Глава 1. Лекса

Если вашу мечту легко осуществить,

значит это фигня, а не мечта.

Фредерик Бегбедер. «Романтический эгоист»

Я смотрела на фото мужчины на сайте новостного портала и не понимала, почему так зависла. Да, я несомненно видела его раньше… Видела мельком, отец как-то говорил с ним по скайпу. По тону голоса я прекрасно понимала, что они далеко не друзья и даже не партнеры. Скорее, враги. Тем больше любопытства вызывал во мне этот тип. Вроде ненамного младше отца, а выглядит так, что пальцы ног поджимаются от восхищения. Мне никогда не нравились сверстники… нравились мужчины постарше, и сейчас казалось, что по телу пробегают мелкие электрические разряды. Избалованная мужским вниманием, даже пресыщенная, я, тем не менее, не много могла себе позволить. Отец пусть и давал мне больше свободы, чем полагалось, но были пределы и у его терпения. Все, с кем я встречалась, исчезали из моего поля зрения, едва осмеливались сблизиться со мной. Проклятый Сами – цепной пес отца, следил за мной, как евнух за гаремом. Отец говорил, что он многое мне позволяет, но замуж я выйду за того, кого он сам выберет, и по всем правилам и законам нашей семьи. А до замужества, если опозорю его имя, лично пристрелит. И я не сомневалась, что так он и сделает.

Я никогда на его счет не обольщалась. Я знала, кто такой мой отец и на что он способен. И об этом не обязательно говорить вслух. Я видела, как трясутся от страха все эти людишки из его окружения. Как дрожат их руки и колени в его присутствии. Отца боялся даже покойный Бакит. Выяснять почему – я не хотела. Меньше знаешь – крепче спишь. Это мужские дела, как говорит отец, и женщинам там не место. Но, наверное, я поистине поняла, каким он может быть только тогда, когда однажды его ослушалась.

Однажды, еще на первом курсе универа, мы с моей новоявленной подружкой умудрились сбежать от Сами с охраной и закатились в ночной клуб. Через полчаса заведение закрыли. Навсегда. Здание снесли уже на следующий день, а через неделю там начали строить какой-то супермаркет. Сами в ту ночь привез меня к отцу пьяную, в мини-юбке и с размазанной помадой. Отец ничего не сказал, только велел умыться, а потом позвал меня в свой кабинет и показал видео, как какие-то амбалы заталкивают мою подружку в минивен. Я судорожно сглотнула, а он тогда сказал нечто, что я запомнила на всю жизнь.

«Она получит то, за чем вы туда пришли. Ее больше никто и никогда не найдет. В этом виновата ты, Лекса. Живи и помни об этом всегда».

Сделал шаг ко мне, а я в ужасе отшатнулась. Он усмехнулся и все же подошел очень близко. Насильно привлек меня к себе, поглаживая по голове.

«Лекса, я постараюсь, чтоб у тебя было все. Луну для тебя куплю и твоим именем назову. Только не разочаруй отца… Пристрелю. Как суку. Поняла?»

Да, я поняла. Очень хорошо поняла. И вряд ли когда-нибудь забуду и прощу ему это… Я чувствовала свою вину. Если бы не связалась со мной, то ее не постигла бы такая ужасная участь. И именно тогда меня начали посещать мысли о моей матери… Той ночью мне впервые приснился кошмар. Потом он будет сниться мне снова и снова, перекошенное ненавистью лицо женщины… она смотрит на меня и шепчет синими губами:

«Ты проклята… я прокляла тебя… ненавижу-у-у-у… проклята… проклята…» Ее скрюченные пальцы тянулись ко мне, забирались в волосы, впивались в кожу и как тонкая железная проволока проникали под кожу, чтобы оплести мою душу паутиной и утянуть в пропасть, кишащую огромными черными змеями. «Я заберу тебя у него… как он забрал мою молодость, мою жизнь и мою душу… Вы оба убили меня. Ненавижу тебя. Лучше бы ты не рождалась. Ты убийца, как и твой отец-живодер. Он – монстр, он – чудовище, а ты – отродье монстра».

Спустя время, когда мне приснился этот кошмар где-то в десятый раз, я с ней впервые заговорила… со своей матерью. Потому что это была именно она. Я никогда ее не видела, но точно знала, что это она. Я чувствовала на подсознательном уровне. Тем самым чутьем, которое во сне никогда не бывает ошибочным.

«Но ведь я не виновата, мама. Я люблю тебя. Я думаю о тебе. Мне и папе… нам так жаль, что ты покинула нас, я бы все отдала, чтобы ты была рядом”. А она посмотрела на меня страшными пустыми глазницами и прошипела:

«Он лично уничтожил меня… вонзил нож мне в сердце, твой отец – жуткая тварь, и ты… ты такая же. Проклинаю тебя… ты виновата”.

Передернув плечами, я перевела взгляд на монитор и поудобнее устроилась в кресле, продолжая рассматривать мужчину. Как говорит моя подруга Кира: «Ёкнуло, да? Ну всё, шоу начинается». Что-то в этом лице заставило меня смотреть на изображение не отрываясь. Красивый. Очень красивый и какой-то холодный. Есть люди, излучающие ледяной холод. Я еще с детства привыкла представлять людей частью какой-то стихии. Отец напоминал огонь. Неизменно обжигающие языки пламени, которые сплетались с моим жаром, отчего получался апокалипсис. Настоящий взрыв. Потому что я ненавидела любое давление, а он любил давить на всех без исключения, но со мной это не работало. Я не хотела быть овцой, как все женщины из нашей семьи. Я даже жить с ними отказалась. Ультиматум отцу поставила: либо к себе заберет, либо я сбегу, но жить по их правилам я не намерена. Как ни странно, но он уступил. Почти без войны. Сказал собирать вещи и увез с собой в Россию. Правда, условия чуть позже поставил. Показал наглядным примером, что будет, если ослушаюсь.

Снова посмотрела на изображение мужчины. Завораживающий лёд, который вызывал острый соблазн поджечь его. Почувствовать, как он будет таять ледяными каплями. Умеет ли такой плавиться от страсти, или он никогда не поддается эмоциям? Мне показалось, что не поддается. Душит их на корню. Этот холодный взгляд, полный презрения, и лицо, словно высеченное из мрамора. На секунду захватило дух, когда представила себе, как эти глаза смотрят иначе. Огонь, скручивающийся спиральками во льдах, как оранжевые молнии. Наверное, женщины сходят по нему с ума. Даже здесь, на фото, он был рядом с женщиной. Я не сразу её заметила, а сейчас видела, как она смотрит на него. В статье прочитала, кто она такая – владелица элитного глянцевого журнала. Можно было и не сомневаться, что такого, как он, окружают довольно известные женщины.

Я видела в своей жизни достаточно красивых мужчин, но никто из них не был похож на этого. Я смотрела на его лицо, на очень темные карие глаза, и ощущала странный полет, до оглушительного сердцебиения в ушах и тошноты от набранной высоты… У меня почему-то возникло стойкое убеждение, что рядом с ним можно почувствовать космос. Во взгляде его спутницы я отчётливо этот космос видела… а еще страх – упасть с этой высоты в бездну, когда даже до земли не долетишь, а сгоришь в атмосфере. Я почему-то была уверена, что такие, как он, долго женщин возле себя не держат, либо не подпускают близко. Стало интересно, и я решила, что непременно почитаю о нем опять.

Еще тогда, когда увидела его изображение на экране планшета отца, и тот быстро отвернул дисплей, я почувствовала это непреодолимое желание увидеть его снова. Спросила у отца, кто это, но он грубо меня одернул и отправил к себе в комнату.

«Андрей Воронов… Андрей Савельевич Воронов»

Вбила в поисковик его имя и принялась листать статьи одна за другой. Был женат, точнее до свадьбы дело не дошло – невесту Воронова застрелили в собственном доме. У него есть дочь. Школьница. Младше меня всего на несколько лет. В статье как раз писалось о том, что девочка очень тяжело пережила трагедию. Внутри что-то дернулось, и я почему-то подумала о маме… А как она умерла? Почему отец никогда мне об этом не рассказывает и злится, если я спрашиваю? Почему мне снятся о ней только кошмары?

– Лекса!

Я захлопнула крышку ноутбука и резко обернулась к своему дяде Саиду. Принесла его нелегкая к нам в гости на целый месяц. Ходит тенью, следит за мной, отца настраивает против, лезет вечно не в свое дело. После смерти дяди Бакита они все как с ума посходили. Мне даже казалось, что охрану везде усилили. Скоро вертолет ко мне приставят для сопровождения. И так стыдно перед своими, что за мной везде свита ездит и чуть ли не в туалет со мной ходит. На каждом концерте оцепление, будто я звезда мирового масштаба.

– Отец звонил. Говорит, ты на сотовый не отвечаешь.

– У меня сдохла батарейка. Я ему перезвоню.

– Сейчас перезвони, Лекса. Он ждет.

На мейле пикнуло оповещение о новом сообщении. Я дождалась, пока дядя выйдет из комнаты и лихорадочно открыла письмо. О-о-о-х… как же я его ждала и в тот же момент боялась увидеть ответ. Несколько секунд медлила, а потом все же жадно прочитала, чувствуя, как покалывает затылок и расползаются мурашки восторга вдоль позвоночника:

«Уважаемая Александра Ахмедовна, мы рады сообщить, что Вы прошли первый отборочный тур в международном музыкальном конкурсе “Парад планет”. Мы ожидаем Вас на пробное прослушивание, которое пройдет…»

Дата прослушивания значилась завтрашним днем. Также указывался адрес проведения мероприятия, номера телефонов для связи и мейл продюсера, заинтересовавшегося мною. Я широко распахнула глаза и прижала руки к груди, чувствуя, как начинаю задыхаться от восторга. Сам Козловский. Быть этого не может! Просто не может! Он же только самыми крутыми звездами занимается. Где я и где они? Но я знала, что Арнольд Козловский выбирает себе новых протеже на разных дилетантских конкурсах. Некоторых вообще из глухомани привозит и вкладывается в них, а потом делает звездами национального масштаба. Неужели он заинтересовался мной?

– Охренеть! Просто охренеть! Так не бывает! О Боже… Ничего себе. С ума сойти!

Это та мечта, которая мне самой казалась единственной недосягаемой и несбыточной. Мечта стать певицей. Хотя я знала, что стоит мне попросить отца, начать умолять – и я все получу. Даже этого Козловского вместе со всеми потрохами… но это было бы не то. Это было бы не моим достижением. И это уже не было бы мечтой… Я была разбалована во всем.

Мои желания исполнялись всегда. Без лишнего пафоса и преувеличений. Стоит чего-то захотеть – и это преподносили на блюдечке с какой-то там каемочкой разных цветов и оттенков. Я ни в чем себе не отказывала, я могла получить что угодно . Но, как это обычно и бывает, когда у тебя есть все, то самой заветной мечтой оказывается та, которую не купишь за деньги. Например, обычная семья, где все любят друг друга и ужинают за одним столом. Семья, где мать расчесывает своей дочери волосы и рассказывает сказки перед сном, а отец не просто звонит из очередной поездки, чтоб осведомиться, как у тебя дела, а находится рядом. Но плевать… на все плевать! Я привыкла. Мне этого и не надо. К черту семью, к черту всех. Мне и одной хорошо. Я самодостаточная личность, и я всем им докажу, что могу достичь таких высот, которые им и не снились. Мне не нужны для этого деньги отца, его связи, власть и сила. Есть мечты, которые нужно осуществлять самостоятельно. Именно они самые бесценные.

Больше всего на этом свете я любила музыку. С детства. С самого раннего. Она меня завораживала. Я могла часами слушать классику, когда мне было всего четыре. Вместо того чтобы играть в игрушки, я сидела с открытым ртом и слушала концерты. Кто-то мечтал о новых куклах, а у меня их самых разных пруд пруди, я же хотела пианино и гитару, и ударные, и вообще, потом захотела свою студию.

Отец нанял для меня частных преподавателей, когда в доме его тетки села за пианино и пыталась подбирать мелодии, совершенно не зная нотной грамоты. Правда он думал, что это блажь и скоро меня отпустит, а он сможет просить меня сыграть для его гостей, чтобы все умилялись и восхищались его талантливой доченькой… Дальше этого я вряд ли пойду. Но ему будет приятно хвастаться моими способностями к музыке. Да, мало похоже на моего отца, но у всех есть свои слабости. Он мной гордился. Только не более чем красивым произведением искусства, в создании которого принял непосредственное участие. Таким образом можно гордиться картиной-подлинником, купленной за баснословные деньги. Ее холят, лелеют, любуются, охраняют… и все же это картина. Не более. Это ощущение меня не покидало с самого детства. Он содрогался от восторга, когда меня хвалили в его присутствии. Ведь я так не похожа на девочек из нашей семьи уже хотя бы тем, что я натуральная блондинка. Я помнила, как злобно шипела на меня двоюродная сестра, которую я оттаскала за косы за то, что плохо говорила о моей маме, называла русской сучкой. Она кричала мне: «Мутантка белобрысая, альбинос. Ты не наша семья – ты выродок. Тебя надо было в детстве утопить». Поколотила я Наргизу тогда хорошо, она урок точно запомнила, а ее мать долго не принимала нас в гости, ссылаясь на плохое самочувствие. Думаю, они все с облегчением вздохнули, когда отец увез меня подальше.

Через несколько лет я уже играла на нескольких музыкальных инструментах и пела в школьном ансамбле. Дальше по нарастающей. Конкурсы, выступления, первые успехи, концерты, записи дисков. Конечно, не без помощи отца, но все же диски раскупали. И я запрещала ему вмешиваться. Не давала лезть в мои успехи. Я хотела сама. Доказать, что что-то могу. Он смеялся и говорил, что без его помощи максимум, на что я могу рассчитывать – сцена одного из столичных ресторанов, и то, только если он этого захочет. А он меня, естественно, туда не пустит. Надо завязывать с этим и браться за ум. Идти учиться.

Ему вообще не нравилось, что я увлеклась музыкой настолько серьезно, да и семья на него давила. Негоже женщине из семьи Нармузиновых по концертам мотаться и светиться везде.

Но я не собиралась сдаваться. Я хотела большего. У нас собрался свой коллектив, своя группа. Мы ездили выступать по небольшим городам, пестрели в соцсетях с новыми треками. Правда, до чего-то грандиозного не дотягивали. Молодежных групп сейчас слишком много, пробиться не просто тяжело, а нереально трудно. Отец периодически интересовался моими успехами и посмеивался, когда я говорила, что особо нечем похвастаться. Предлагал свою помощь, но я отказывалась. Это напоминало своеобразную войну. «Признай, что без меня ты никто», а я не признавала. Я хотела, чтобы меня считали талантливой. Точнее, я в этом не сомневалась, но без общественного признания это ничего не стоило.

Когда мы попытались пробиться на конкурс, я запретила отцу вмешиваться. Запретила давить на жюри, запретила даже звонить в приёмную комиссию. Я сказала, что если узнаю, что он помог, то никогда ему не прощу.

Если кто-то и мог подумать, что он испугался моих угроз, то только не я. Ахмеду Нармузинову было глубоко наплевать на чье-то прощение, а на мое особенно, он просто хотел, чтобы я обломала крылышки и угомонилась.

Мы прошли первый отборочный тур и попали на сам конкурс. Это была победа… И сейчас я смотрела на электронное письмо и мне хотелось завопить от радости. Я схватила сотовый, едва он зажужжал, включаясь и высвечивая яблоко на белом экране.

Давай! Включайся! Я хочу, чтобы отец знал об этом. Меня приняли, я прошла! Мне нужно собираться и уже сегодня вылетать. Сегодня-я-я-я! Наверняка, они долго думали… потом позвонил Козловский. Он увидел запись отборочного тура и выбрал меня. Он им сказал, что вот эту девочку тоже надо взять, что она талантлива, и это, наверняка, новая звезда и… Меня унесло. Я прям представляла, как Козловский звонит учредителям конкурса и говорит о том, что он хочет только меня, и без меня этого конкурса не будет.

Отец ответил не сразу. Любит он на линии подержать. А когда взял трубку, я набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:

– Пап! Меня взяли-и-и-и. В «Парад планет».

Он выдержал паузу, я даже слышала, как отец сказал кому-то очень тихо, чтоб убиралась. Послышался звон и где-то хлопнула дверь. Очередная девка. Я даже не задумывалась о них. Отца никогда не видели с женщинами. Он не заводил отношений.

– Ну, я рад. Молодец. Поздравляю. Когда вертушку готовить?

– Пап, надо успеть. Конкурс уже завтра, в столице. Сегодня вылететь.

– Иди, пакуй чемоданы, Лекса. Успеешь.

– Я говорила, что люблю тебя, папа?

– Не говорила. Можешь и не говорить, я и так знаю. И еще – без фокусов там. Сами с тобой поедет.

– Пап?

– Да.

– Ты точно ничего не сделал?

– В смысле?

– Ты ни на кого там не давил?

– Где там?