Сейчас она занималась последними приготовлениями к ужину – расставляла на столе вазы с цветущим олеандром. Через час появятся гости, а отец еще не вернулся с ежедневного совещания от генерала Гордона. Ребекка переживала: опоздав, Дэвид наверняка нарушит уютную атмосферу. Узнав об отказе Гордона от приглашения, она втайне даже обрадовалась – герой Британской империи слыл человеком, начисто лишенным светского лоска. Разговоры его пронизывал дух елейной набожности и мистицизма, а чувство юмора, мягко говоря, почти отсутствовало.

В этот момент на лестнице послышались знакомая отцовская походка и высокий голос: консул подзывал кого-то из слуг. Ребекка бросилась навстречу. На пороге Бенбрук обнял дочь, но как-то рассеянно, небрежно. Отступив на шаг, девушка заглянула ему в глаза.

– Что-нибудь случилось, отец?

– Завтра вечером мы покидаем город. Генерал Гордон приказал эвакуировать из Хартума всех граждан Великобритании, Франции и Австрии.

– Значит, и ты отправишься с нами, папочка? – В последние дни Ребекка избегала ласковых обращений.

– Значит.

– Как же мы поедем?

– Гордон конфисковал пароход и баржи Райдера Кортни. На них мы спустимся вниз по реке. Я пытался спорить с генералом, но безуспешно. Он непробиваем. Если решение принято – уже не отступит. – Улыбнувшись, Бенбрук обхватил дочь за талию и закружил по залу. – По правде говоря, я очень рад, что решение это пришлось принимать не мне. Как бы то ни было, ты вместе с девочками скоро окажешься в безопасности.

Часом позже консул и Ребекка стояли в просторной прихожей под бронзовым канделябром, принимая первых гостей. Почти все приглашенные были мужчинами. Несколько месяцев назад большую часть женщин переправили на север, в дельту, использовав для этого игрушечные канонерки Гордона. Сейчас утлые суденышки ожидали в Метемме отряд поддержки. Ребекка и ее сестры остались в Хартуме в числе немногих европеек.

За спиной отца с притворной скромностью стояли девочки. Ценой пролитых слез Сэффрон и Эмбер убедили Ребекку разрешить им присутствовать в зале, когда туда войдет Райдер, и полюбоваться фейерверком – прежде чем нянька Назира уложит их в постель. Назира, нянчившая еще Ребекку, считалась в семействе Бенбрука родным человеком. Сейчас она крепко держала малышек за руки, готовая ровно в девять увести их в спальню. К глубокому огорчению девочек, Райдер Кортни появился последним. Увидев его статную фигуру, сестры, хихикая, зашептались.

– Он такой красавец! – прикрыла глаза Сэффрон.

Подтолкнув ее коленом, Назира негромко заметила на арабском:

– Если тебе и не суждено стать настоящей леди, то попробуй хотя бы вести себя как положено, Сэффи.

– Я тоже ни разу не видела его при полном параде, – поддержала сестру Эмбер.

Плечи Райдера обтягивал новый сюртук, недавно введенный в моду принцем Уэльским: узкая талия и блестящие шелковые лацканы. Портной-армянин в Каире скопировал фасон с рисунка в одном из номеров «Лондон иллюстрейтед ньюс». Двигался Кортни с непринужденной грацией, незаметной в будни, когда он расхаживал в куртке из потертого молескина. Лицо молодого мужчины было гладко выбрито, волосы поблескивали в свете свечей.

– Ага! Смотри, он принес нам подарки! – с чисто женской наблюдательностью заметила Эмбер выпирающий внутренний карман на левом борту сюртука.

Обменявшись рукопожатием с Бенбруком, Райдер отвесил Ребекке вежливый поклон. Целовать девушке руку он не стал: Кортни претила бытовавшая в среде дипломатов французская галантность. Затем он подмигнул девочкам, и те тут же зажали рты ладошками, чтобы не рассмеяться.

– Будет ли мне предоставлена честь проводить двух сиятельных леди на террасу? – галантно поклонился он.

– Безусловно, месье, – благосклонно протянула Сэффрон, а Эмбер едва не задохнулась от сдерживаемого смеха.

Райдер подхватил девочек под руки и направился к высокой, распахнутой на террасу стеклянной двери. Слуга в белоснежной робе и с огромным тюрбаном на голове принес им стаканы с приготовленным из свежих фруктов лимонадом. Кортни вручил сестрам подарки – ожерелья из крошечных, вырезанных из слоновой кости львов, обезьянок и жирафов. Сэффрон и Эмбер были очарованы.

С небольшой площади, на которой раньше торговали рабами, донеслись звуки музыки – то играл духовой квартет. Свой обычный репертуар, состоявший из полек, вальсов и военных маршей, музыканты разнообразили тягучими восточными мелодиями.

– Спой нам, Райдер, ну пожалуйста! – умоляюще протянула Эмбер, а когда Кортни рассмеялся и покачал головой, повернулась к отцу: – Папочка, пусть он споет.

– Моя дочь права, мистер Кортни. Поверьте, ваш баритон доставит всем нам неизъяснимое удовольствие.

Поколебавшись, молодой мужчина затянул песню, и минуту спустя гости стали дружно прихлопывать в такт. Несколько голосов поддержали певца, и над террасой мягко зазвучал целый хор, с чувством выводивший слова известного сонета «В небесах над равниною моря».

Внезапно, разорвав сумерки, вспыхнули огни фейерверка. Посланные с катера сигнальные ракеты осыпали уже потемневший небосклон синими, зелеными и красными звездочками. В парке послышались восхищенные восклицания. Кто-то из дервишей, находившихся на противоположном берегу реки, решил послать заряд картечи в то место, откуда, по его расчетам, поднимались в воздух ракеты. Как обычно, выстрел оказался совершенно безвредным, никто из гостей и не подумал искать укрытие.

Когда девочек, несмотря на пылкое возмущение, отвели в спальню, стройный слуга-араб принялся пальцами выбивать на небольшом барабане дробь, приглашая взрослых к столу. Это было воспринято с воодушевлением: жившие в Хартуме если не голодали, то, во всяком случае, не могли пожаловаться на отсутствие аппетита. Порции оказались почти детскими, однако австрийскому консулу герру Шифферу хватило и малости, чтобы объявить суп из семян лотоса «божественным», пашет – «нежным и на редкость питательным», а грудку пеликана – «просто необыкновенной». Ребекка не без труда убедила себя, что слова эти должны означать комплимент.

Банкет близился к концу, когда Райдер Кортни еще раз подтвердил свое право на звание героя вечера. Хлопнув в ладоши, он подозвал к террасе Башита, который с ухмылкой горгульи поставил на стол серебряный поднос. Перед изумленными взглядами гостей предстали толстого стекла бутылка коньяка «Хайн» и деревянный ящичек, полный гаванских сигар. Наполнив драгоценной влагой бокалы и раскурив сигары, мужчины блаженно откинулись на спинки стульев. Завязалась неспешная беседа ни о чем, прерванная, впрочем, почти в самом начале возгласом месье Ле Блана:

– Поразительно! Что могло заставить Китайца Гордона отказать себе в таком удовольствии? – Он усмехнулся. – Ведь нельзя же спасать Британскую империю двадцать четыре часа в сутки. Даже Геракл иногда отдыхал от своих подвигов!

Ле Блан являлся главой бельгийской делегации, направленной королем Леопольдом к Махди с целью завязать дипломатические отношения. Так и не достигнув успеха, бельгиец надолго застрял в осажденном городе. Сидевшие за столом англичане смотрели на него с жалостью: «Иностранец! О чем он может рассуждать? Простим ему недостаток хороших манер!»

– Генерал отверг приглашение на банкет, потому что простые горожане недоедают, – защитила Гордона Ребекка. – По-моему, это очень благородно с его стороны. Но не сочтите, будто я считаю свое скромное застолье настоящим банкетом.

Следуя примеру дочери, Дэвид Бенбрук произнес спич в честь несгибаемого мужества и военных талантов соотечественника. Молчал лишь Райдер Кортни, успевший на себе испытать твердость генеральского характера.

– Среди подчиненных Гордон пользуется авторитетом посланца Господня, – начал свою речь Бенбрук. – Солдаты последуют за ним в огонь и в воду, иначе генерал потащит их туда за косички, как делал в Китае, или же наподдаст ногой под зад – как поступает сейчас с египетскими выродками, навязанными ему для защиты города.

– Что за язык, отец!.. – негромко упрекнула Ребекка.

– Извини, дорогая, но это правда. Гордон абсолютно лишен страха. Один, в полной форме, верхом на верблюде прибыл в лагерь этого бандита Сулеймана, чтобы напрямую обратиться к его мятежникам. И вместо того чтобы тут же изрубить смельчака, Сулейман распустил свое войско!

– То же самое было и с зулусами в Южной Африке, – добавил кто-то. – Когда Гордон в полном одиночестве проходил через их походный импис – лагерь, – сверля воинов своим знаменитым взглядом, те смотрели на него как на бога войны. А местного колдуна, который не вышел ему навстречу, генерал обвинил в богохульстве.

Говорившего поддержал сосед по столу:

– Правители многих народов спорят между собой за честь принять его к себе на службу: император Китая, король Бельгии, египетский хедив и премьер нашей колонии в Кейптауне.

– Своим господином Гордон считает только нашего общего Создателя, – заключил Бенбрук. – Мирская суета ничего для него не значит, и прежде чем принять решение, он обязательно испросит совета у Бога.

«Неужели это Бог посоветовал ему украсть мои мешки дурры?» – с горечью подумал Райдер. Кощунственная мысль осталась невысказанной – Кортни предпочел резко сменить направление беседы:

– Интересно другое: человек, который в данную минуту противостоит генералу на том берегу Нила, обладает теми же чертами характера, что и его противник.

Над столом повисла тишина. Фраза прозвучала не менее дерзко, чем развязное замечание Ле Блана, и не подходила столь достойному и обычно сдержанному джентльмену, как Райдер Кортни. Даже Ребекку ужаснула попытка сравнить окруженного ореолом святости Гордона с чудовищным монстром. И все же девушка заметила, что слова молодого человека выслушаны с напряженным вниманием. Хотя по возрасту остальные гости годились Райдеру в отцы, его мнение давно считалось весьма авторитетным. Кортни бесстрашно разъезжал по таким местам, куда до него лишь немногие рисковали ступить. Он карабкался по склонам Лунных гор, поднимал свой парус на величайших озерах африканского континента. Иоанн – император Абиссинии – называл его личным другом, его закадычными приятелями были Мутеса и Камраси – правители Буганды и Буньоро. В их землях Райдер пользовался исключительными правами.

Арабский язык стал для него почти родным: на нем Райдер мог часами обсуждать с дотошным муллой суры Корана. Владел он и десятком местных наречий, на которых ожесточенно торговался с племенами динка и шиллук. В саваннах Экваториальной провинции он отлавливал самых экзотических животных, чтобы продавать их потом королевским зверинцам и зоологическим садам старушки Европы.

– Это крайне необычное высказывание, Райдер, – осторожно произнес Бенбрук. – По-моему, бешеный Махди и генерал Чарльз Гордон находятся на противоположных полюсах. Может, вы поясните нам, в чем заключается их сходство?

– Прежде всего, Дэвид, оба – аскеты, исповедуют полное самоотречение и отказ от привычных для нас удобств, – живо откликнулся Кортни. – К тому же безраздельно принадлежат Богу.

– Различным богам, – поправил его Бенбрук.

– О нет, сэр! Бог един. Иудеи, мусульмане, христиане и другие монотеисты бьют поклоны одному и тому же Богу, разнятся лишь слова их молитв.

Консул широко улыбнулся:

– Мы обязательно обсудим это, но чуть позже. А пока скажите, что еще у них общего?

– И тот и другой верят, что напрямую общаются с Господом и поэтому не могут ошибаться. Вот в чем кроется причина их убежденности в собственной правоте и нежелания вступать в споры. И оба, подобно многим великим мужчинам и ослепительным красавицам, оказались жертвами неколебимой веры в силу собственной личности. Один считает залогом всемогущества пару своих голубых глаз, второй – широкую щель между верхними резцами.

– О голубых глазах мы наслышаны, – усмехнулся Бенбрук. – Но у кого в зубах щель?

– У Мухаммеда Ахмеда. У Махди – ведомого Господом, – ответил Райдер. – Клиновидная щель называется «фалья», ансары считают ее печатью божественности.

– Вы говорите так, будто хорошо с ним знакомы, – заметил Ле Блан. – Вы и в самом деле встречались с Махди?

– Да, – подтвердил Райдер.

Гости смотрели на рассказчика так, будто он признался в дружеских связях с Сатаной. Первой дар речи обрела Ребекка:

– Прошу вас, мистер Кортни, поведайте – где? Когда? Как он выглядит?

– Наше знакомство произошло в прибрежной пещере на острове Аббаса, это примерно в сорока милях отсюда, вверх по Голубому Нилу. Впоследствии я несколько раз, проплывая мимо, сходил на берег, чтобы поговорить с Махди о Боге и деяниях простых смертных. Не могу сказать, что мы стали друзьями или я хотя бы стремился к этому. Однако какие-то черты его характера меня очаровали. Я кожей чувствовал: это совершенно другой, непохожий на окружающих человек. Меня приводили в восхищение его благочестие, спокойное осознание собственной силы и мягкая улыбка. Он истинный патриот, как и генерал Гордон. Это тоже роднит обоих…

– Достаточно о Гордоне, – перебила Ребекка. – Его добродетели нам хорошо известны. Лучше расскажите подробнее об этом ужасном Махди. Из ваших слов следует, что в нем присутствует благородство?

– Все знают, что правление египетского хедива в Судане незаконно и отличается чрезмерной жестокостью. За имперским фасадом процветают продажность и коварство. Народ страдает от притеснений жадных, бессердечных пашей и сорокатысячной оккупационной армии, силами которой собираются подати. Хедиву в Каир поступает лишь половина налогов, другая идет в карманы пашей. Правосудие вершится штыком и курбашом – длинным хлыстом из кожи гиппопотама. Изнеженный нынешний правитель Хартума развлекается тем, что ежедневно придумывает все новые казни и пытки. Армия стирает с лица земли целые деревни, их обитателей живьем бросают на съедение крокодилам. Арабы и чернокожие в равной мере ненавидят проклятых турок, однако ни один человек до сих пор не решился поднять голову.

Крича о приходе цивилизации, египтяне на деле поощряют работорговлю, за счет которой и полнится государственная казна. Собственными глазами мне приходилось видеть такое, что в голову поневоле закрадывалась мысль о самоубийственном долготерпении местных жителей. Обо всем этом я и говорил с обитателем пещеры на берегу Голубого Нила. Тогда мы оба были еще юношами, хотя я на несколько лет моложе Махди. Мы пытались понять, почему ситуация не меняется, ведь арабы – гордый народ. И пришли к выводу: для революции недостает двух очень важных моментов. Прежде всего знания, что существует иная, лучшая жизнь. Восполнить этот пробел помог губернатор Судана генерал Чарльз Гордон. Второй момент – отсутствие катализатора. Но пришло время, и им стал Мухаммед Ахмед. Махди повел за собой всю нацию.

Наступила тишина. Нарушил ее чисто женский вопрос Ребекки, которую мало волновали политические, религиозные и военные заслуги Махди.

– Но на кого он похож, мистер Кортни? Как выглядит, как себя держит? Как звучит его голос? А еще мне не терпится побольше узнать о щели между верхними зубами.

– Махди обладает той же харизмой, что и Чарльз Гордон. Среднего роста, довольно хрупкого сложения. Одеяния всегда белоснежны – ни пятнышка даже в те времена, когда он жил в пещере. На правой щеке – родинка, по форме напоминающая птицу или ангела, – как хотите. Она тоже воспринимается его последователями как прикосновение руки Господа. Стоит Махди заговорить, и вы невольно обращаете внимание на довольно широкую щель между верхними резцами. Махди – прирожденный оратор. Голос мягкий, завораживающий – до того мгновения, пока его владельца не охватит гнев. Тогда в нем звучит сила библейских пророков, но даже в эти минуты Махди улыбается. – Райдер вытащил из кармана тяжелые золотые часы. – До полуночи остался всего час. Боюсь, я утомил высоких гостей. Всем необходимо хорошенько отдохнуть. Думаю, вы знаете о поручении, данном мне генералом Гордоном. Я должен проследить, чтобы никому из вас не пришлось этой ночью слушать голос Мухаммеда Ахмеда. Осмелюсь напомнить: не позже завтрашней полуночи все вы подниметесь на борт моего парохода, который стоит у пристани в старой части города. Я намерен воспользоваться темнотой и отчалить до того, как дервиши поймут, что происходит. Возьмите с собой лишь самое необходимое. Если удача не отвернется, мы окажемся в безопасности, прежде чем прозвучит хотя бы один выстрел.

Бенбрук усмехнулся:

– Это станет большим везением, мистер Кортни, поскольку Хартум наводнен шпионами. Махди раньше нас узнает, когда и что именно мы попытаемся сделать.

– Может, на этот раз мы все же перехитрим его. – Поднявшись, Райдер отвесил Ребекке церемонный поклон. – Извините, мисс Бенбрук, если злоупотребил вашим гостеприимством.

– Но сейчас еще слишком рано, никто не собирается спать, мистер Кортни. Садитесь, пожалуйста. Вам нельзя так просто взять и уйти. Вы разожгли наше любопытство – так утолите же его!

Райдер протестующе взмахнул рукой, но в следующее мгновение покорно опустился на стул.

– Могу ли я воспротивиться вашему приказу, мисс? Опасаюсь лишь одного: конец истории всем известен, ее рассказывают здесь очень часто. Не хочу наскучить достойной компании.

Над столом пронесся негромкий шепоток:

– Будьте добры продолжить, сэр. Мисс Бенбрук права. Вы должны до конца изложить свою версию. Похоже, она очень отличается от тех, что мы слышали.

Райдер Кортни признательно кивнул.

– Мы, жители Европы, – заговорил он, – привыкли гордиться славными традициями и высокими стандартами морали. Однако и невежество диких племен служит туземцам надежным источником духовного здоровья. Оно, это невежество, наградило аборигенов удивительным фанатизмом. Восстание здесь, в Судане, прошло через три гигантских этапа. На первом, самом долгом, коренные жители страны тонули в жуткой, беспросветной нищете. Второй этап начался, когда они поняли, что главной причиной всех их бед являются ненавистные турки^[3] – фавориты каирского хедива. От осознания этого факта до мощного всплеска фанатизма оставался лишь шаг. И его без колебаний сделал человек, которого позже назвали Махди.

– Ну конечно же! – вскричал Бенбрук. – Семя упало в благодатную почву много лет назад. Шукри на протяжении поколений свято веруют, что во времена всеобщего позора Аллах пошлет на землю своего второго пророка, который вернет людей в лоно Господа и отстоит заветы ислама.

Ребекка с укором посмотрела на отца.

– Но ведь мы собирались услышать историю мистера Кортни, папа! Позволь ему закончить.

Сидевшие за столом мужчины не сдержали улыбок. Бенбрук покаянно опустил голову.

– Я вовсе не хотел занять ваше место, Райдер. Прошу вас, продолжайте, сэр.

– Но вы сказали истинную правду, Дэвид. Сотни лет народ Судана с надеждой вглядывался в каждого безусловно преданного собственным идеям лидера. Когда слава того, о ком мы говорим, разнеслась по всей стране, на остров Аббаса потянулись тысячи пилигримов. Они приносили с собой ценные дары, и Мухаммед Ахмед распределял их среди неимущих. Паломники внимали его проповедям и, возвращаясь домой, дословно пересказывали их друзьям и родственникам. Вскоре весть о новом пророке донеслась до ушей человека, который всю жизнь страстно ожидал второго пришествия посланца Господня. Абдуллахи, четвертый и самый младший из сыновей почти необразованного муллы, счел своим долгом поспешить на остров Аббаса. Прибыв туда верхом на дряхлом ишаке, он с первого взгляда узнал в молодом затворнике посланца Аллаха.

– Или же Абдуллахи узнал орудие, которое вознесет его к вершине власти и богатства? – опять не сдержался Бенбрук.

– Это, пожалуй, точнее, – рассмеялся Райдер. – Как бы там ни было, мужчины заключили между собой союз. Через некоторое время до Рауфа-паши, египетского губернатора Хартума, дошли слухи, будто некий выживший из ума мусульманский святоша решил бросить вызов самому хедиву. Тогда Рауф-паша направил на остров своего чиновника, чтобы тот убедил Мухаммеда Ахмеда приехать в город. Внимательно выслушав слова везира, отшельник громовым голосом воскликнул: «Милостью Аллаха и его пророка, хозяин этой земли – я! И от имени Аллаха объявляю туркам священную войну – джихад!»