастлива, любила, смеялась…Вот и все, Алексеев…все кончено, и ты теперь свободен. Да, я этого хотела…ненавидела и презирала тебя все эти месяцы, добивалась развода не жалея денег и времени. Ты сдался…все-таки сдался. Тогда почему мне так больно…Я застыла с шариковой ручкой в дрожащих пальцах, не могла подписать, не могла, словно вот он последний шаг, который окончательно сделает нас чужими. Ведь для меня он все еще родной…я вижу его в своем сыне и дочери, я ловлю себя на мысли, что всегда готовлю ужин на четверых и по-прежнему записываю его любимую телепередачу, жду, когда ключ повернется в двери, и он скажет привычное: «Татка, я дома», а простить не могу.

Год назад…

Я с улыбкой разглядывала атласную коробочку, с прикрепленной к ней «валентинкой» и потянулась к сотовому, набрала номер мужа – как всегда не отвечает. Работа у него такая, с людьми на презентациях. Я привыкла, Дима всегда потом сам перезванивает. Но сегодня такая тоска взяла, соскучилась по нему. Дня три толком не видела. «Привет…чмок…как дела? Пока, я позвоню…». Отдалились друг от друга. Вроде и все как всегда, только словно, чего-то не хватает. Словно, чужими становимся…далекими.

Я бросила взгляд на часы, а потом решительно сняла белый халат, шапочку, аккуратно повесила на вешалку и, прихватив сумочку, вышла из кабинета.

На сегодня хватит, я не дежурная, вместо меня Андрей Николаевич на смене, а я…я просто возьму такси и поеду к Димке. Устрою ему сюрприз, утащу с работы, и мы проведем этот вечер вместе. Вспомнилось как десять лет назад он приехал ко мне, на нашу годовщину, запер кабинет на ключ и опрокинув меня на стол, содрал мой белый халат и жадно занялся со мной любовью. Как же я обожала его бешеный темперамент, его глаза карие, когда они темнели от страсти или светлели при взгляде на нашего сына. Потом мы смеясь собирали смятые папки, опрокинутые шариковые ручки и карандаши. Боже, как же я была тогда счастлива… У нас только недавно родился Сашка, а Маринку мы видимо на этом столе и зачали.

Заплатив таксисту, я вошла в здание концерна и поднялась в лифте на последний этаж. Забежала в дамскую комнату, распустила волосы, подкрасила губы. Представила себе, как в удивлении распахнутся родные карие глаза, как он положит телефонную трубку на аппарат, а потом я запущу пальцы в его непослушные черные волосы, слегка посеребренные лунной сединой и жадно поцелую в губы…от него будет пахнуть сигаретами и моим любимым парфюмом.

Я сняла туфли на шпильке и, сжимая их в руках, тихо пошла по ковровому покрытию к закрытым дверям кабинета директора концерна. Офис пустовал. Видимо все уже ушли по домам, ведь завтра четырнадцатое февраля -День Влюбленных. Мой муж наверняка пожалел сотрудников и отпустил пораньше. Он у меня такой…Его все любят, хоть и боятся. Он строгий начальник, но справедливый. Всех отпустил, а сам работает…старается. Обещал нам с детьми отпуск во Франции, весной, на мой день рождения. Вот и вкалывает. Я решила немного подразнить мужа и набрала его номер снова. Запиликал сотовый. Эту песню муж совсем недавно установил на свой смартфон «Одна на миллион» …моя любимая.

Я тихо приоткрыла дверь и… время остановилось. До банального смешно, до банального просто и мерзко. Как в идиотском анекдоте. Мне показалось, что я медленно падаю в бездну, что каждую клеточку моего тела пронзают иголки или режут скальпелем на живую, без анестезии. Сотовый продолжал звонить, мигая светящимся экраном на рабочем столе, но Дима был слишком занят, чтобы на него ответить.

Очень занят – ведь у него на коленях пристроилась Алина, его секретарша. Молодая, блондинистая девица, модельной внешности. Она жадно целовала его в губы, удерживая за галстук, а мой муж мял ее бедра ладонями, задирая узкую юбку наверх. На столе красовалась бутылка «мартини» и два бокала. Запрокинув голову и тихо постанывая, секретарша столкнула сотовый на пол.

Я медленно развернулась и пошла к лифту. Наверное, стоило устроить истерику, выдрать ей волосы, разбить бутылку у него на голове, но я…я, настолько жалкая, что просто не смогла сказать ни слова. Я не умею скандалить. Точнее умею, но не в такой ситуации где каждое мое слово сделает меня еще более ничтожной, раздавленной, размазанной грязью, под ногами у мужчины которого я любила и его шлюхи, которую он предпочел мне. Куда мне до нее? Я лет на десять старше, у меня не такие длинные ноги, не такое совершенное тело и я просто типичный доктор с гулькой на затылке, в очках, маленького роста и чуть полновата. Вот и поменял меня на молодую и яркую бабочку. Меня и детей, нашу семью, нашу любовь…вот на эту молодую кобылку, готовую к спариванию с боссом в любую секунду. Дрожащими пальцами я нажала на кнопку вызова лифта, чувствуя, как внутри все медленно умирает, покрывается льдом…инеем. Там, за дверью что-то упало и в этот момент зазвонил мой сотовый в сумочке. Я закрыла глаза в изнеможении, лихорадочно отыскивая проклятый аппарат, чтобы он перестал звонить …этой ненавистной, этой проклятой песней: «я …тебя люблю».

Дверь кабинета распахнулась как раз в тот момент, когда приехал лифт. Я вбежала в кабинку нажимая на кнопку закрытия дверей. Чувствуя, как в горле разрывается стон, вопль боли и разочарования.

– Таня! Таняяяя!

Я увидела перекошенное лицо Димки в проеме медленно закрывающихся дверей….

Он бежал за мной и потом…по талому снегу, он что-то кричал, размахивал руками, а я ничего не видела. Тормознула такси и быстро назвав адрес мамы, нырнула на заднее сидение. Только услышала, как Димка двинул кулаком по багажнику машины и почувствовала, как по щекам текут слезы…текут годы нашей жизни…доверие…счастье…любовь…моя душа, вывернутая наизнанку. Я не вернулась домой, забрала вещи, детей на следующий день и тут же подала на развод. Процесс тянулся целый год. Все это время Димка не соглашался разводится, он превратил мою жизнь в сплошной ад, преследуя меня по всюду, атаковывая моих подруг, сослуживцев, мою маму и наших детей….он клялся, что ничего не было, что это случайность, что он не хотел, что он сожалеет. Знала, что он с ума сходит, напивается изо дня в день, ночует у друзей. Но я так и не смогла простить. Точнее, я не хотела прощать. Во мне он умер… Как и мои пациенты, которые так и не вышли из операционной. Я помнила его лицо, я знала свой диагноз-постоянная хроническая любовь к нему…но, для меня, Димы больше не существовало. Последний раз, когда я видела его, он умолял позволить вернуться домой, ради всего что было между нами, ради нашей любви…ведь он все еще меня любит, а я с ненавистью закричала ему в лицо:

– Во мне ты умер…здесь, внутри, больше нет тебя. Уходи…уходи и больше никогда не возвращайся. Тебя больше нет. Нас больше нет! Ты сам себя убил во мне!

А на самом деле умирала я. Без него. Без его запаха, голоса…без его отражения в моих глазах.

***

В проеме двери показалось лицо медсестрички, бледное, перепуганное:

– Татьяна Анатольевна, срочно…там пациент…Черепно-мозговая. После тяжелой аварии.

– Готовьте операционную. Немедленно. Я сейчас буду.

Внутри щелкнул переключатель…все личное исчезло, стерлось и испарилось. В висках забился пульс, адреналин ударил в голову.

– Татьяна Анатольевна, – Света все еще заглядывала в кабинет, – я должна вам сказать…