Улица.
Входят Ромео, Меркуцио, Бенволио, несколько масок и слуг с факелами.
Сказать ли нам при входе что-нибудь,
Иль просто так войти, без предисловий?
Они теперь не в моде; Купидон,
С повязкой на глазах, с татарским луком
Раскрашенным, пред нами не идет,
Пугая дам, как пугало воронье.
Не нужно никаких прологов нам
С запинками, подсказанных суфлером.
Пусть нас они считают, чем хотят;
Мы только в такт пройтися их заставим
Да и уйдем оттуда.
Дайте факел –
Не до прыжков теперь мне; на душе
Так тяжело; нести я факел буду.
Нет, милый мой, ты должен танцевать.
Я не могу: вы в бальных башмаках,
На тоненьких подошвах; у меня же
Тоска лежит на сердце, как свинец;
Она меня приковывает к полу,
Я двинуться не в силах.
Ты влюблен –
Ну так займи ты крылья у Амура
И воспари высóко над землей.
Его стрелой я ранен слишком тяжко,
Чтобы парить на этих легких крыльях.
Оцепенев от горя, не могу
Подняться я над цепенящим горем,
И падаю под бременем его.
Упавши с этим бременем, ты сам
Обременишь любовь: она нежна,
Не вынесет подобного давленья.
Любовь нежна? Нет, чересчур сурова,
Груба, жестока, колется, как терн.
Когда любовь с тобою так сурова,
То надо с нею так же быть суровым;
Коли ее, когда она колюча,
И с ног собьешь, и победишь любовь.
Давайте-ка футляр мне на лицо,
(надевает маску)
На маску – маску. Вот так образина!
Пусть надо мной смеются, – мне-то что?
Пусть за меня краснеет этой хари
Нависший лоб.
Ну, что же? Постучимся,
Да и войдем.
Подайте факел мне.
Пусть шалуны с веселым, легким сердцем
Ногой тростник бездушный шевелят,
А я, держась пословицы старинной,
Светить вам буду и смотреть: забава
Веселая, а я – совсем пропал.
Когда попал ты в тину, то тебя
Мы вытащим из этого болота,
Из этой, с позволения сказать,
Любви, где ты увяз по горло. Ну же,
Мы ходим днем с огнем.
Ты вздор городишь.
Я говорю, что понапрасну жжем
Мы факелы свои, как лампы днем,
Не двигаясь вперед; пойми, Ромео,
Намерение доброе у нас,
А в этом смысла более в пять раз,
Чем в наших всех способностях душевных.
С намерением добрым мы идем
На маскарад, – но нет в том вовсе смысла.
А почему? позволено спросить?
В ночь прошлую мне снился сон.
Мне – тоже.
Что ж видел ты во сне?
Что очень часто
Сновидцы лгут.
Но истины им снятся.
О, вижу я, что у тебя была
Царица Маб, волшебниц повитуха.
Она совсем малютка: вся она
Не более агатового камня
У старшины на пальце; разъезжает
На мошкаре, запряженной гуськом,
В своем возке воздушном, по носам
Людей, что спят. В его колесах спицы
Устроены из паучиных ног,
Из крылышек кузнечиков – покрышка,
Из паутинок тоненьких – постромки,
Из лунного сиянья – хомуты,
Хлыст – из сверчковой косточки для ручки
И пленочки тончайшей для бича.
Ее возница – крошечный комар
В кафтане сером; он гораздо меньше
Тех червячков, что ползают порой
По пальчику ленивому девицы.
Ее возок – пустой лесной орех;
Устроен он искусницею-белкой
Иль червяком, которые для фей
Работали издревле колесницы.
В таком-то вот параде, по ночам,
Царица Маб в мозгу влюбленных мчится, –
Любовные тогда им снятся сны;
Иль скачет по коленям царедворцев –
И грезятся им низкие поклоны;
Иль у судьи по пальцам – и ему
Приснятся взятки; иль по губкам дам –
И грезятся тогда им поцелуи;
(Но эти губки часто злая Маб
Прыщами покрывает за пристрастье
Их к лакомствам); иль по носу вельможи
Проедет – и во сне он чует запах
Благоволенья нового к нему;
А иногда заденет нос попа,
Щетинкой от хвоста свиньи – и тотчас
Другой приход пригрезится ему;
Порой она проедется по шее
У спящего солдата – и во сне
Он видит битвы, приступы, засады,
Испанские клинки, пиры и кубки
В пять футов глубиной; затем опять
Почудится ему гром барабанов, –
Он вздрогнет и с проклятием проснется
В испуге, и, молитву прочитав,
Опять заснет. Она же, эта Маб,
В ночную пору гривы заплетает
У лошадей и в грязные комки
Их волосы сбивает; если ж их
Распутать, то беда грозит большая.
Она же, ведьма, давит тех девиц,
Что навзничь спят, заране приучая
Их к тяжести, и делает из них
Хороших жен.
Да замолчишь ли ты,
Меркуцио? Ведь говоришь ты вздор.
Да, верно: я о грезах говорю,
Исчадиях незанятого мозга,
Из ничего зачавшихся в пустой
Фантазии. Она эфира тоньше;
Изменчивей, чем ветер, что сперва
Холодную грудь севера ласкает,
И вдруг затем, разгневанный, летит
Оттуда прочь, поворотив лицо
К странам росой увлаженного юга.
И ветер тот сбивает с толку нас.
Чего мы ждем? Там, верно, кончен ужин.
И слишком поздно мы придем.
А я
Боюсь, что слишком рано; душу мне
Какое-то предчувствие тревожит:
Мне кажется, что надо мной висит
В созвездиях какая-то угроза,
Что этот пир лишь горькое начало
Моей судьбы, и кончится она
Безвременной, насильственною смертью.
Но пусть моей ладьею правит Тот,
Кто держит руль ее в Своей деснице.
Вперед, синьоры.
Бейте в барабан.
Зала в доме Капулетти. На сцене музыканты. Входят слуги.
Где Потпан? Почему он не помогает убирать? Ведь его дело переменять тарелки и вытирать столы!
Когда вся чистая работа лежит на руках только одного или двух человек и эти руки не умыты, выходит только грязь одна.
Прочь эти складные стулья, отодвиньте этот буфет, да присматривайте за посудой. – Пожалуйста, прибереги мне кусочек марципана, да будь другом: вели привратнику пропустить сюда Сусанну и Ленору. – Антон! Потпан!
Здесь! Сейчас!
Вас ищут, зовут, ждут, требуют в зале!
Мы не можем быть и тут и там в одно время. Живо, ребята, пошевеливайтесь. Кто дольше проживет, тот все заберет.
Входят Капулетти, его дядя, синьора Капулетти, Джульетта, кормилица, гости и Ромео, с масками.
Пожалуйте, привет вам, господа.
Все дамы, у которых на ногах
Мозолей нет, попляшут с вами. Ну,
Сударыни! посмотрим – кто из вас
Откажется от танцев; если станет
Жеманиться которая-нибудь,
То поклянусь, что есть у ней мозоли.
Не правда ли, я ловко вас поддел?
(К Ромео и маскам.)
Привет мой вам, синьоры! – Было время,
Когда и я красавицам в ушко
Нашептывал пленительные речи,
Под маскою. Оно уже прошло,
Прошло, прошло… Я рад вам, господа.
Ну, музыканты, начинать! – прошу
Раздвинуться; девицы, танцевать!
Музыка. Гости танцуют.
(Слугам.)
Эй вы, болваны, света больше! прочь
Столы! Огонь в камине погасить:
И без него тут стало слишком жарко.
Вот подлинно, что кстати подошла
Нежданная забава.
(Дяде.)
Нет, сиди,
Сиди, мой добрый дядя; время танцев
Прошло для нас с тобою. Как давно
В последний раз мы надевали маски?
Наверное, лет тридцать.
Что ты, полно!
Не может быть, чтоб так давно; со свадьбы
Люченцио прошло лет двадцать пять,
Не более, когда б ни приходился
День Троицы. В последний раз тогда
Мы были в масках.
Больше; сын его
Гораздо старше: тридцать лет ему.
Толкуй! ведь сын назад тому два года
Еще имел опекуна.
Кто эта дама,
Что подала тому мужчине руку?
Не знаю, синьор.
Светильники померкли перед нею;
Как на серьге нубиянки алмаз,
Она во тьме блестит красой своею,
Бесценною, доступной лишь для глаз,
Не созданных для обладанья ею.
Красавица толпой окружена:
Как белая голубка там она,
Когда вокруг вороны соберутся.
Пусть лишь она окончит танец свой –
Я подойду, чтоб грубою рукой
Ее руки божественной коснуться.
Любил ли я когда до этих пор?
О, отрекись от этого, мой взор!
Ведь истинных красавиц эти очи
Не видели до настоящей ночи.
По голосу, Монтекки это. – Мальчик!
Подай мой меч! Как! негодяй дерзнул
Войти сюда, под шутовскою маской,
Чтобы над праздником семейным нашим
Нахально так и нагло издеваться!
Клянуся честью рода моего,
Я не сочту грехом – убить его!
Из-за чего бушуешь ты, племянник?
В чем дело?
Дядя, это вот – Монтекки,
Наш враг, подлец, забравшийся сюда,
Чтобы над нашим праздником глумиться.
Ромео – этот юноша?
Да, он,
Он, негодяй Ромео.
Успокойся,
Оставь его, не задевай; ведь он
Ведет себя, как должно дворянину;
И, говоря по правде, вся Верона
Гордится им, как юношею честным
И хорошо воспитанным, – и я
За все богатства города Вероны
Не допущу, чтоб в доме у меня
Нанесена ему была обида.
Итак, сдержись, не замечай его:
Я так хочу. Когда ты уважаешь
Желания мои, то вид веселый
Прими, не хмурься, – это неуместно
На празднике.
Как раз уместно, если,
В числе гостей, забрался негодяй,
И выносить его я не желаю.
Перенесешь! Заносчивый мальчишка!
Я говорю, перенесешь. – Ступай,
Кто здесь хозяин: я иль ты? ступай!
Переносить его ты не желаешь!
О, Господи! переполох ты хочешь
Произвести среди моих гостей?
Затеять шум? Довольно, будь мужчиной.
Но, дядя, это стыд.
Ступай, ступай
Ты – дерзкий мальчик. Стыдно? в самом деле?
Не доведет задор твой до добра.
Перечить мне! Как раз нашел ты время.
(Обращаясь к гостям.)
Отлично вы сказали.
(Тибальдо.)
Ну, ступай,
Молокосос, да не шуми, иначе…
(Слугам)
Прибавьте свеч!
(Тибальдо.)
Ну как тебе не стыдно!
Я усмирю тебя!
(Гостям.)
Ну, веселее,
Мои друзья!
Невольное терпенье
И вольный гнев приходят в столкновенье,
И тело все мое от них дрожит.
Приветливый принять я должен вид –
И с наглостью на время примириться;
Но в желчь мое терпенье превратится!
Когда моей рукою недостойной
Я мог твою святыню оскорбить,
Позволь губам моим, двум пилигримам,
Мой сладкий грех лобзаньем искупить.
Но, пилигрим, невелика вина
Твоей руки: в ней набожность видна;
Паломникам позволено руками
С молитвою касаться рук святых,
И жмут они друг другу руку сами,
Пожатие руки – лобзанье их.
Но, кроме рук, даны и губы им.
Да, – чтоб читать молитвы, пилигрим.
О, если так, то, милая святая,
Позволь губам молиться, подражая
Моей руке; даруй ей благодать,
Чтоб веры мне своей не потерять.
Недвижными святые пребывают,
Хоть милость за молитву посылают.
Не двигайся ж, пока не испросил
Я милости молитвами своими…
(Целует ее.)
Ну, вот, теперь я прегрешенье смыл,
Соединив мои уста с твоими.
И на моих устах твой грех лежит.
Как мило ты на это негодуешь!
Отдай его назад, коль тяготит.
(Целует ее снова.)
Ты, пилигрим, по требнику целуешь.
Вас матушка зовет.
Джульетта уходит.
А кто она?
Не знаете? Бог мой! хозяйка дома;
И добрая, и умная такая
Синьора; я кормила дочь ее,
Ту самую, с которою сейчас
Вы говорили; и могу уверить,
Что тот, кому достанется она,
И денежки хорошие получит.
Итак, она – дочь Капулетти? Горе!
Теперь вся жизнь моя в руках врага.
Идем, идем, окончилась забава.
Окончилась; я этого боюсь,
С спокойствием моим я расстаюсь.
Нет, господа, пока не уходите:
Кой чем еще вас надо угостить.
Нельзя? – Так я благодарю всех вас,
Благодарю вас от души, синьоры.
Спокойной ночи! – Факелы сюда!
Теперь – в постель: спать хочется. Уж поздно.
Все уходят, кроме Джульетты и кормилицы.
Поди сюда, кормилица. Скажи –
Кто господин вон тот?
Сын и наследник
Тиберио.
А тот, что в дверь выходит?
Мне кажется, Петрукьо молодой.
А тот, что вслед идет за ним, который
Не танцевал?
Не знаю.
Разузнай,
Кто он такой.
Кормилица уходит.
О, если он женат,
То гроб один мне будет брачным ложем.
Кормилица возвращается.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке