Выдержка из протокола допроса повара приюта «Утешение», зайтаны Эрге́лы Лапу́рры

Допрос проводил 25/15/6973 королевский дознаватель Аршес Э́ррагер с применением зелья правды в присутствии писаря Идазка́рия Берди́на.

Э: Назовите своё полное имя.

Л: Эрге́ла Эска́ль. В замужестве Лапу́рра.

Э: Где вы проживаете?

Л: Тута, на острове Айпага́рр, в селе Хье́ррия.

Э: Как давно вы работаете в приюте «Утешение»?

Л: Семь полных лет и три лаурдена.

Э: Почти восемь лет. Получается, вы заняли свою должность уже после того, как у приюта сменилось руководство в начале 6966-го года?

Л: Так. Я заступила на работу во второй лаурден шестьдесят шестого года.

Э: Какую должность вы занимали?

Л: Дак поварихой была.

Э: И что входило в ваши обязанности?

Л: Ну дак харчи готовить. Следить, чтоб в кухне было чисто, да котелки все отмыты. Это старши́е делали. Как поедят – идут и моют. И вся недолга.

Э: Скажите, как вы оцениваете питание, которое дети получали?

Л: Ну нормальное. Никто с голоду не сдох. Ели, значит – нормальное питание-то.

Э: Скажите, как быстро вы начали воровать продукты с кухни после вступления в должность?

Л: (натужный кашель).

Э: Как быстро вы начали воровать продукты и сколько вы выносили?

Л: Директриса, зайта Нарра́сти, мне сразу приказала продукты, шо раньше привозили, менять на те, шо поплоше. Их привозили позже. Корона оплачивала поставщикам, те везли сюда продукты, а мы потом их меняли с деревенскими. А некоторые поставщики потом деньги получали за одно, а нам привозили другое. И разницу с зайтой Нарра́сти они делили. Разве я тут причём? Мне из чего дали, я то и готовила.

Э: А с кухни продукты вы выносили?

Л: Да. Выносила! Ну да что им – как саранча, всё одно сожрут, а у меня семья!

Э: Какое жалование вы получали за работу?

Л: Десять эскудов в месяц.

Э: А на сколько денег воровали продуктов?

Л: (натужный кашель).

Э: Отвечайте, зайтана Лапурра.

Л: Когда как, какой-то месяц на пять эскудов, какой-то и на двадцать.

Э: И куда вы эти продукты девали?

Л: Дак селянам продавала подешевше. Скотину кормила.

Э: Сами не ели?

Л: Дак там такое привозили, куда ж есть-то? Масло прогорклое, ройс лежалый, весь жучками изъеденный, рыба гнилая.

Э: Но вы даже эту еду у детей забирали?

Л: А я что? Им-то всё равно, что есть!

Э: Нет, зайтана Лапурра. Им не всё равно. И мне не всё равно. За свои преступления вы закончите свою жизнь в кандалах.

Л: Это не я! Это всё зайта Наррасти. Разве ж я б одна-то посмела? Говорят, что прежняя директриса драла и в хвост, и в рог за воровство-то. А эта – нет. Дык она и виновата, значит!

Э: Как интересно. То есть виноваты не вы, что воровали, а она, что попустительствовала?

Л: Истинно так! Вот вам знамение Святой Амы Истас! (истово осеняет себя святым знамением).

Э: Знаете, у гайронов другое божество. Так что Ама Истас мне не указ. А ваша дальнейшая судьба зависит только от того, сумеете вы мне быть полезной или нет. Сможете вспомнить что-то такое, что поможет мне изловить зайту Наррасти – назначат вам наказание на срок преступления. Не сможете – будете до конца жизни на каторге гнить. А там, знаете ли, кормят ещё хуже, чем в приюте «Утешение».

Л: Помилуйте! Откуда мне знать-то? Зайта Наррасти всегда в себе. Разве что зайту Иза́ки привечала и заместительницу свою, зайтану Суге́ю. А мне чего? Да я их порой и не видела днями. Я что – пришла, приготовила, проследила, чтоб чисто было, да ушла. Я ж на кухне только и обреталась.

Э: Может, вы разговоры какие-то слышали или детали подмечали?

Л: Ой, да что там разговоры эти. Не любили они работу свою, всё ждали, когда дело кончится. Проэктом они приют кликали.

Э: А родные места? Кто-то упоминал, где родился? Где вырос?

Л: Изаки с югов, это точно. Уж не знаю, откудова именно, но с югов. Наррасти вроде б аберрийка. А Сугея – молчунья такая, слова не вытянешь. Уж про неё я точно ничего не скажу.

Э: Это всё? Всё, что вы можете сообщить?

Л: Дак я каб знала б, я б разве взяла такой грех-то на душу, а? Вы уж пожалейте меня. Непросто мне пришлось!

Э: Что именно непросто? Воровать?

Л: У деток воровать. Думаете, легко? Нет! Уж я и спала плохо, и кажный день зарок себе давала не таскать-то тяжести эти. У меня и спина больная, и ноги уж не ходят. Ну куда мне на каторгу-то, а? Пожалейте, смилуйтесь, сжалобьтесь над душой заблудшей. Я ж более никогда чужого не возьму, чтоб меня нечисть побрала…

Э: Никогда, за этим я прослежу. Да и нечего на каторге воровать, зайтана Лапурра. Так что спать будете спокойно и крепко. А как похудеете там, может, и спина с ногами болеть перестанут. Сплошная польза.

Л: (нечленораздельный вой).

Капитула четвёртая, неоднократно удивившая

Главный город острова Айпагарр, на котором находился приют, считался небольшим. Но меня всё равно поразил: зданиями из разноцветного кирпича и белого известняка, мощёными галькой дорожками, уютными магазинчиками с яркими витринами. Чего там только не было! И пирожные, и булочки, и острые сушёные полоски рыбы, и свежие фрукты, и соки в пузатых стеклянных бутылках, и мясные тефтельки в кулёчках из плантанового листа, и сами плантаны в кляре, и крошечные жареные кальмарчики, и даже ягодные леденцы на палочках. Кажется, торговали ещё одеждой и свитками, но они не вызвали особых эмоций.

А вокруг столько людей! Я всматривалась в лица, особенно мужские. Попадались и совсем старики, и молодые парни. Но ни один даже близко не мог сравниться привлекательностью и необычностью с гайроном.

Мы с Аршесом шли через главную площадь, и местные жители провожали нас голодными до сплетен взглядами. Стараясь не тушеваться, я следовала за дознавателем, высоко подняв голову и держа спину ровно. К моменту, когда мы подошли к цели нашей прогулки – самой роскошной гостинице острова – хотелось помыться от чужого липкого внимания. А гайрон, кажется, был к нему абсолютно равнодушен.

Шикарный кабинет дознавателя находился в его шикарном отельном номере, в котором ещё имелись столовая, спальня и гостиная, естественно, не менее шикарные. Находясь там, я чувствовала себя неуместно примерно настолько, насколько неуместными бывают вши в супе.

– Давайте подпишем договор. Я найму вас в качестве моей личной помощницы с окладом в сто эскудов или один доблон в месяц. По-моему, сейчас принята такая ставка. Но я уточню, если это мало – премию выдам.

Я замерла с широко распахнутыми глазами. Сколько-сколько? Мне не снится? Может, я упала в обморок и головой ударилась? Или утонула? Или у меня эти… как их там?.. галлюцинации?

Аршес достал чистый шёлковый лист и принялся строчить. Я подошла поближе и опасливо взглянула на текст из-за его плеча. Почерк у него был очень красивый – убористый и разборчивый. На каждой заглавной букве он ставил по небольшой завитушке – и эти нарядные каллиграфические буквы удивили сильнее всего. Потом они сложились в условия: Аршес старательно прописал, что обязуется обеспечить мне пятиразовое питание, сон в тепле, прогулки и много чтения.

Не очень хорошо представляя, как должен выглядеть нормальный рабочий контракт, даже я понимала, что этот – какой-то неправильный. Но вот Аршес поставил красивую размашистую подпись внизу и подвинул лист ко мне. А у меня-то даже подписи не было! Зачем она нужна в приюте? Дрожащими влажными пальцами я взяла писа́ло и вывела: «Виола Зинтоза» так красиво, как только сумела. Рядом с чудесным почерком Аршеса это выглядело, как детский замок из песка по сравнению с королевским дворцом.

Когда мы заверили документ, зайтан дознаватель поставил на него магический оттиск и попросил у меня такой же. Я его делать не умела, но быстро поняла, что к чему. Нужно просто приложить палец и пропустить сквозь него магию. Тогда на свитке останется маленький отпечаток. Или большой, если пальцы крупные, как у гайрона.

– Вот и прекрасно. Теперь вы в моём полном распоряжении, пока контракт не кончится.

– А когда он кончится? – спохватилась я.

– Когда я решу, Виола, – довольно улыбнулся дознаватель и открыл ящик стола.

Оттуда он вынул несколько десятков свитков и вручил мне.

– И имейте в виду, что никому рассказывать о ходе дела нельзя. Я уже убедился, что вы не из болтливых, но уточняю на всякий случай. Пока не произошло ничего такого, что потребовало бы клятвы о неразглашении, но если понадобится, то вы её мне принесёте, это часть нашей работы. А вот это вам для ознакомления. Допросы, которые я уже успел провести. Ваша задача – отмечать нелогичности, противоречия, странности.

Я приняла свитки и устроилась на небольшом диванчике рядом со столом Аршеса, потому что другого стола в кабинете не имелось, а свой дознаватель занимал сам.

Чем больше я читала, тем сильнее зверела. Кажется, я была на грани оборота. Не в гайрону, конечно, а в какую-то другую дикую и очень опасную тварь. Нам-то всегда говорили: «Что прислали, тем и кормим! Будьте благодарны короне, что хоть так о вас заботятся!».

А вопросы, оказывается, не короне нужно задавать. Обеспечивали нас вполне приемлемо. Если бы до нас доходила хотя бы половина выделенных благ, мы бы как жемчужины в бархате перекатывались. Раньше таких проблем не было, но в начале 66-го года у приюта сменилось руководство. Всех сотрудников заменили на новых, причём подбирали специально самых равнодушных и беспринципных. И только Ятора Адейтасуна смогла пробиться в приют самостоятельно. С рекомендацией из академии и уведомлением о распределении от королевской канцелярии директриса не смогла ей отказать. Девушка проработала чуть меньше лаурдена и исчезла.

Я сидела на диване в кабинете Аршеса и один за другим просматривала свитки с допросами. Аршес не солгал, почти все из опрошенных им воспитательниц понесли наказания, о чём свидетельствовали подписанные приговоры. В приюте было не так много работников. Директриса, её заместительница, она же кастелянша, шесть воспитательниц, повариха и целительница. Убирались, мыли посуду и ухаживали за главным сокровищем приюта – садом – мы сами. Из него и шли на стол фрукты и редкие овощи, в основном те, что похуже: мятые, червивые, тронутые гнилью. А всё хорошее зайта Наррасти, чтоб её марра́зы сожрали, умудрялась продавать на сторону. Очень предприимчивая была женщина, как ни посмотри. А хотелось бы посмотреть, и сильно. Например, как её забирает глубина. Желательно, живую. Хотя нет, это слишком быстро. Надо спросить у Аршеса, есть ли в Аберрии казнь через голодную смерть.