Глава VII

Пребывая в замешательстве и остро нуждаясь в покое и уединении, чтобы привести мысли в порядок, я наткнулся (как, бывало, сталкивался на лестнице с ее покойной матерью) на свою дочь Пенелопу, которая потребовала немедленно передать ей содержание моего разговора с мистером Фрэнклином. Положение обязывало, не сходя с места, прихлопнуть любопытство Пенелопы, как муху. Соответственно я объяснил, что мы с мистером Фрэнклином толковали о внешней политике, пока не выдохлись и не задремали на солнцепеке. Попробуйте дать похожий ответ на неудобный вопрос, заданный женой или дочерью в неудобное время, и можете не сомневаться, что они с истинно женской лаской и поцелуями подлижутся и зададут его еще раз.

Миледи и мисс Рэчел вернулись домой ближе к вечеру.

Стоит ли говорить, как они были поражены, что мистер Фрэнклин Блэк уже прибыл и успел ускакать на лошади. Стоит ли говорить, что и они стали задавать неудобные вопросы, от которых на этот раз нельзя было отделаться ссылками на разговоры о внешней политике и полуденную дремоту. Исчерпав запасы изобретательности, я сказал, что раннее прибытие мистера Фрэнклина утренним поездом следует отнести на счет его общеизвестных причуд. На вопрос, не является ли скоропалительный отъезд верхом еще одной причудой, я ответил «воистину» и, как мне показалось, ловко вывернулся из щекотливого положения.

Преодолев препятствия в лице дам, я столкнулся с новыми трудностями, поджидавшими меня в моей собственной комнате. Пенелопа явилась подлизываться с истинно женской лаской и поцелуями и с истинно женским любопытством задала новый вопрос. На этот раз ее интересовало, что происходит с нашей второй горничной Розанной Спирман.

Покинув нас с мистером Фрэнклином на Зыбучих песках, служанка вернулась в дом в загадочном расположении духа. Ее лицо, по словам Пенелопы, семь раз поменяло цвет, Розанна то без причины радовалась, то без причины впадала в уныние. На одном дыхании задавала сотню вопросов о мистере Фрэнклине Блэке и тут же огрызнулась на Пенелопу, когда та осмелилась спросить, чем незнакомый джентльмен мог ее заинтересовать. С озадаченным видом, улыбаясь, Розанна чертила имя мистера Фрэнклина на корзинке с рукодельем. С не менее озадаченным видом, плача, рассматривала в зеркале свое кривое плечо. Неужели она встречала мистера Фрэнклина раньше? Быть такого не может! Или они что-то слыхали друг о друге? И этого не могло быть! Я был готов поручиться, что мистер Фрэнклин неподдельно удивился, заметив, с каким выражением смотрела на него горничная. Пенелопа подтвердила, что и Розанна с искренним женским любопытством задавала вопросы о мистере Фрэнклине. Эти пересуды и без того были мне в тягость, как вдруг Пенелопа прервала наш разговор, выпалив самое чудовищное предположение, какое мне когда-либо приходилось слышать.

– Отец! – на полном серьезе сказала моя дочь. – Здесь не может быть других объяснений. Розанна с первого взгляда влюбилась в мистера Фрэнклина!

Вы, конечно, слыхали о влюбляющихся с первого взгляда юных девах, и такое поведение не казалось вам необычным. Но чтобы принятая на работу из исправдома горничная с невзрачной физиономией и ущербным плечом влюбилась с первого взгляда в джентльмена, приехавшего в гости к ее хозяйке? Попробуйте найти бо́льшую глупость в любом романе, изданном в христианском мире. Я хохотал до слез. Странно, но Пенелопе моя веселость пришлась не по вкусу.

– Я прежде не замечала за тобой жестокости, папа, – тихо проговорила она и выбежала из комнаты.

Слова дочери окатили меня, как ушат холодной воды. Как только они сорвались у нее с языка, я страшно разозлился на себя, что принял их слишком близко к сердцу, но что случилось, то случилось. Сменим тему, пожалуй. Прошу прощения, что отвлекся и написал об этом – на то есть причина, и вы скоро о ней узнаете.

Прежде чем мистер Фрэнклин вернулся из Фризингхолла, наступил вечер и успели позвонить переодеваться к ужину. Я лично отнес горячую воду в его комнату, ожидая услышать, что длительная задержка была вызвана какими-то происшествиями. К моему (и вашему, несомненно, тоже) великому разочарованию, ничего необычного не случилось. Никаких встреч с индусами по дороге туда и обратно. Мистер Фрэнклин сдал Лунный камень в банк, указав лишь, что речь идет о ценной вещи большой стоимости, и привез с собой расписку. Спускаясь по лестнице, я думал, что после первоначальной дневной суматохи, вызванной алмазом, концовка дня выдалась несколько прозаической.

О том, как прошла встреча мистера Фрэнклина с его тетей и кузиной, я ничего не могу сообщить.

Я бы много дал, чтобы прислуживать за столом в тот вечер. Однако служить за столом (за исключением больших семейных празднеств) при моем положении в доме значило бы потерять достоинство в глазах других слуг – по мнению миледи, я и так был к этому склонен и мог бы обойтись без новых поводов. Новости из высших сфер в тот вечер мне доставляли Пенелопа и лакей. Моя дочь сказала, что никогда еще не видела, чтобы мисс Рэчел так тщательно занималась прической и выглядела так ярко и привлекательно, как перед встречей с мистером Фрэнклином в парадной гостиной. Лакей сообщил, что сохранять степенность в присутствии господ и прислуживать за ужином мистеру Фрэнклину Блэку – совершенно несовместимые вещи, каких он не припомнит за все время службы. Позже вечером мы слышали, как пара поет дуэтом, мистер Фрэнклин брал слишком высоко, мисс Рэчел – еще выше, миледи за пианино поспевала за ними через пень-колоду, но в конце концов успешно подвела их к финалу, и из открытых окон на ночную террасу полилась чудесная, стройная музыка. Еще позже я пришел к мистеру Фрэнклину в курительный салон с бренди и содовой и обнаружил, что мисс Рэчел совершенно вытеснила мысли об алмазе из его головы.

– Очаровательнее девушки не сыскать во всей Англии! – вот все, что я смог извлечь из него, когда попытался завязать разговор о серьезных вещах.

К полуночи я, как обычно, сделал обход дома вместе с моим заместителем (лакеем Самюэлем). Когда все двери за исключением бокового выхода на террасу были заперты, я отправил Самюэля почивать, а сам перед сном вышел подышать свежим воздухом.

Ночь стояла спокойная и душная, в небе висела полная луна. На дворе было так тихо, что до меня временами доносился слабый, глухой шум волн, набегающих на песчаную отмель у входа в нашу маленькую бухту. Дом со стороны террасы был погружен в темноту, однако огибающую террасу галечную дорожку хорошо освещал яркий лунный свет. Опустив глаза, я заметил отбрасываемую светом луны тень притаившегося за углом дома человека.

Будучи старым и хитрым, я не стал окликать чужака. К сожалению, я был также стар и неуклюж, и скрип гальки под ногами выдал меня с головой. Прежде чем я успел потихоньку обойти вокруг угла дома, послышался поспешно удаляющийся топот легких ног – легче моих, причем не одной пары. Пока я подходил к углу, незваные гости, кто бы они ни были, успели нырнуть в кусты на дальнем конце дорожки и скрыться из виду за густыми деревьями и кустарниками, покрывавшими эту часть усадьбы. Под прикрытием кустов они могли перелезть через ограду и выйти прямо на дорогу. Будь я на сорок лет моложе, я бы, пожалуй, догнал их, помешав покинуть нашу территорию. В моем возрасте, однако, мне пришлось возвращаться, чтобы призвать на помощь пару ног помоложе. Никого не будя, мы с Самюэлем взяли пару ружей, обошли вокруг дома и прочесали кусты. Убедившись, что на территории усадьбы никого нет, мы повернули назад. Проходя по той части дорожки, откуда я заметил тень, я запоздало обнаружил на чистой гальке небольшой сверкающий в лунном свете предмет. Подняв его, я увидел маленький флакон с густой, приторно пахнущей чернильно-черной жидкостью.

Я ничего не стал объяснять Самюэлю. Однако, помня рассказ Пенелопы о фокусниках и черной жидкости на ладони мальчишки, немедленно заподозрил, что спугнул трех индусов, притаившихся возле дома, с языческим упорством пытавшихся выяснить, где алмаз находился этой ночью.

Глава VIII

Здесь я считаю нужным взять минутную паузу.

Сверившись с собственной памятью и дневниковыми записями Пенелопы, я не вижу нужды долго задерживаться на промежутке времени между появлением мистера Фрэнклина и днем рождения мисс Рэчел. По большей части дни текли, не принося событий, достойных пера. С вашего позволения и с помощью Пенелопы я упомяну здесь лишь некоторые даты, оставив за собой право вернуться к каждодневному повествованию с того момента, когда Лунный камень стал главной заботой каждого человека в нашем доме.

Вернемся назад – к бутылочке приторно пахнущих чернил, подобранной мной на дорожке во время ночной вылазки.

На следующее утро (двадцать шестого мая) я предъявил мистеру Фрэнклину реквизит фокусников и рассказал ему то, что уже сообщил вам. Он выразил мнение, что индусы мало того, что прятались около дома, очевидно, глупо верили в свое колдовство: будто пассы над головой мальчика и чернила на его ладони позволяли видеть людей и предметы вне досягаемости человеческих органов зрения. И в Англии, и на Востоке есть те, сообщил мистер Фрэнклин, кто практикует этот любопытный фокус (правда, без помощи чернил) и называет его каким-то французским словом, похожим на «ясность видения».

– Можете не сомневаться, – закончил он, – индусы загодя решили, что мы держим алмаз в доме, и привели своего мальчика-ясновидца, чтобы тот показал им, где он лежит, если бы у них получилось забраться в дом вчера ночью.

– Вы полагаете, они повторят попытку, сэр?

– Это зависит от реальных способностей мальчика. Если он действительно способен увидеть, что алмаз лежит в стальном сейфе банка Фризиголла, новых появлений индусов можно пока не опасаться. А если нет, у нас появится еще одна возможность поймать их в кустах в одну из ближайших ночей.

Я был почти уверен во втором, но, как ни странно, этого не случилось.

Или фокусники пронюхали в городе, что мистера Фрэнклина видели в банке, и сделали правильные выводы, или мальчишка действительно увидел алмаз там, где он теперь хранился (во что я наотрез отказываюсь поверить), а может, по чистой случайности, но в течение несколько недель, оставшихся до дня рождения мисс Рэчел, ни один индус и носа не показал около нашего дома. Фокусники занимались своим ремеслом в городе, а мы с мистером Фрэнклином ждали новых событий в решимости не открывать наши подозрения проходимцам раньше времени. Я рассказал о том, как отнеслись к событию обе стороны, а более об индусах мне нечего добавить.

Двадцать девятого мая мисс Рэчел и мистер Фрэнклин нашли новый совместный способ убивать оттягивающее им руки время. Подробное описание их развлечения приведено здесь не случайно. Вы увидите, что оно повлияло на дальнейшие события.

Люди благородных кровей, идя по жизни, спотыкаются о крайне неудобный камень – собственную праздность. Свою жизнь они по большому счету проводят в поисках, чем бы таким заняться. Любопытно наблюдать – особенно в том случае, когда господа мнят себя интеллектуалами, – как часто они очертя голову предаются какой-нибудь безобразной затее. В девяти из десяти случаев они кого-нибудь мучают или что-нибудь портят, твердо уверовав, что развивают собственный ум, в то время как на самом деле просто устраивают в доме беспорядок. Я наблюдал, как и леди (увы!), и джентльмены день за днем расхаживают с пустыми коробочками, ловят тритонов, жуков, пауков и лягушек, а вернувшись домой, протыкают несчастных булавками или режут без зазрения совести на мелкие кусочки. Нередко можно видеть, как молодой барин или барышня пялится в лупу на паучьи внутренности, как побывавшая в их руках лягушка без головы ковыляет по лестнице, и, если вы спросите, чем вызвана такая бессердечная жестокость, вам ответят, что ребенок проявляет наклонность к естественным наукам. В другой раз можно наблюдать, как они губят прекрасный цветок, тыча в него из праздного любопытства острыми инструментами, выясняя, из чего он сделан. Станет ли цветок красивее, будет ли он приятнее пахнуть, если они это узнают? Что вы! Бедняжкам надо чем-то занять время, разве вы не видите? Им просто надо занять свое время. В детстве вы копались в грязи и лепили «куличи». Теперь вы подросли и копаетесь в гадкой науке, расчленяете пауков, портите цветы. Что в одном, что в другом случае разгадка заключается в том, что вам не о чем думать вашей бедной пустой головой, а у ваших бедных праздных ручонок нет никакой работы. И вот вы уже мажете краской холст и разводите вонь на весь дом, или держите в стеклянном ящике с грязной водой головастиков, от которых всех в доме мутит, или на каждом шагу откалываете и собираете кусочки камней, из-за чего еда хрустит на зубах, или пачкаете себе пальцы, вообразив себя фотографом и уродуя лица всех домочадцев. Несомненно, людям, вынужденным зарабатывать на жизнь, одежду, кров и пищу, подчас бывает тяжело. Однако сравните самую тяжелую поденную работу, которую вам доводилось делать, с той праздностью, что рассекает цветы и ковыряется в животе у пауков, и вы поблагодарите вашу судьбу за то, что у вас есть о чем думать и что для ваших рук имеется настоящее занятие.

Рад сообщить, что мистер Фрэнклин и мисс Рэчел хотя бы никого не мучили. Они ограничивались созданием беспорядка и, надо отдать им должное, испортили всего лишь облицовку двери.

Всесторонний гений мистера Фрэнклина попробовал на зуб все на свете, не пропустив в том числе «декоративную живопись». Он сообщил нам, что изобрел новый состав для разжижения краски, который называл «связующее». Из чего оно состояло, мне неведомо. Но главное свойство могу описать в двух словах – состав вонял. Мисс Рэчел не терпелось испробовать новую технику. Мистер Фрэнклин послал в Лондон за материалами, смешал их и развел такую вонь, что расчихались собаки. Он повязал вокруг платья мисс Рэчел передник и нагрудник и усадил ее за раскрашивание двери ее личной маленькой гостиной, которую – видимо, не сумев подобрать подходящее английское слово – она называла «будуаром». Парочка начала красить дверь с внутренней стороны. Мистер Фрэнклин пемзой соскреб с нее прекрасный лак, чтобы, по его выражению, подготовить рабочую поверхность. Затем мисс Рэчел под надзором и при помощи мистера Фрэнклина покрыла ее узорами и фигурами – грифонами, птицами, цветами, купидонами и тому подобными вещами, срисованными с картин известного итальянского художника, чье имя я запамятовал. Кажется, того самого, что весь мир завалил мадоннами и водил шашни с дочерью пекаря. Если называть эту роспись работой, то продвигалась она медленно и была грязной. Однако юная леди и джентльмен, казалось, ни капли не уставали ей заниматься. В любое время, если не катались верхом, не принимали гостей, не трапезничали и не пели дуэтом, они сидели голова к голове и с долготерпением пчелок портили дверь. Как, бишь, звали того поэта, что сказал «сатана всегда найдет дурное занятие для праздных рук»? Нет ничего правдивее – как если бы он занял мое место и своими глазами увидел мисс Рэчел с ее кистью и мистера Фрэнклина с его связующим составом.

Очередной день, достойный упоминания, пришелся на воскресенье, четвертое июня.

В тот вечер мы в людской впервые обсуждали один хозяйственный вопрос, который, как и покраска двери, сыграл свою роль в грядущих событиях.

Видя, какое удовольствие мистер Фрэнклин и мисс Рэчел находили в обществе друг друга, какой прелестной парой выглядели во всех отношениях, мы, разумеется, начали пересуды о том, не найдут ли они общий язык помимо разукрашивания двери. Одни предсказывали, что свадьбу сыграют еще до конца лета. Другие (со мной во главе) признавали, что мисс Рэчел, возможно, и выйдет замуж, но только сомневались (по причинам, которые я вскоре назову), что женихом будет мистер Фрэнклин Блэк.

В том, что мистер Фрэнклин был влюблен, любой, кто его видел, не мог сомневаться. Понять намерения мисс Рэчел было труднее. Окажите мне честь представить ее и тогда уж решайте сами.

Приближалось двадцать первое июня – юной госпоже исполнялось восемнадцать лет. Если вам нравятся брюнетки (которые, я слышал, вышли из моды в этом беспутном мире) и если вы не придираетесь к росту, поручусь, что вам не приходилось видеть девушку прелестнее мисс Рэчел. Невысокого росточка, худенькая, но прекрасно сложенная с головы до ног. То, как она садится, встает и особенно ходит, у любого мужчины в здравом уме не оставило бы сомнений, что прелестями своей фигуры (если будет позволено так выразиться) она обязана плоти, а не платью. Таких черных волос я ни у кого не видел. Под стать им были глаза. Должен признать, что нос ее невелик. Губы и подбородок – нектар богов (по выражению мистера Фрэнклина). Цвет лица (согласно тому же авторитетному источнику) теплотой не уступал солнцу, имея при этом одно существенное преимущество – на него всегда приятно было смотреть. Прибавьте ко всему, что головку она держала прямо, как стрела, – смело, одухотворенно, благородно, что голос ее был чист и звонок, как металл, улыбка, не успев появиться на губах, рождалась сначала в глазах, и вот вам живой портрет в полный рост!

А как же характер? Неужели у очаровательного создания не было никаких изъянов? Изъянов у нее не больше и не меньше вашего, мадам.