КАПУЛЕТТИ. Мы с Монтегю, два старых человека,
За дело получили нагоняй.
Но как бы эту ссору прекратить?
ПАРИС. Досадно, что не могут в мире жить
Почтенной репутации особы.
Но вы мне ничего не говорите.
КАПУЛЕТТИ. Уже сказал и снова повторю:
Куда ей замуж! Сами посудите:
Девчонке и четырнадцати нет.
Вам надо потерпеть годок-другой,
И дочь созреет, чтобы стать женой.
ПАРИС. Но счастье материнства узнают
И более незрелые девицы.
КАПУЛЕТТИ. Да, но приносит лишнее страданье
Такое слишком раннее познанье.
В земле мои надежды, и одна
Моих земель наследница – она,
Джульетта. Поухаживай за ней,
Любви добейся, сердцем завладей.
Мое согласье без ее желанья —
Лишь звук в аккорде бракосочетанья.
А ночью в доме нашем карнавал.
Я множество гостей наприглашал;
А дорогих друзей моих – особо.
Прибавьте к ним еще одну особу.
Земных светил блистательные очи
Рассеют сумрак карнавальной ночи.
У нас, сегодня, в обществе девиц,
Среди красивых, юных, свежих лиц
На вас пахнет весною молодою,
Что за хромою гонится зимою.
И та, быть может, суженая ваша,
Кто лучше всех, достойнее и краше.
Здесь будет и Джульетта веселиться,
В ряду девиц обычная девица;
Обычная, которых легион,
А вовсе не одна на миллион.

(СЛУГЕ, подавая ему записку.)

А ты, приятель, обойди Верону
И в этом списке каждую персону
Проси нижайше, всех до одного,
Пожаловать на наше торжество. —
Парис, идемте.

(КАПУЛЕТТИ и ПАРИС уходят.)

СЛУГА. «И в этом списке каждую персону!». А что мне в нем? Может, здесь написано: сиди себе сапожник со своим аршином, портной – с колодкой, художник – с удочкой, рыбак – с кисточкой, – и не в свое дело не суйся. «Проси нижайше всех до одного!». А кого просить, ни одного не назвал. Что я ему, читатель, что ли!

(Входят РОМЕО и БЕНВОЛИО.)

И вовремя же они подвернулись!

БЕНВОЛИО (к РОМЕО). Молчи. Пожар – лекарство от пожара,
От скорби – скорбь и от болезни – боль.
А голова кружится от угара, —
Вскружить ее по-новому позволь.
На новую заразу глянь вполглаза,
И старая отвяжется зараза.
РОМЕО. И подорожник это исцеляет.
БЕНВОЛИО. Что именно?
РОМЕО. Ушибы на ногах.
БЕНВОЛИО. Ромео, ты помешан.
РОМЕО. Вроде нет,
Но под замком сижу и голодаю,
И муки несказанные терплю,
Как будто в самом деле помешался.
СЛУГА. День добрый, сэр.
РОМЕО. День добрый и тебе.
СЛУГА. Милорд, вы не могли бы прочитать…
РОМЕО. Мою судьбу в отчаянье моем?

СЛУГА. Это может всякий, а вот можете ли вы прочесть то, что только ученому под силу?

РОМЕО. Конечно, если буквы изучал.

СЛУГА. Спасибо, что не отказали. Господь с вами. (Хочет уйти.)

РОМЕО. Постой, дружище, давай прочту, я умею. (Читает.) «Синьор Мартино с супругой и дочерьми. Граф Ансельмо с его прекрасными сестрами. Вдовствующая госпожа Витрувио. Господин Плаченцо с его очаровательными племянницами. Меркуцио и его брат Валентин. Мой дядя Капулетти с супругой и дочерьми. Моя прелестная племянница Розалина. Ливия. Синьор Валенцо и его кузен Тибальт. Люцио и хохотушка Елена».

Отменное собранье. Где их ждут?
СЛУГА. Там, вверх по улице.
РОМЕО. Где это там?
СЛУГА. Там, где наш дом, на ужин ввечеру.
РОМЕО. В чей дом?
СЛУГА. В дом господина моего.
РОМЕО. Мне б стоило спросить об этом раньше.

СЛУГА. Да я и так скажу вам. Мой хозяин – синьор Капулетти, богач, каких мало, и если вы не Монтегю, просим покорно к нам на стаканчик винца. До скорого свидания. (Уходит.)

БЕНВОЛИО. Помимо распрекрасной Розалины,
В которую ты по уши влюблен,
На праздник ежегодный Капулетти
Все здешние красавицы придут.
Пойдем туда. Сравнив их непредвзято,
Я докажу тебе: твоя гагара —
Всего лишь галка, и тебе не пара.
РОМЕО. О, если от иконы отвратится,
Как еретик, мой вероломный взгляд,
То слезы вспыхнут и испепелят
В кощунстве утонувшие зеницы.
Всевидящий не видел небосвод
Со дня творенья этаких красот.
БЕНВОЛИО. Все так, но ты, вглядевшись в оба глаза,
Ее красот не взвешивал ни разу.
Хрустальные весы из-под ресниц
Настрой на красоту других девиц.
И как бы Розалина ни сверкала,
Она померкнет в блеске карнавала.
РОМЕО. Пойдем. Но не на выставку синьор,
А ради той, кто мой ласкает взор.

(Уходят.)

Акт первый. Сцена третья

Комната в доме Капулетти.

Входят ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ и КОРМИЛИЦА.

ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Зови Джульетту, няня. Где она?
КОРМИЛИЦА. Клянусь былой невинностью своей,
Утраченной в двенадцать с небольшим, —
Давно звала. Джульетта! Стрекоза!
Голубка, где ты? Детка, отзовись!

Входит ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА. Да здесь я, здесь! Чего тебе?
КОРМИЛИЦА. Не мне,
А матушке.
ДЖУЛЬЕТТА. Мадам, что вам угодно?
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Вот дело в чем… Ты, нянюшка, поди.
Я с дочкой посекретничать хочу.
Хотя… останься, ты ведь не чужая:
Мою Джульетту вынянчила ты.
КОРМИЛИЦА. За годом годик, за часочком час.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Но ей же нет четырнадцати лет?
КОРМИЛИЦА. Четырнадцать зубов своих отдам —
Хоть у беззубой нет и четырех, —
Что ей еще четырнадцати нет.
До дня Петрова сколько?
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Две недели.
Да к ним еще дней несколько прибавь.
КОРМИЛИЦА. Да нет, тут ни убавить ни прибавить:
Четырнадцать ей будет в день Петров.
Моей Сюзанне было бы не меньше,
Когда б за тяжкие мои грехи
Господь не отнял дочку у меня —
Дай, Боже, ей небесного блаженства!
Так вот, как раз четырнадцать Джульетте
И минет, верьте слову, в день Петров.
Когда землетрясенье было? То-то.
Одиннадцать годов тому назад.
В тот самый день – ох, помню как сейчас! —
Я от груди глупышку отучала.
Нашла полыни возле голубятни,
Соски себе натерла и – кормить.
А вы гостили в Мантуе с милордом.
Поди ж ты, помню, даром что стара!
Джульетта хвать полыни с молоком
Да в рев: уж так ей горько показалось.
Тут голубятня вся и затрясись.
Я мигом ноги в руки и – бежать.
Одиннадцать исполнилось тому.
Она тогда ходить еще училась.
Да что ж я вру! Вовсю уже ходила —
Клянусь распятьем! – бегала вовсю!
Еще, я помню, лоб себе разбила.
А муж-то мой – веселый был такой! —
Мой муж-то – упокой его Господь! —
Малышку поднял да и говорит:
«Не падай вниз лицом. Вот подрастешь,
На спинку падать будешь. Хорошо?».
А деточка – спасением клянусь! —
Вмиг унялась и говорит: «Угу!».
Животики от смеха надорвешь.
И через сотню лет не позабуду.
Он говорит: «На спинку падать будешь?» —
А дурочка «Угу» ему в ответ.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Ну, полно, няня, полно, помолчи.
КОРМИЛИЦА. Да, госпожа. Нет, со смеху помру.
Отерла нос и нате вам: «Угу!».
А шишка-то вскочила – ого-го-го! —
С яичко петушиное, пожалуй!
Об землю лбом, ревет, а муж-покойник:
«Не падай вниз лицом. Вот подрастешь,
На спинку падать будешь. Хорошо?».
А та ему «Угу» и унялась.
ДЖУЛЬЕТТА. А ты уймешься, няня, или нет?
КОРМИЛИЦА. Молчу, молчу. Господь тебя храни!
Вскормила стольких я, но ты была
На зависть всем. Молюсь я об одном:
Дожить бы мне до свадьбы до твоей.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Ну, вот вам и до свадьбы добрались.
Скажи, Джульетта, доченька моя,
Ты думаешь ли замуж выходить?
ДЖУЛЬЕТТА. Такая честь мне и во сне не снилась.
КОРМИЛИЦА. Каков ответ! Нет, я бы так сказала —
Будь матерью тебе я, а не мамкой, —
Что ты свой ум всосала с молоком.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. А думать надо. В возрасте твоем
Уж я была не девушкой, как ты,
А матерью твоею. А в Вероне
Есть леди и моложе, и с детьми.
Короче говоря, твоей руки
И сердца просит доблестный Парис.
КОРМИЛИЦА. Что за красавчик, деточка моя!
Картиночка! Фигурка восковая!
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. В саду веронском лучший из цветов.
КОРМИЛИЦА. Цветочек! Гладиолус! Гиацинт!
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Ну, что молчишь? Тебе он по душе?
Он к нам на пир сегодня приглашен.
Его лицо – раскрытый фолиант,
Начертанный рукою красоты.
Заметь, как гармоничны очертанья
У этого роскошного изданья;
Как лист прекрасен титульный его
И авторов известных мастерство.
А что таится в этом сочиненье,
Прочти в его глазах, как в оглавленье.
Любовный том, с любовью сверстан он,
Одна беда, что не переплетен.
Но рыба, что пойдет на переплет,
Еще живет, не ведая хлопот.
Не всякая, к тому ж еще, годится
Облечь собой столь дивные страницы.
Но золотая повесть в книге той
Должна сверкать застежкой золотой.
И в том, что ты войдешь в его владенья,
Ни униженья нет, ни умаленья.
КОРМИЛИЦА. Ну, а всего скорее – утолщенье:
Мужчине – радость, женщине – мученье.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. На первый взгляд, не очень-то ты рада
Его любви. Тобою он любим?
ДЖУЛЬЕТТА. Приглянется, так с первого же взгляда
Влюблюсь в него. А впрочем, поглядим.
Но глазки строить вашему Парису
Я буду лишь по вашему капризу.

Входит СЛУГА.

СЛУГА. Госпожа, гости в сборе, столы накрыты, вас зовут, юную леди поминутно спрашивают, кормилицу на кухне бранят почем зря, короче говоря, дым коромыслом. А мне пора прислуживать за столом. Покорнейше прошу вас пожаловать туда.

ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Парис явился. Дочка, поспешим.

КОРМИЛИЦА. Благих тебе ночей ко дням благим.

(Уходят.)

Акт первый. Сцена четвертая

Улица.

Входят РОМЕО, МЕРКУЦИО, БЕНВОЛИО, пять-шесть ЧЕЛОВЕК в масках и СЛУГИ с факелами.

РОМЕО. Войдем с любезной речью иль, войдя,
Не извинимся даже за вторженье?
БЕНВОЛИО. На что нам это словоизверженье?
Зачем Амура пугалом рядить:
Шарфом ему завязывать глаза,
Татарский лук раскрашенный вручать?
Чтоб женщины в испуге разбежались?
Не будем мы разыгрывать пролог,
Прислушиваясь к шепоту суфлера.
Хозяйский тон нас с тона не собьет,
И танец наш не будет слишком тонным.
РОМЕО. Мне эта интонация – не в тон.
Моей души тональность – тяжкий стон.
Когда ж на сердце тяжесть – не до танцев.
Подай мне факел, буду разгонять
Я мрак небес со стоном или без.
МЕРКУЦИО. Ну, что ты расстонался, мракобес?
Ведь мы же собирались танцевать.
РОМЕО. Ты в легких башмаках идешь, танцуя,
А в танце, как на крыльях, воспаришь.
Но нелегки, нелегкая возьми их,
Свинцовые крыла моей души:
Не до паренья мне и не до па.
МЕРКУЦИО. Но ты влюблен. Возьми у Купидона
Его крыла, подпрыгни и пари.
Два-три прыжка – и стон твой испарится.
РОМЕО. Я, кажется, допрыгался уже:
Сбит на лету стрелою Купидона
И намертво к печали пригвожден.
Я, тяжестью любви обремененный,
Не в силах прыгнуть выше головы.
МЕРКУЦИО. Чем тяготиться бременем любовным,
Ты лучше б сам любовь обременил.
Но не снести ей: чересчур нежна.
РОМЕО. Нежна? Она груба невыносимо,
Несносна, неотесанна, черства!
В занозах я от нежности подобной.
МЕРКУЦИО. И ты будь погрубее с грубиянкой,
Заносчивей с занозистою будь —
И сбросишь это бремя. Где же маски?
Давайте маску личную – лицо —
Маскировать безликою личиной.
И пусть она сгорает от стыда,
Когда нас пристыдят хоть в чем-нибудь.
БЕНВОЛИО. Вот дверь. Заходим и без разговоров
Своим ногам работу задаем.
РОМЕО. Подайте факел. Лишь весельчаки
Вонзают с легким сердцем каблуки
В бесчувственный настил из камыша.
А я, как говорили в старину,
Светильником побуду до поры:
Не наигравшись, выйду из игры.
МЕРКУЦИО. Ромео, переигрываешь ты.
Твоя любовь, прости меня, – болото.
Ты в нем погряз; тебя мы за ушко
На солнышко из грязи извлечем —
И незачем шататься днем с огнем.
РОМЕО. Но мне темно.
МЕРКУЦИО. И впрямь стемнеет скоро
Средь темного такого разговора.
Хоть ты умен, но нас тут пять голов:
В пять раз умней, а корчим дураков.
РОМЕО. Вот почему вам маскарад – отрада,
А умному не надо маскарада.
МЕРКУЦИО. Но почему?
РОМЕО. Я видел сон.
МЕРКУЦИО. Я тоже.
РОМЕО. Что видел ты?
МЕРКУЦИО. Что верить снам негоже,
А кто им верит, тот умом ослаб.
РОМЕО. Но сны не лгут.
МЕРКУЦИО. Зато царица Маб…
РОМЕО. Что за царица?
МЕРКУЦИО. Акушерка фей.
Видал агат в кольце у олдермена?
Царица Маб росточком с камень тот.
Она по лицам спящих разъезжает.
В ее упряжке – бусинки росы,
На них попонки – крылья светляков,
В колесах спицы – лапки паука,
Постромки и подпруги – паутинки,
Хомут – чешуйка лунного луча,
Кнут – волоконце дымки предрассветной,
А кнутовище – косточка сверчка.
На козлах и запятках – мотыльки,
Не больше червячков, что под ногтями
Плодятся у бездельниц молодых.
А сделана карета из ореха
Мастеровыми – белкой и бобром,
Работающим издавна для фей.
Из ночи в ночь царица заезжает
Влюбленным в мозг – и снится им любовь;
Придворным на колено залетит —
Им снится двор коленопреклоненный;
Мздоимцам в горсть – им снятся горсти мзды;
Девицам в губы – снятся губы девам;
Им, чье дыханье сладостями веет,
Прыщами мстит разгневанная Маб;
Прокатится по носу адвоката —
Он гонорар почует и во сне;
Порой щетинкой свинки десятинной
У пастора под носом проведет —
Он спит и видит прибыльный приход;
Порой по горлу воина проскачет —
И тот во сне врагу вонзает в горло
Испанский меч и рушит все кругом,
И пьет пятисаженными ковшами;
А рев трубы пригрезится ему, —
Он вскакивает, молится в испуге
И – снова спать. Еще старуха Маб
Хвосты коней и волосы людей
Сплетает в колтуны, и их нельзя
Расчесывать – накликаешь беду.
Давая спящим девушкам понять,
Чего им ждать в замужестве, она
Их тяжестью неведомой гнетет.
А то еще…
РОМЕО. Меркуцио, молчи!
Все это вздор.
МЕРКУЦИО. Все это – сны твои,
Химеры обленившегося мозга,
Воображенья тощего ростки.
Они бесплотны, словно пустота;
Они непредсказуемы, как ветер:
То к северу он с пылкостью стремится,
То с яростью холодною – на юг.
БЕНВОЛИО. Боюсь я, ветер вашей болтовни
Нам сдует ужин. Надо поспешить.
РОМЕО. Помедлить надо. Чувствую душою, —
Моя судьба на ниточке висит:
Того и жди – сорвется с высоты.
Чудовищное что-то предвещает
Мне этот бал: возмездье за грехи,
Моей постылой жизни угасанье
И мерзкую безвременную смерть.
Но смертник я на паруснике смерти,
А у руля – бессмертный капитан.
Друзья, идемте.
БЕНВОЛИО. Бейте в барабан.

(Уходят.)

Акт первый. Сцена пятая

Зал в доме Капулетти.

Входят МУЗЫКАНТЫ и СЛУГИ.

ПЕРВЫЙ СЛУГА. Где же Пат Судомойщик? Хорош помощник, ничего не скажешь! Пора тарелки расставлять, а они еще не мыты!

ВТОРОЙ СЛУГА. Так оно всегда и бывает, когда всем заведует одно лицо, да еще с утра немытое.

ПЕРВЫЙ СЛУГА. Кресла убрать, буфеты отодвинуть, тарелки пересчитать. И позаботься, дружище, о пирожках с марципаном для меня. И вот что, не в службу, а в дружбу, попроси привратника впустить Сюзанну Котлотерку и Нелли. Пат! Пат Судомойщик!

ТРЕТИЙ СЛУГА. Да здесь я. Чего тебе?

ПЕРВЫЙ СЛУГА. Тебя ищут, тебя зовут, тебя спрашивают, тебя требуют, живо беги вниз.

ТРЕТИЙ СЛУГА. Что мне теперь – разорваться?

ВТОРОЙ СЛУГА. Да беги уж! Веселей, друзья! Кто в живых останется, все тому достанется.

Входят КАПУЛЕТТИ, ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ и ДЖУЛЬЕТТА с ДОМАШНИМИ встречать гостей в масках.

КАПУЛЕТТИ. Прошу вас, проходите, господа,
И ваших дам на танец приглашайте.
А мы сейчас узнаем, у кого
На ножках есть мозоли. Пусть теперь
Жеманницы откажутся плясать.
Мы скажем так: они из-за мозолей
Стоят у стен, мозоля нам глаза.
Что, я не прав? Входите, господа.
И я по балам хаживал когда-то,
И я красоткам нежности шептал.
Давно все это было, ох, давно.
Играйте, музыканты. Шире круг!

Входят РОМЕО, МЕРКУЦИО, БЕНВОЛИО, БАЛЬТАЗАР и ДРУГИЕ.

Вас, кавалеры, дамы заждались.

(Музыка. Гости танцуют.)

Скамьи в сторонку! Света! Больше света!
Камин гасите, жарко без него.
Ну, вот и славно, дети, веселитесь!

(ДЯДЕ КАПУЛЕТТИ.)

А нам бы лучше, дядюшка, присесть.
Свое оттанцевали мы давно.
Когда, бишь, в маскараде были мы
В последний раз?
ДЯДЯ КАПУЛЕТТИ. Тому назад лет тридцать.
КАПУЛЕТТИ. Да, что ты! Много меньше, много меньше!
Лет двадцать пять, не более, назад,
На Троицу, на свадьбе у Люченцо,
Мы танцевали, дядюшка, с тобой.
ДЯДЯ КАПУЛЕТТИ. Нет, больше. Сыну этого Люченцо
Уже лет тридцать.
КАПУЛЕТТИ. Что ты, дядя, что ты!
Он год всего как совершеннолетний.
РОМЕО (БАЛЬТАЗАРУ). Кто леди та, что в Креза превращает
Счастливца – кавалера своего, —
Блистая рядом с ним, как бриллиант?
БАЛЬТАЗАР. Понятья не имею, господин.
РОМЕО. Она сияет, факел затмевая,
Для существа земного – неземная;
Так на челе ночного небосклона
Астральная красуется корона;
Лучится так жемчужина на коже
Арапского царя или вельможи.
Среди ворон сиятельных Вероны
Голубка эта – белая ворона.
Закончен танец. Подойду к святыне
Пред алтарем молить о благостыне.
И я любил?! Нет, я, по слепоте,
Неистинной молился красоте.
Когда б не эта ночь, не этот дом,
Клянусь, я не прозрел бы нипочем!
ТИБАЛЬТ. Знакомый голос! Это Монтегю!
Эй, шпагу мне! Осмелился подлец,
Закрыв лицо печальною личиной,
Прийти в наш дом и праздник осмеять?
Но я вступлюсь за честь семьи и рода.
Не грех – прикончить наглого урода.
КАПУЛЕТТИ. Ты что шумишь, племянник? Отчего?
ТИБАЛЬТ. К нам Монтегю проник на торжество.
Над нами здесь глумится негодяй,
А мы терпи все и не замечай?
КАПУЛЕТТИ. Ромео юный здесь?
ТИБАЛЬТ. Ромео подлый!
КАПУЛЕТТИ. Остынь, дружок. Пускай себе танцует.
Он джентльмен, это видно по всему,
Воспитанный, воздержанный и скромный.
Нет юноши, подобного ему,
Как полагает общество Вероны.
Клянусь я процветанием ее,
Гостей своих в обиду я не дам!
А он мой гость. Засим угомонись.
Велю тебе его не замечать.
И, если чтишь меня ты, будь любезен
Немедленно принять любезный вид.
Быть на виду, любезничать с гостями
Нельзя с таким нахмуренным лицом.
ТИБАЛЬТ. Но лебезить пред гостем-подлецом
Я не привык.
КАПУЛЕТТИ. Так привыкай.
ТИБАЛЬТ. Не буду!
КАПУЛЕТТИ. Что-что? Не будешь? Ничего себе!
Не будет он! А кто ты здесь такой?
Хозяин при хозяине живом?
Не будет! Он – спаси и сохрани! —
Резню устроить хочет у меня!
Развоевался здесь! Головорез!
ТИБАЛЬТ. Но это, дядя, просто оскорбленье!
КАПУЛЕТТИ. Цыц, говорю! Мальчишка! Сорванец!
Привычку взял дерзить! – Вы правы, сэр. —
Попробуй мне задраться, хуже будет!
Подумать только, все наперекор! —
Куда вы, господа? – А ты, буян,
Смирись, иначе живо усмирю. —
Эй, свету! – Веселей, друзья мои!
ТИБАЛЬТ. Мой правый гнев и гневный ваш запрет
Меня пронзили разом, как дуплет.
Я ухожу. Но как бы этот гость
Не стал вам поперек, как в горле кость.

(Уходит.)

РОМЕО (ДЖУЛЬЕТТЕ). Когда коснуться дерзкими перстами
Руки святой считается грехом,
То грех свой богомольными устами
Я замолю в лобзании святом.
ДЖУЛЬЕТТА. Любезный богомолец, нахожу я
Благим прикосновение перста.
Персты к перстам – святые поцелуи;
Персты – святых паломников уста.
РОМЕО. Но ведь святым без уст, наверно, трудно…
ДЖУЛЬЕТТА. Да, брат святой, – молиться всеблагим…
РОМЕО. Но чтоб, сестра, молить их обоюдно,
В молитве мы уста соединим.
ДЖУЛЬЕТТА. Уста святых застыли, ожидая…
РОМЕО. Святой молитвы, милая святая.

(Целует ее.)

Теперь мои очищены уста.
ДЖУЛЬЕТТА. Зато мои лишились чистоты.
РОМЕО. Верни мне грех – и будешь вновь чиста.
ДЖУЛЬЕТТА. Целуешь по-заученному ты.
КОРМИЛИЦА. Сударыня, вас матушка зовет.

(ДЖУЛЬЕТТА уходит.)