Она нагнулась и посмотрела на него. И быстро миновала оставшуюся часть трапа. Том рванулся ей навстречу, и она бросилась в его объятия и сама его обняла.

– Я хотела попросить прощения, мне ужасно жаль, что я тебя ударила, – прошептала она. – Я с того момента только и делала, что ненавидела себя.

Том не доверял собственному голосу и потому промолчал, а она подняла голову и посмотрела на него. Ее лицо в полутьме казалось просто светлым овалом, но Том наклонился к ней, ища губы.

В то же мгновение девушка дернулась ему навстречу, и его первый поцелуй угодил в лоб, следующий – в кончик носа, и лишь потом их губы встретились.

Кэролайн отпрянула первой.

– Не здесь, – шепнула она. – Кто-нибудь может прийти.

Когда он взял ее за руку и провел в погреб, она охотно последовала за Томом. И без колебаний шагнула прямо к мешкам с порохом и сама потянула Тома, чтобы он лег рядом с ней.

Не прерывая поцелуя, Кэролайн дернула за шнурок на вороте рубашки Тома и, когда тот поддался, просунула маленькую прохладную руку под ворот и погладила грудь Тома.

– Ты волосатый! – Она как будто удивилась. – Хочу посмотреть. – И подняла подол его рубашки. – Шелковистые… такие мягкие…

Она прижалась лицом к его груди. Дыхание Кэролайн было теплым и щекочущим. Это возбудило Тома как никогда в жизни.

На него нахлынуло странное тревожное чувство, как будто Кэролайн могла в любой момент испариться. Он попытался развязать ленту на ее ночной сорочке, но на этот раз его пальцы двигались неловко, с трудом.

– Погоди… – Она отвела его руку. – Давай я сама…

Том смутно осознал, что она ведет себя совсем не так, как в их первую встречу: теперь она демонстрировала смелость и уверенность в себе. Она сейчас куда больше походила на Мэри или кого-то еще из девушек, с которыми Том имел дело в Хай-Уилде.

И в то же мгновение убедился, что интуиция его не обманула.

Она уже занималась этим прежде, она знала так же много, как и он сам, а возможно, и еще кое-что, и это понимание подтолкнуло его вперед.

Он больше не имел причин сдерживаться.

Кэролайн встала на колени, быстрым движением сняла через голову сорочку и бросила ее на пол. Теперь она оказалась полностью обнажена, но Том видел только ее груди, большие, круглые и белые: они словно светились, как две огромные жемчужины, висящие перед ним в полумраке. Он потянулся к ним, обхватил ладонями…

– Ох, не так сильно! Не будь таким грубым, – предостерегла его Кэролайн.

И какое-то время позволяла ему делать, что он хочет, но потом зашептала:

– Погладь меня! Погладь там, как раньше…

Он выполнил ее просьбу, а она закрыла глаза и лежала неподвижно. Том двигался над ней медленно, осторожно, чтобы не испугать.

Он спустил бриджи до колен.

Кэролайн вдруг попыталась сесть:

– Почему ты остановился? – Она посмотрела вниз. – Что ты делаешь? Нет, прекрати!

Она хотела вывернуться из-под него, но Том был намного тяжелее и сильнее, чем она, и Кэролайн не могла сдвинуть его с места.

– Я не сделаю тебе больно, – пообещал он.

Она безуспешно толкнула его в плечи раз, другой, но постепенно сдалась. Перестала барахтаться и расслабилась под настойчивыми руками Тома.

Напряженность в ее теле исчезла. Она закрыла глаза и тихонько загудела глубиной горла.

И вдруг все ее тело дернулось, Кэролайн негромко вскрикнула:

– Что ты делаешь? Прошу, не надо! Ох, Том, что ты делаешь?

Она снова стала сопротивляться, но он держал ее очень крепко, и через какое-то время она опять затихла. И они начали двигаться в унисон, в естественном ритме, древнем, как само человечество.

А потом они долго лежали молча, и покрывший их тела пот понемногу высыхал, а дыхание наконец выровнялось настолько, что они смогли заговорить.

– Поздно уже. Агнес и Сара скоро проснутся. Мне надо идти, – прошептала Кэролайн и потянулась к своей ночной сорочке.

– Ты придешь еще? – спросил Том.

– Возможно.

Она натянула сорочку и завязала ленту у горла.

– Завтра ночью? – настаивал Том.

– Возможно, – повторила она и, соскользнув с мешков, направилась к двери.

Там она прислушалась, потом приоткрыла дверь и посмотрела в щель.

После этого она открыла дверь ровно настолько, чтобы выскользнуть наружу, и исчезла.

«Серафим» постепенно миновал тропические широты, продолжая идти на юг. Стало прохладнее, и после удушающей жары налетел свежий ласковый ветер с юго-востока. Океан переполнился жизнью, в воде клубились криль и планктон. С мачты можно было увидеть косяки тунца, бесконечные потоки огромных рыбин легко обгоняли корабль в своем таинственном блуждании по зеленому океану.

И вот наконец однажды днем исчисления показали, что корабль закончил движение на юг, и на тридцать втором градусе южной широты Хэл повернул его на последний отрезок пути к мысу Доброй Надежды.

Хэл чувствовал большое облегчение в связи с тем, что их долгое путешествие близилось к концу и вскоре они подойдут к суше. Лишь накануне доктор Рейнольдс доложил ему о первых случаях цинги среди матросов. Эта загадочная болезнь являлась проклятьем каждого капитана, совершавшего долгий переход. Если корабль останется в море еще на шесть недель, миазмы, что, похоже, вызывали болезнь, могли свалить всю команду без видимых причин или предупреждения.

Хэл знал, что двое заболевших – просто первые из многих. Они показали хирургу свои опухшие, кровоточащие десны и выступившие на животах темные пятна, где кровь скапливалась под кожей. Никто не знал, что вызывает эту болезнь, как никто не знал и того, почему она исчезает волшебным образом, а ее жертвы выздоравливают, как только корабль приходит в порт.

– Поскорее бы дойти, Боже! – молился Хэл, глядя на пустой восточный горизонт.

Теперь, когда они приближались к земле, вокруг них веселились дельфины. Они подпрыгивали на пенных волнах, ныряли под корабль и выскакивали с другой его стороны. Изгибая блестящие черные спины, они высоко взлетали в воздух и оглядывали людей яркими веселыми глазами.

Этот океан любили и огромные киты. Иногда братья, наблюдая с мачты, видели их белые фонтаны. Подобные горам существа кувыркались и подпрыгивали на поверхности воды. Некоторые были длиннее корпуса «Серафима». Иногда они проплывали так близко, что мальчики могли рассмотреть их усы и всякую живность, поселившуюся на их огромных боках, как будто киты были рифами, а не живыми существами.

– В каждой такой рыбине – двадцать тонн жира, – сказал Тому Большой Дэниел, когда они вместе стояли у бушприта, наблюдая за тем, как какой-то из левиафанов поднимался из глубины примерно в кабельтове перед ними, задрав к небу мощный раздвоенный хвост.

– У него один только хвост шириной в риф на бизани, – восхитился Том.

– Говорят, это самые огромные существа в подлунном мире, – кивнул Дэниел. – А если добыть десять тонн их жира, так это могло быть повыгоднее, чем гоняться за пиратами.

– Да разве можно убить такую громадину? – изумился Том. – Это же все равно что попытаться подстрелить гору!

– Опасная работа, да, но есть люди, которые ее делают. Голландцы – великие китобои.

– Мне бы хотелось попробовать, – признался Том. – Мне бы хотелось стать великим охотником.

Большой Дэниел показал вдаль:

– Нам и так будет на что поохотиться, парень. В тех землях полно диких тварей. Там есть слоны с роскошными бивнями, больше твоего роста. Твое желание может исполниться.

Волнение Тома усиливалось с каждым днем.

После окончания измерений он отправлялся в каюту к отцу и наблюдал, как тот наносит на карту положение корабля: линия на карте все приближалась к огромным очертаниям суши, похожей на конскую голову.

Дни Тома были так наполнены волнением и бешеной активностью, что к ночи он совершенно выматывался.

По большей части он успевал поспать немного до полуночи, однако сразу просыпался в конце первой вахты и тихонько сползал со своего тюфяка.

Ему не требовалось умолять о свиданиях: Кэролайн по собственному желанию каждую ночь приходила в пороховой склад. Том понял, что он пробудил настоящую дикую кошку. Кэролайн больше не колебалась и не изображала скромность, а с такой же страстью, как и он сам, изливала чувства в крике и визге.

На Томе частенько оставались свидетельства их встреч: длинные царапины от ее ногтей на спине, искусанные и распухшие губы…

Он стал слишком беспечен в своей спешке на свидания и не раз оказывался на волосок от неприятностей. Как-то он проходил мимо каюты мистера Битти, и ее дверь внезапно распахнулась и оттуда вышла миссис Битти. Том едва успел натянуть на лоб шапку, шагая мимо нее.

– Семь склянок первой вахты, все в порядке, – хрипло пробормотал он, слегка изменив голос.

Том теперь был так же высок ростом, как и другие мужчины на борту, а коридор освещался очень слабо.

– Спасибо, милый.

Миссис Битти, чрезвычайно смущенная тем, что ее застали в ночной сорочке, тут же снова спряталась за дверью, словно оказалась в чем-то виновата.

Не раз и не два Тому казалось, что за ним кто-то следит, когда он спускается вниз с оружейной палубы. Однажды он действительно услышал шаги, что спускались следом за ним по трапу, но когда обернулся, то никого не увидел.

В другой раз он только выходил с нижней палубы сразу после полуночи, в конце средней вахты, когда раздались шаги морских сапог со стороны юта. Том едва успел отскочить назад, когда Нед Тайлер прошагал по коридору к каюте Хэла. Из тени Том наблюдал, как Нед постучал в дверь, и услышал отцовский голос, донесшийся изнутри:

– В чем дело?

– Это Нед Тайлер, капитан. Ветер усиливается. Разреши убавить парусов.

– Я сейчас выйду на палубу, Нед, – услышал Том ответ отца.

Через минуту Хэл быстро вышел из каюты, на ходу надевая куртку; пройдя в нескольких футах от того места, где затаился Том, он взбежал по трапу на палубу.

Том добрался до своего тюфяка на оружейной палубе как раз в тот момент, когда прозвучал свисток боцмана и голос Большого Дэниела загудел из темноты:

– Все наверх! Убираем паруса!

Том сделал вид, что протирает со сна глаза, и присоединился к матросам, принявшимся за работу в бурной ночи.

Том по природе не слишком трусил и не тревожился из-за таких моментов, даже почему-то становился более дерзким от столкновений с опасностью. В его походке в последние дни появилась некая важность, как у молодого петуха, и Эболи, глядя на него, усмехался и покачивал головой:

– Да, это настоящий сын настоящего мужчины!

Как-то утром, когда корабль лег на левый галс и качка ослабела, Том вместе с другими готовился спуститься с мачты после перемены положения парусов.

И вдруг, просто потому, что на него нахлынул восторг, Том выпрямился на рее во весь рост и изобразил нечто вроде шотландского танца.

На палубе все до единого застыли от ужаса, наблюдая за самоубийственным фиглярством Тома. А он, босой, пританцовывая, прошелся по рее в сорока футах над палубой, положив одну руку на бедро, а вторую закинув на затылок, а потом перепрыгнул к вантам и соскользнул на палубу. У него, правда, хватило ума сначала убедиться, что в этот момент отец на палубе отсутствовал. Однако еще до конца дня Хэл узнал об эскападе и послал за Томом.

– С какой стати ты проделал такую безответственную глупость? – резко спросил Хэл сына.

– Просто Джон Тадвел заявил, что я не осмелюсь, – объяснил Том, как будто это была причина, важнее которой нет в целом мире.

Пожалуй, для него это так и есть, подумал Хэл, всматриваясь в лицо Тома.

И, к своему изумлению, вдруг осознал, что смотрит на мужчину, а не на мальчика. За несколько недолгих месяцев путешествия Том окреп и возмужал, его стало просто не узнать. Его тело закалилось от работы, плечи стали широкими, на руках наросли мускулы от долгих часов ежедневных тренировок с Эболи на саблях, и он обрел кошачью ловкость.

Но появилось в нем и кое-что еще, что не поддавалось определению.

Хэл знал, что Том всегда был самым не по годам развитым из его сыновей, и, хотя он старался сдерживать Тома в его сумасбродствах, он все же совершенно не желал усмирять дерзкую авантюрную природу парня. Втайне Хэл даже восхищался храбростью юноши и гордился его своеволием.

Но сейчас он понимал: произошло нечто такое, что он упустил.

Перед ним стоял полностью созревший мужчина, не уклонявшийся от его взгляда.

– Хорошо, – сказал наконец Хэл. – Ты доказал Джону Тадвелу, что он ошибался, так? А значит, незачем больше отплясывать на реях.

– Да, отец, – с готовностью согласился Том. – То есть если кто-нибудь еще не заявит мне, что у меня кишка тонка.

Улыбка Тома оказалась такой заразительной, что Хэл почувствовал, как сами собой растягиваются его собственные губы.

– Убирайся! – Он подтолкнул Тома к двери каюты. – Нет смысла логически рассуждать с варварами…

Гай сидел на своем обычном месте рядом с Кэролайн в каюте мастера Уэлша. Он был бледен и очень мало говорил во время утренних занятий, отвечая на вопросы педагога напряженно и односложно.

Он не отрывал взгляда от своей книги, не смотрел ни на Тома, ни на Кэролайн, даже когда они читали вслух тексты.

Наконец Кэролайн заметила его странное поведение.

– С тобой что-то не так, Гай? – шепотом спросила она. – Снова морская болезнь?

Гай не смог заставить себя посмотреть ей в лицо.

– Я в полном порядке, – ответил он и тихо добавил: – Тебе незачем обо мне беспокоиться, совершенно незачем!

Гай за последние недели создал собственный фантастический мир – после того как подписал договор, гарантирующий ему службу в филиале компании в Бомбее. Учитывая связи его собственной семьи и покровительство мистера Битти, Гай воображал очень быстрое продвижение по службе в компании. Семья Битти должна была стать его собственной семьей, Кэролайн следовало находиться рядом с ним. Гай представлял, как они будут каждый день наслаждаться обществом друг друга в тропическом раю Бомбея. Они будут кататься верхом в пальмовых рощах, а вечерами – музицировать, Гай станет играть, а Кэролайн – петь. Они будут читать стихи и устраивать пикники всей семьей. И он будет гулять с ней рука об руку по белым пляжам, обмениваясь нежными целомудренными поцелуями. И через несколько лет, когда ему исполнится двадцать и он поднимется по служебной лестнице, он сможет позволить себе жениться.

И вот все его мечты разлетелись вдребезги.

Когда Гай пытался думать о своем отвратительном открытии, его мысли начинали бешено метаться, словно обезумевшая лошадь. Руки дрожали, мозг кипел. Гай не мог уже и минуты выдержать в этой крошечной каюте, рядом с теми двумя людьми, которых он ненавидел так, как прежде и вообразить не мог.

Гай резко встал:

– Мастер Уэлш, прошу меня извинить. Мне что-то нехорошо. Мне нужно выйти на палубу… на воздух…

И, не дожидаясь разрешения, Гай потащился к двери и ускользнул вверх по трапу. Он быстро ушел на нос корабля и, держась за фал, подставил лицо ветру. В нем жило бездонное отчаяние, а вся его дальнейшая жизнь выглядела теперь бесконечной голой равниной.

– Я хочу умереть! – вслух произнес он.

И наклонился над бортом.

Вода внизу была зеленой и прекрасной. И в глубине наверняка царило полное спокойствие…

Гай встал на цепь поручня и покачнулся, держась за канат одной рукой.

– Это будет совсем легко, – сказал он себе. – Легко и быстро.

Он начал наклоняться вперед, к бурным волнам под рассекавшим воду носом корабля.

Сильная хватка сомкнулась на его свободном запястье, и Гай чуть не потерял равновесие.

– Ты там вроде ничего не потерял, внизу, а, Мбили? – проворчал голос Эболи. – Да и плавать ты никогда не умел толком.

– Отпусти меня! – с горечью произнес Гай. – Ну почему ты вечно во все вмешиваешься, Эболи? Я просто хочу умереть.

– Твое желание исполнится, и это единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, – заверил его Эболи. – Но не сегодня, Мбили.

Это имя Эболи дал Гаю в день его рождения, и оно означало на языке лесов «номер два».

Он еще сильнее сжал руку Гая.

Гай тщетно пытался сопротивляться огромной силе:

– Отпусти меня, Эболи! Пожалуйста!

– На тебя матросы смотрят, – тихо сказал Эболи.

Гай оглянулся по сторонам и увидел, что кое-кто из находившихся на палубе умолк и с любопытством наблюдал за маленькой пантомимой.

– Не позорь своего отца и меня такой глупостью.

Гай сдался и неловко спрыгнул на палубу. Эболи отпустил его руку.

– Давай-ка поговорим! – предложил он.

– Не хочу я говорить – ни с тобой, ни с кем-то еще.

– Ладно, тогда давай помолчим вместе, – согласился Эболи и увлек его на подветренный борт. Они сели на корточки, скрывшись от ветра и от глаз вахтенных.

Эболи спокойно молчал, словно гора; но его присутствие успокаивало.

Он не смотрел на Гая и не прикасался к нему, просто находился рядом. Прошло довольно много времени, и вдруг Гай яростно выпалил:

– Я так ее люблю, Эболи! Меня будто чьи-то когти изнутри раздирают.

«Ну да, так и есть», – печально подумал Эболи. Он уже знал всю правду.

Клебе не отличался большим умением скрывать следы. Он гонялся за своей кобылкой, как юный жеребец, что скачет через изгороди. И казалось чудом, что Мбили так долго ничего не замечал.

– Да, я понимаю, Мбили, – сказал он. – Я тоже когда-то любил.

– И что мне делать? – с отчаянием спросил Гай.

– Как бы это ни было больно, это все равно тебя не убьет, и однажды, скорее, чем ты можешь поверить, ты забудешь эту боль.

– Я никогда ее не забуду! – с глубочайшим убеждением отозвался Гай. – И никогда не забуду мою любовь к ней!

Хэл Кортни услышал звон судового колокола в начале средней вахты.

– Полночь, – рассеянно пробормотал он.

Хэл уже много часов сидел за своим письменным столом и устал от неподвижности, глаза жгло. Встав, он подрезал фитиль лампы, усиливая падавший на документы свет, потом снова опустился в тяжелое дубовое кресло и вернулся к работе.

Перед ним лежали планы всех палуб «Серафима». Хэл какое-то время всматривался в план орудийной палубы, потом отложил его в сторону и, придвинув к себе схему корабля в вертикальном разрезе, сравнил два листа.

– Нам нужно скрыть орудия и придать кораблю вид невооруженного торговца, – тихо произнес он. – А значит, нужно убрать заслонки бойниц на нижней палубе…

Он умолк и нахмурился, услышав тихий шорох за дверью каюты.

– Кто там? – резко спросил он.

Погода стояла прекрасная, ветер дул ровно и не слишком сильно. Хэл не ожидал, что ему помешают.

Из-за двери никто не ответил, и через мгновение Хэл тихо хмыкнул. Должно быть, крыса шмыгнула или просто почудилось. Он снова вернулся к чертежам.

За дверью опять что-то заскреблось. На этот раз Хэл сердито отодвинул кресло и встал. Наклонившись под низким потолком, он быстро подошел к двери и распахнул ее.

Перед ним робко стояла худая фигура. Хэл не сразу узнал собственного сына.

– Гай? – Хэл всмотрелся в него. – Что ты здесь делаешь так поздно? Входи, мальчик.

Гай шагнул в каюту и закрыл за собой дверь. Потом стянул с головы шапку. Лицо у него было бледным, он отчаянно нервничал.

– Отец, я должен тебе сказать… – запинаясь и вертя в руках шапку, начал он.

– В чем дело? Говори, парень! – подбодрил его Хэл.

– Там, в трюме, в пороховом погребе, кое-кто есть, – выпалил Гай. – Дверь отперта, а внутри свет.

– Что? – Голос Хэла прозвучал резко от тревоги. – В пороховом складе? Свет?!