В лодке воняло нечистотами, которые перепачкали всю ее палубу, – видимо, одним из занятий ее владельца был вывоз ночных сосудов из офицерских кают кораблей, стоявших на якоре на реке; но днем эта же лодка перевозила овощи и пассажиров.

– Это вы будете капитан Кортни, новый командир «Серафима»? – дрожащим голосом спросил лодочник.

– Ты же видел афиши, да? – ответил Большой Дэниел, потому что Хэл слишком сосредоточился на своей новой любви и просто не слышал вопроса.

– У меня двое отличных сильных сыновей, они хотят плавать с вами, – продолжил старик.

– Пусть приходят, я на них посмотрю, – проворчал Большой Дэниел.

Прошло три дня с тех пор, как они развесили афиши, и он уже почти полностью набрал команду.

Он и в мыслях не держал отправляться в тюрьму и подкупать охрану, чтобы ему прислали заключенных получше. Напротив, Дэниел имел возможность выбирать из толпы свободных в этот момент моряков, тут же осадивших трактир. Условия на корабле компании предлагались лучше некуда – и каюты, и жалованье даже сравнивать не приходилось с тем, что предлагал Королевский военный флот.

Каждый бродяга в портах и каждый моряк, недавно сошедший на берег, отлично знал, что вот-вот начнется война с Францией и в каждом порту Британии появятся толпы вербовщиков и потащат на борт военных кораблей всех, кого сумеют поймать. И каждый дурак прекрасно знал, что куда умнее ухватить прямо сейчас отличную возможность и уйти в дальние океаны до того, как начнется эта смертельная игра.

Старший кораблестроитель, стоявший на юте, увидел высокую фигуру в шлюпке и по уверенности Хэла сразу догадался, кто это может быть. И подошел к поручням у трапа, ожидая, пока Хэл поднимется на палубу.

– Эфраим Грин к вашим услугам, капитан.

– Будьте любезны, мистер Грин, покажите мне корабль.

Хэл уже охватил взглядом грот-мачту и все уголки верхней палубы и сразу широким шагом направился к корме; Грин старался не отставать от него.

Они обошли весь корабль, от нижних трюмов до самого верха, и по пути Хэл коротко бросал Большому Дэниелу распоряжения, если видел что-то, что не удовлетворяло его до конца. Дэниел уточнял все для Уилсона, и тот сразу же заносил замечания в большой журнал в кожаном переплете, который нес под мышкой.

Дэниел и Уилсон уже превратились в отличную команду.

Когда Эболи повез Хэла обратно на постоялый двор, Хэл предоставил Дэниелу и Уилсону поискать себе место для ночлега в мешанине бревен и опилок, рулонов новой парусины и огромных бухт пеньковых канатов, занимавших палубы «Серафима». У этих двоих вряд ли нашлось бы время сойти на берег еще раз до того, как корабль будет готов к выходу в море.

– Вернусь завтра, пораньше утром, – пообещал Хэл Большому Дэниелу. – Мне понадобится список того, что уже есть на борту, можешь потребовать его у мастера Грина, и другой список – того, что еще нам нужно.

– Есть, капитан!

– Потом мы займемся грузовой декларацией и начнем приводить корабль в окончательный порядок.

– Да, капитан.

– Потом, если найдешь время, можешь начать поторапливать мастера Грина и его парней насчет парусов, чтобы мы могли выйти в море до начала зимы.

В этот день неприятный легкий ветерок дул с северо-востока, принося запах льда и заставляя людей плотнее заворачиваться в плащи, когда они стояли на открытой палубе.

– Как раз в такие вечера теплые южные ветры как будто шепчут мое имя… – Хэл улыбнулся, собираясь уходить.

Большой Дэниел ухмыльнулся:

– Да я почти чую в муссоне горячую пыль Африки.

Уже давно стемнело, когда карета въехала в мощеный двор «Большой Медведицы», но не успел еще Хэл выйти из экипажа, как все его сыновья выбежали из теплой светлой гостиной ему навстречу и потащились следом за ним вверх по лестнице в его личный номер.

По пути Хэл велел хозяину принести ему большую кружку теплого глинтвейна, потому что он насквозь промерз из-за резко сменившейся погоды, затем сбросил плащ на высокую спинку кресла и лишь после этого повернулся к серьезным мальчикам, выстроившимся перед ним:

– Чем я обязан такой чести? Что за делегация, джентльмены?

Он сделал серьезное лицо, под стать серьезности молодых лиц перед собой. Две головы повернулись к Тому, признавая в нем своего представителя.

– Мы хотели подписаться на плавание у Большого Дэниела, – пояснил Том. – Но он отправил нас к тебе.

– В каком вы звании, какой опыт имеете? – поддразнил их Хэл.

– У нас нет опыта, но мы всем сердцем желаем учиться, – сказал Том.

– Это приемлемо для Тома и Гая. Могу взять вас в качестве слуг капитана и назначить жалованье – гинея в месяц.

Лица юношей осветились радостью, но Хэл тут же добавил:

– Однако Дориан для этого слишком молод. Ему придется остаться в Хай-Уилде.

Мальчики ошеломленно застыли, потом близнецы в ужасе повернулись к Дориану.

Дориан изо всех сил пытался сдержать слезы:

– А кто будет обо мне заботиться, если Том и Гай уедут?

– Твой брат Уильям станет управляющим Хай-Уилда, пока я в море, а мастер Уэлш останется с тобой, чтобы ты не забывал об уроках.

– Уильям меня ненавидит, – тихо произнес Дориан, и его голос отчетливо дрожал.

– Ты к нему слишком несправедлив. Он строг, но он тебя любит.

– Он пытался меня убить, – сказал Дориан, – а если тебя не будет, он снова попытается. Мастер Уэлш не сможет ему помешать.

Хэл собрался было покачать головой, но тут в его памяти ярко вспыхнула картина прошлого, он увидел выражение лица Уильяма, когда тот сжимал горло ребенка…

Впервые он взглянул в глаза неприятной реальности и понял, что экстравагантное утверждение Дориана могло оказаться не таким уж далеким от истины.

– Я останусь и буду смотреть за Дорианом, – заявил Том в наступившей тишине.

Его напряженное лицо побледнело.

Хэл интуитивно понял, чего стоило Тому такое заявление: всем своим существом Том рвался в море, но теперь был готов отказаться от этого.

– Если ты так не хочешь оставаться в Хай-Уилде, Дориан, ты можешь переехать к своему дяде Джону в Кентербери. Он брат твоей матери и любит тебя почти так же, как я.

– Если ты действительно любишь меня, отец, ты не оставишь меня здесь. Пусть лучше брат Уильям убьет меня.

Дориан говорил с убеждением и решительностью, странными для столь юного существа, и Хэл оказался захвачен врасплох: он не был готов к такому категорическому отказу.

– Том прав, – твердо поддержал брата Гай. – Мы не можем оставить здесь Дориана. Оба мы не можем. Нам с Томом придется остаться с ним.

Слова Гая поразили Хэла сильнее, чем все остальное. Это было почти неслыханно – чтобы Гай занял такую уверенную позицию в каком бы то ни было вопросе; однако когда он это делал, никакая угроза не могла повлиять на него.

Хэл нахмурился, глядя на сыновей, его мысли беспорядочно кружились. Может ли он взять мальчика такого возраста, как Дориан, в поход, который наверняка окажется невероятно опасным? Потом он посмотрел на близнецов. Он ведь помнил: когда умерла его собственная мать, его отец, сэр Фрэнсис, взял его с собой в море, и сколько тогда ему было лет? Пожалуй, на год или два больше, чем сейчас Дориану.

Хэл почувствовал, как его решительность слабеет.

Потом он прикинул, с чем именно им наверняка придется столкнуться. И представил прекрасное тело Дориана, пронзенное летящими во все стороны обломками в момент обстрела корабля. Подумал о кораблекрушении, о том, как ребенок падает в море и тонет… или на каком-нибудь пустынном африканском берегу его пожирают гиены и прочие мерзкие твари.

Он смотрел на своего сына, на его золотую голову, на невинное и чудесное лицо, похожее на лицо резного серафима на носу его нового корабля…

И снова приготовился произнести слова отказа. Но в этот момент Том жестом защиты положил руку на плечо младшего брата. В этом жесте отсутствовала фальшь, он был исполнен спокойного достоинства, любви и чувства долга… и слова застыли на языке Хэла.

Он медленно, глубоко вздохнул.

– Я подумаю об этом, – ворчливо произнес он. – А пока идите отсюда, все трое. У меня и без того достаточно хлопот для одного дня.

Они попятились, вместе дошли до двери.

– Спокойной ночи, отец.

Когда они очутились в своей спальне, Том сжал плечи Дориана:

– Только не плачь, Дорри. Ты ведь знаешь: когда он говорит «подумаю», это значит «да». Но ты не должен реветь. Если ты отправишься в море со мной и Гаем, ты должен вести себя как мужчина. Понимаешь?

Дориан нервно сглотнул и с силой дернул головой, соглашаясь, но боясь ответить словами.

* * *

По аллее перед входом в Сент-Джеймсский дворец тянулась длинная вереница экипажей. Это здание представляло собой нечто фантастическое, похожее на замок для игрушечных солдатиков, с парапетами и башнями; его построил Генрих Восьмой, и им до сих пользовались короли.

Когда карета Хэла наконец остановилась, два ливрейных лакея шагнули вперед, чтобы открыть дверцу, и секретарь, которого прислал навстречу Хэлу лорд Хайд, тут же повел гостя в ворота дворца и через двор.

Здесь, у начала парадной лестницы, что вела наверх, в Большую галерею, стояли копьеносцы в стальных шлемах и нагрудных латах; секретарь показал свое удостоверение, и Хэлу позволили пройти. Лакеи доложили о нем зычными голосами:

– Капитан сэр Генри Кортни!

Стражи отсалютовали ему взмахом копий, и Хэл зашагал вверх по лестнице следом за испанским послом и его свитой. Поднявшись, Хэл обнаружил, что вся галерея целиком заполнена блестящим собранием джентльменов; здесь он увидел такую коллекцию великолепных мундиров, медалей, звезд, шляп с плюмажами и роскошных париков, что почувствовал себя деревенским увальнем.

Он огляделся в поисках приведшего его секретаря, но этот идиот уже куда-то исчез, затерявшись в толпе, и Хэл совершенно не представлял, что ему теперь делать.

Тем не менее причин ощущать себя здесь чужим у него не имелось, потому что он надел новый бархатный костюм цвета бургундского, специально сшитый для этого случая, а пряжки на его башмаках были из чистого серебра. На шее Хэла висел знак рыцаря-морехода ордена Святого Георгия и Священного Грааля, принадлежавший прежде его деду, а потом отцу. Это было прекрасное украшение: на массивной золотой цепи крепилась пластинка с изображением золотого льва Англии, и в лапах великолепный зверь с рубиновыми глазами держал земной шар, вокруг которого сияли в небе алмазные звезды.

Знак вполне соответствовал любому из мириад орденов и медалей, что сверкали вдоль всей галереи. У бедра Хэла висел меч Нептуна, и на его эфесе красовался синий сапфир, огромный, как куриное яйцо, а ножны были инкрустированы золотом.

В это мгновение кто-то по-свойски сжал его локоть, и голос Хайда негромко заговорил в ухо Хэла:

– Я рад, что вы смогли прийти. Но нам незачем зря терять тут время. Это же просто сборище павлинов, распустивших хвосты, но есть здесь и кое-кто, с кем стоит встретиться. Позвольте познакомить вас с адмиралом Шовелом. Он будет управлять новой военной верфью, которую король строит в Девенпорте. А еще с лордом Айлешемом – с ним полезно сойтись, он умеет устраивать дела.

Освальд Хайд быстро повел Хэла сквозь толпу – каждая из групп мгновенно расступалась при его приближении. Когда Хайд представлял Хэла кому-нибудь, на него смотрели очень внимательно, отмечая, что перед ними наверняка важная персона, раз уж он протеже самого канцлера.

Хэл заметил, что Хайд постепенно подводит его к красивой двери в конце галереи; в итоге они оказались первыми, с кем должен был встретиться тот, кто выйдет из этой двери.

Хайд наклонился поближе к Хэлу и тихо сказал:

– Его величество вчера подписал ваш патент.

Он достал из рукава камзола свернутый в трубку пергамент. Он был перевязан красной лентой и запечатан воском, на котором красовался оттиск Большой печати Англии с надписью: «Honi soit qui mal y pense»^[2].

– Берегите его как зеницу ока.

Он вложил пергамент в ладонь Хэла.

– Не беспокойтесь, – заверил его Хэл.

Этот кусочек пергамента стоил целого состояния, да еще и пэрства.

В это мгновение все вокруг задвигались, негромко загудели голоса вдоль всей галереи – дверь резко распахнулась. Вильгельм Третий, король Англии и правитель Нидерландов, на своих маленьких ногах шагнул через порог. На нем были туфли, расшитые морским жемчугом и золотой витой нитью. Все в галерее разом согнулись в поклоне.

Конечно, Хэл знал об уродстве короля, но реальная картина повергла его в шок. Король Англии был ненамного выше Дориана, а его спина выпирала горбом, так что алая с синим мантия ордена Подвязки вздымалась над его маленькой птичьей головой, а массивная золотая цепь ордена, казалось, просто придавливает его к полу.

Рядом с ним его супруга, королева Мария, выглядела настоящей великаншей, хотя она была всего лишь стройной девушкой двадцати с небольшим лет.

Король сразу увидел Хайда и кивком подозвал его к себе.

Хайд низко склонился перед королем, подметая пол шляпой. Хэл, стоя на два шага позади, последовал его примеру. Король посмотрел на него через спину Хайда.

– Можете представить вашего друга, – сказал он с сильным голландским акцентом.

Голос у него оказался низким, сильным, совершенно не подходящим к столь детским формам.

– Ваше величество, представляю вам сэра Генри Кортни.

– Ах да. Мореход, – сказал король и протянул Хэлу руку для поцелуя.

У Вильгельма был длинный клювовидный нос, но широко расставленные глаза светились умом.

Хэл изумился тому, что его так сразу узнали, но сказал на хорошем голландском:

– Позвольте заверить ваше величество в моей искренней преданности.

Король бросил на него острый взгляд и ответил на том же языке:

– Где вы научились так хорошо говорить?

– Я провел несколько лет на мысе Доброй Надежды, ваше величество, – пояснил Хэл.

Он гадал, известно ли королю, что Хэл находился там в плену у голландцев. Темные глаза Вильгельма блеснули весельем, и Хэл понял, что королю все известно, – видимо, Хайд ему рассказал.

Но Хэлу казалось очень странным, что король Англии прежде являлся его злейшим врагом и что, будучи солдатом, брал верх над многими из тех английских генералов, которые теперь выстроились вдоль галереи, готовые выразить ему уважение и преданность.

– Надеюсь вскоре получить от вас хорошие вести, – сказал маленький человек, и королева кивнула Хэлу.

Он снова поклонился, и королевская свита двинулась дальше по галерее.

Встреча Хэла с монархом закончилась.

– Идите за мной, – сказал Хайд и потихоньку повел его к какой-то боковой двери.

Когда они вышли, он продолжал:

– Все прошло отлично. У короля изумительная память. Он вас не забудет, когда придет время попросить ту награду, о которой мы говорили.

Хайд протянул Хэлу руку:

– Вот эта лестница выведет вас во двор. Прощайте, сэр Хэл. Мы уже не увидимся до того, как вы отправитесь в поход, но я тоже ожидаю получить от вас хорошие вести о деяниях на Востоке.

* * *

Два корабля вместе двинулись вниз по реке. «Серафим» шел впереди, а «Йоркширец» следом, в двух кабельтовых от него. На «Серафиме» все еще оставались рабочие с верфи. Они не сумели завершить все работы к назначенной дате, как искренне обещали, но Хэл все равно снялся с якоря.

– Я отправлю ваших людей на берег, когда мы дойдем до Плимута, – сказал он мастеру Грину, кораблестроителю. – Если, конечно, они закончат все к тому времени. А если нет, я просто выброшу их в Бискайский залив, и пусть себе плывут домой.

Команда «Серафима» пока что не слишком ловко справлялась с делом. Хэл посмотрел назад, за корму, и увидел, какой резкий контраст с его новыми людьми представляет команда «Йоркширца» – там ставили паруса быстро и сноровисто. Эдвард Андерсон, капитан «Йоркширца», тоже наблюдал, и Хэл покраснел от стыда за неумелость своих людей.

Но он поклялся, что все кардинально изменится до того, как они дойдут до мыса Доброй Надежды.

Когда они вышли в открытые воды пролива, ветер сменил направление и усилился, превращаясь в осенний шторм.

Солнце скрылось за тучами, море обрело мрачный зеленый цвет и забурлило. Ночная темень наступила прежде времени, так что два корабля потеряли друг друга из вида еще до того, как миновали Дувр.

Несколько дней «Серафим» болтался на волнах, но, когда они наконец прошли остров Уайт, Хэл обнаружил «Йоркширца» всего в четырех милях от себя, он шел тем же курсом.

– Отлично!

Хэл кивнул и сложил подзорную трубу.

Он пока что не утвердился в своем мнении об Андерсоне. Капитан «Йоркширца», крепкий уроженец Йоркшира, краснолицый, неулыбчивый и неразговорчивый, похоже, не желал признавать старшинство Хэла над собой. Но несколько последних дней, по крайней мере, доказали, что на него можно положиться.

Хэл снова сосредоточился на «Серафиме». Команда уже лучше справлялась с делом, потренировавшись в сложных условиях, и люди вроде бы работали бодро и с охотой, как и следовало. Хэл предложил хорошее жалованье, чтобы сохранить за собой лучших, но разницу между тем, что давала компания, и своим предложением он возмещал из собственного кармана.

Как раз в это время трое мальчиков появились у сходного трапа; мастер Уэлш отпустил их с занятий. Возбужденные, они вели себя шумно и ни в малейшей мере не страдали от морской болезни, после того как море несколько дней штормило. Эболи нашел им подходящую для моря одежду еще в Лондоне, где вдоль доков расположилось множество мелких лавок. Мальчишки неплохо устроились на судне, к тому же обладали лучшей экипировкой по сравнению с той, что имелась в свое время у Хэла, когда он впервые вышел в море со своим отцом.

Старик считал, что юнца нельзя баловать, и Хэл отлично помнил свои грубые парусиновые штаны и пропитанный смолой бушлат, жесткий от морской соли, натиравший под мышками. А штаны натирали между бедрами. Хэл грустно улыбнулся при воспоминании о том, как он спал рядом с Эболи на сыром соломенном тюфяке на открытой палубе, вместе с рядовыми матросами, как ел, сжавшись под прикрытием одного из орудий, управляясь с рагу пальцами и кинжалом, как грыз твердые галеты, как пользовался для особых нужд кожаным ведром; и он ни разу не мылся от начала и до конца плавания. «Это меня немного обижало, – думал Хэл. – Но, с другой стороны, принесло некоторую пользу».

И все-таки он считал, что с молодым человеком необязательно обращаться как со свиньей, чтобы сделать из него хорошего моряка.

Конечно, и условия и обстоятельства его первого плавания с отцом были совсем другими. Старая «Леди Эдвина» была вполовину меньше «Серафима», и даже каюта его отца выглядела собачьей будкой по сравнению с просторной каютой на корме, которая теперь имелась в распоряжении Хэла.

Хэл велел рабочим отделить перегородкой небольшую часть его каюты, чуть побольше буфета для посуды, и устроить там три узкие полки, служившие теперь койками для его сыновей.

Мастера Уэлша он нанял на должность служащего при капитане, невзирая на протесты воспитателя, твердившего, что он вовсе не моряк. От него требовалось продолжать обучение мальчиков, используя собственную крохотную каюту как классную комнату.

И теперь Хэл с одобрением наблюдал, как Дэниел мгновенно перехватил орущих мальчишек, стоило тем появиться на палубе, и сурово приказал выполнять те задания, которые он им дал. Дэниел разделил двойняшек, поставив Тома на вахту правого борта, а Гая отправив на левый борт. Они постоянно дурно влияли друг на друга. Близость Гая подталкивала Тома к тому, чтобы показать себя, в то время как Том отвлекал Гая своими выходками. Дориана же послали на камбуз помогать коку готовить завтрак.

Хэла слегка кольнула тревога, когда он подумал, что Дэниел мог отправить двойняшек на мачты, чтобы помогать управляться с парусами, но ему не о чем было беспокоиться: требовалось время, для того чтобы у парней как следует окрепли ноги и они научились легко балансировать на качающейся палубе. А пока Дэниел держал их на открытой палубе.