Чаще бывало наоборот. Чаще по делам выдёргивали в самые неподходящие моменты именно Макса. Все эти их невообразимо важные мужские дела. Последние дни, например, нам мешал Стефан. Не люблю этого наглого типа. Он появился у нас несколько лет назад, примерно перед той аварией, в которой мой муж ослеп. Появился в его окружении как приближенное лицо. И после нашего возвращения из Чечни стал правой рукой Максима. То ли серб, то ли болгарин. Я так точно и не поняла. С очень странной фамилией Радич.
Хорошо помню, насколько быстро его отношение ко мне изменилось, как только наши отношения с Максом испортились…Он тогда был в компании вместе с моим мужем и он занимался охраной того дома, в котором меня заперли. Радич относится ко мне, как и к любой девке, которая волочится за Зверем. С одним отличием, что я все же требую к себе уважения, точнее, Максим надерет ему задницу, если он не будет оказывать должного почтения. Но если этот верный пес услышит "фас", то разорвет меня на части, не задумываясь.
Но сейчас я ненавидела несчастного мужчину, директора нашего приюта, почти так же, как и Радича. Потому что все тело буквально зудело от неудовлетворенного желания и последнего взгляда мужа, который он бросил на меня со злым рыком. Мелькнула короткая злорадная мысль, что теперь он поймет, каково это – слышать в таком состоянии его вечное: «Я вернусь, малыш, мы продолжим, и не смей заканчивать без меня, я запрещаю».
Каково это, когда невыносимо тянет получить разрядку именно так, как он сам меня научил. Максим раскрыл мою чувственность до конца, сметая любое смущение и преграды. Никаких запретов. Теперь я и сама ловко пользовалась всеми теми уловками, которые могли свести его с ума. Но с ума сходила, и я сама. Последнее время все больше, потому что томилась от постоянных разлук, от этих женщин, которые окружали его, везде и повсюду. Флирт, голодные взгляды самок, мечтающих урвать ласку, готовые ползать у его ног в низменном желании исполнить любую прихоть. Как долго Максим будет оставаться полностью моим? Как долго я смогу быть уверенной, что я единственная? Я училась не ревновать, справляться с эмоциями, но иногда это было просто невозможно, и мною овладевало отчаяние. Я верила ему, но в то же время всегда боялась потерять…потерять себя в его сердце. Каждый раз, когда Макс отдалялся, я сходила с ума от дикой ревности и не смела ее показать никому. Даже ему. Я – жена Максима Воронова и не унижу себя подозрениями, расспросами и недоверием, но я женщина…безумно влюбленная в самого непредсказуемого и жестокого мужчину из всех, кого когда – либо встречала. От меня ожидают соответствия статусу, ведь я ЕГО жена. Я та, кто удостоился любви самого Зверя, та, кто носит его фамилию, и я не имею права на унизительную ревность.
Медленно выдохнуть, спускаясь за директором на улицу. Все будет хорошо. После всего, что мы прошли вместе, меня не сломают такие мелочи. Это не про нас. Это слишком ничтожно, по сравнению с тем, что нам удалось преодолеть. Выступление Лексы немного отвлечет от всех этих мыслей, я давно не выезжала в свет, давно не чувствовала немного свободы. Проверила, что сотовый работает, посмотрела на свое отражение в зеркале – великолепный вечерний наряд, белое платье от "Коко Шанель", короткое спереди и со шлейфом сзади, полностью открывающее плечи с вкраплением серебряных нитей, и нитка бирюзы на шее. Я распустила волосы и расчесала до блеска. Нет времени на парикмахеров. Вспомнилось, как любит говорить мой муж: "твои волосы сами по себе великолепное украшение, ты не нуждаешься в вычурных прическах". Да, он любит мои локоны, относится к ним с каким – то поклонением, а мне нравится, когда он к ним прикасается, наматывает на пальцы или больно дергает за них, усиливая мое наслаждение его властью, в то время как бешено овладевает мной сзади…О, Боже… как я истосковалась по нему!
Я бросила взгляд на часы и, прихватив сумочку, вышла из комнаты. После сбора средств для фонда мы поехали домой к Изгою. Весь вечер я ждала Максима, смотрела на часы, несколько раз набрала его номер, но позвонить не решилась. Не хотела мешать. Если он обещал вернуться побыстрее, то обязательно вернется. В конце концов, толпа утомила меня, и я вышла на улицу подышать прохладой. Я сидела в беседке, прислонившись спиной к холодному мрамору, и думала о том, что все эти три года я была безмерно счастлива. Каждый день, каждую минуту с ним, с нашими детьми, с недолгими
встречами наедине, но мое счастье граничило с дикой эйфорией. Я впитывала и наслаждалась каждой секундой, потому что жизнь научила меня ценить мгновения.
– Совсем охренел, Макс?
Я повернул голову влево, глядя, как Воронов усаживается на кресло рядом со мной. Невольно задумался о том, как он может делать это с таким чувством осознания собственного достоинства и великолепия, что аж тошно стало. Он был идеален даже в этом.
– Опаздываешь.
– Конечно, – я прочитал это слово по его губам, даже не услышав его, потому что Андрей слегка прикрыл одну часть лица ладонью, при этом умудряясь презрительно шипеть на меня с другой стороны, – я же, как идиот, сидел и ждал тебя в ресторане, а ты тут…а у меня новая информация появилась…а кстати, что ты там делал, твою мать, что не пришёл?
О, поверь, тебе лучше не знать.
– Я же предупредил, что не приду. Ты почему-то решил иначе. Ну и кто тебе доктор?
Он сжал ладонью подлокотник кресла, бросив на меня такой уничижающий взгляд как раз в стиле Андрея Воронова, что я ярко представил эти пальцы на моей шее. Причём так явно, что на секунду даже стало трудно дышать.
– Ты еще и моё место занял.
Вот как можно говорить одновременно еле слышно и при этом настолько угрожающе, что любого другого ублюдка это бы напугало? Бесспорный талант, нельзя не признать.
– Нет, я занял место рядом с моей женой.
– И оно принадлежит мне вообще-то.
– Оно, как и моя жена, принадлежит только мне, Воронов. Смирись.
Вы когда-нибудь слышали звук закатывающихся глаз? А если он еще на фоне громких аплодисментов, раздавшихся, когда Лекса вышла на сцену? Нет? А я вот, кажется, слышал. Очень и очень, и очень громко, причём.
– Позёр.
Слегка склонившись к брату, который даже хлопать умудрялся элегантно. Ну чистой воды позёр. Особенно, когда широко улыбнулся жене, остановившейся напротив него и произносившей речь под биты собственной песни.
– Прости, любимый.
От тихого голоса, прозвучавшего у самого уха, по затылку мурашки пробежали. И следом за ними там же прошлись тонкие горячие пальчики, заставив на мгновение затаить дыхание.
Дарина. На это ведь способна только она. Вот так появиться словно из ниоткуда и растворить весь окружающий мир в доли секунды. Одним словом. Хотя нет. Не словом, конечно. Выдохом. Горяяячим. Обдающим ухо струёй настолько жаркого воздуха, что собственные брюки становятся пи**ц какими тесными.
Она отходила проверять детей. На концерт оставались старшеклассники, для малолеток он, конечно, не подходил. Жадно смотреть, как Дарина поправляет выбившийся из наспех собранных в высокий хвост волос локон, параллельно нежно улыбаясь Лексе. Я, наверное, совсем конченый идиот, что чувствую уколы ревности в этот момент? Даже когда она улыбается и смотрит на свою подругу и невестку? Иначе как объяснить это вспыхнувшее на короткий миг раздражение, когда её внимание занял кто- то другой. Или другая. Сразу после того, как она смогла вновь возбудить меня одним прикосновением.
Реальная одержимость на пару с желанием доказать этой маленькой ведьме, кому на самом деле должны доставаться сто процентов её внимания. И улыбок. Особенно улыбок.
– Так волнуюсь, – она склоняется ко мне, касаясь легко ладонью моего запястья, и кивнув головой на широкий проход в зале. Там стояла толпа детей, громко закричавших, когда Лекса начала петь, – Еле получила у директора разрешение стоять им там. Они не захотели сидеть. Хотят танцевать и всё такое.
– А я тебя хочу.
Резко. Повернувшись к ней всем корпусом, и на ухо. Чтобы ощутить кожей, как моментально она напряглась. Чтобы смотреть, как забилась нервно вена на шее. Короткие секунды, пока в зале не потух свет, а я не ощутил, как сжались на запястье те самые горячие пальчики.
– Эту проблему как решишь?
Сглотнула. И посмотрела на меня. Застыла, и я вижу, как её взгляд медленно опускается по моему лицу. К губам. Потом вверх – на глаза.
– М? Малыш?
Наклонившись ниже, чтобы чувствовать, каким рваным и горячим вновь стало её дыхание. Мучить её? Я думал, что хочу заставить её страдать за то, что сделала она. За то, что не послала к чертям и директора, и приют, и детей, и Лексу с её долбаным концертом, и вынудила меня прерваться и ехать сюда. В эту огромную толпу людей. В то время, как сейчас мы могли бы…а эта ведьма просто переиграла меня. Одним предложением. Одним грёбаным ёмким предложением. Нет, вопросом. Провокацией. Вызовом.
– А разве не ты решаешь проблемы в нашей семье?
И прикусила нижнюю губу. Вновь. Чтобы сорвать планки на хрен. Вновь. Чтобы заставить звону собственной крови в ушах затмить грохот рока, под который скакала на сцене Лекса. Стало жарко. Вновь. Нет, на этот раз невыносимо. Настолько, что стянул с себя пиджак и сложил его на колени Дарине. Расстёгивая верхние пуговицы рубашки и продолжая смотреть на неё, не в силах оторваться, да. В очередной раз. Где-то слева взревела толпа подростков под очередной громкий аккорд. Почти такой же громкий, как выдох Дарины, когда я засунул правую руку под пиджак и начал тянуть вверх её платье.
– Мааакс…
Скорее всего, это моё воображение рисует её тихий голос в ушах. Он сопровождается ещё одним выдохом, когда я подаюсь слегка вперёд, вместе с этим задирая подол платья под пиджаком. До тех пор, пока ладонь не скользнула под лёгкую ткань и не коснулась кружева трусиков.
– Мааакс…пожалуйста.
– Смотри на сцену.
В широко раскрытых глазах непонимание сменяется изумлением…и жаждой. Да, девочка, хочу, чтобы тебя припекало так же, как и меня сейчас. Когда хочется содрать с себя даже кожу от желания трахнуть тебя. Не хочу проходить эти пытки в одиночестве. Любые другие – пожалуйста. А эту – только с тобой.
– Макссс…
Шипит моё имя, быстро облизывая губы, когда я пальцами отодвигаю в сторону трусики, раскрывая её для себя.
– Смотри на сцену, Дарина.
Повторить, склонившись к ней, жадно рассматривая её побледневшее лицо, завораживающее в свете софитов. Завораживающе возбужденное. Дышит тяжело и быстро. Прерывисто. Тебе тоже не хватает грёбаного воздуха в этой дыре, малыш?
– НА. СЦЕНУ.
И она послушно, слииишком послушно и быстро отворачивается. Напряжённая. С прямой спиной и застывшим взглядом смотрит перед собой, всё сильнее стискивая пальцами мою руку.
Пока другая, правая, нагло шарит под пиджаком. Там, где так сладко горячо. Там, где стоит слегка раскрыть складки мягкой кожи и воооооот так надавить большим пальцем на маленький бугорок, чтобы раздался тихий….оооочень тихий вздох, а её ногти впились в моё кожу. Плеваааать. На всё плевать, кроме желания, нееет, дикой необходимости, той самой, животной потребности наблюдать, как она пытается сдержаться. Как кусает губу, пока я растираю её плоть. И она позволяет это, откинувшись на спинку кресла и слегка подавшись вперёд бедрами. Почти на самый край кресла. Чёёёёёрт. Её глаза прикрыты, а зубы неистово кусают нижнюю губу.
– Даринаааа, смотри. Не зарывай глаза.
И, бл**ь, едва не сдохнуть от осознания своей власти, когда она послушно распахнула глаза и вновь нервно сглотнула, сильнее расставляя ножки, позволяя скользнуть пальцем внутрь.
– Тебе нравится, малыш?
Прошептать, склонившись к её уху, проведя языком по мягкой нежной мочке, усаживаясь так, чтобы вновь скрыть свою руку от её брата.
– Да…
Слишком быстрый ответ. Слишком короткий. Он сопровождается таким же коротким всхлипом и новыми царапинами на моей руке.
– Тебе нравится быть оттраханной среди сотен других людей, Дарина?
И сцепить зубы со всей дури. Со всей долбаных сил, когда она вдруг подалась к моему уху, отвечая:
– Мне нравится быть оттраханной тобой. Везде.
А потом смотреть, как она громко выдыхает, прикрыв рот ладонью и глядя, как я облизываю свои пальцы после ее оргазма. Тихого. Почти неслышного для других оргазма, но такого оглушительно громкого для нас с ней.
Одна динамичная песня сменяет другую, проход заполняется людьми, которым так же хреново сидеть на своих местах, как и мне сейчас. Правда, причины у нас совершенно разные.
О проекте
О подписке