Глава 2. Итак… чего мне не хватало?

Я пытаюсь собраться с духом, чтобы спросить дядю Финна, в чем же дело – до этого он мне никогда не лгал (во всяком случае, если я задавала ему прямые вопросы), – но прежде, чем я успеваю извлечь звуки из своего напрочь пересохшего горла, он кричит:

– Грейс! – После чего бросается ко мне через всю приемную. – Грейс! О боже, Грейс! Ты вернулась.

Вернулась? Почему люди повторяют это слово? Куда же я уезжала? И почему они не ожидали, что я вернусь?

Я опять начинаю рыться в своей памяти и опять натыкаюсь на гигантскую стену. На сей раз это уже не так больно – наверное, потому, что первое потрясение прошло, – но я все равно чувствую некоторый дискомфорт.

Как и миссис Хейвершем, дядя Финн, оказавшись рядом, тут же обнимает меня, его руки медвежьей хваткой сжимают мою спину, и меня обволакивает исходящий от него запах леса, такой знакомый, такой родной. Его объятия успокаивают – куда больше, чем я ожидала, – и я припадаю к его груди и немного расслабляюсь, но по-прежнему не могу понять, что же произошло. Почему мне не удается вспомнить ничего, что могло вызвать подобную реакцию у моего дяди… да и у всех остальных?

Я же просто шла по коридору, направляясь на урок, как и любая другая ученица или ученик.

Наконец дядя Финн отстраняется, но всего лишь для того, чтобы посмотреть на мое лицо.

– Грейс, я все никак не могу поверить, что ты вернулась к нам. Нам так тебя не хватало.

– Не хватало? – повторяю я, сделав два шага назад, полная решимости добиться от него ответов. – В каком смысле? И почему все вокруг ведут себя так, будто увидели привидение?

На секунду во взгляде дяди Финна, который он бросает на учителя, приведшего меня сюда, мелькает паника, такая же, как та, которую я стараюсь подавить в себе, но затем его лицо разглаживается, глаза становятся пустыми (что теперь не пугает меня), и он, обвив рукой мои плечи, говорит:

– Давай пойдем в мой кабинет и обсудим все это, хорошо, Грейс? – Он снова переводит глаза на мистера Бадара. – Спасибо, Радж. Я благодарен тебе за то, что ты привел Грейс ко мне.

Мистер Бадар молча кивает, затем его взгляд ненадолго задерживается на мне, и он выходит в коридор.

Дядя Финн мягко подталкивает меня к двери своего кабинета – что это с ними всеми, почему им так нужно куда-то двигать меня? – и при этом, не переставая, дает указания миссис Хейвершем:

– Пожалуйста, отправь сообщение Джексону Веге и попроси его прибыть ко мне как можно скорее. И посмотри, в какое время у моей дочери… – он глядит на меня, затем опять на свою помощницу, – заканчивается внутрисеместровый экзамен.

Миссис Хейвершем кивает, но в это мгновение дверь, которую закрыл за собой мистер Бадар, распахивается с такой силой, что ее круглая ручка с грохотом ударяется о каменную стену у меня за спиной.

Мои нервные окончания приходят в боевую готовность, каждый волосок на теле встает дыбом, потому что, даже не оборачиваясь, я точно знаю, знаю каждой клеточкой моего тела, кто сейчас вошел в дверь.

Джексон.

Всего один быстрый взгляд, брошенный через плечо на его лицо, позволяет узнать все, что мне нужно знать. В том числе и то, что сейчас он поднимет шум. Причем отнюдь не в хорошем смысле этого слова.

– Грейс. – Его голос едва слышен, однако земля под моими ногами начинает качаться, когда я встречаюсь с ним взглядом.

– Все в порядке, Джексон. Я в порядке, – успокаиваю я его, но, похоже, мои уверения не имеют значения, потому что не проходит и секунды, как он оказывается рядом и, вырвав меня из объятий дяди Финна, сжимает своими мускулистыми руками.

Я никак не ожидала такого – не ожидала, что он будет так явно демонстрировать свои чувства перед моим дядей, – но едва наши тела соприкасаются, мне становится все равно. Внутреннее напряжение уходит без следа, как только я ощущаю прикосновение его кожи к моей. У меня такое чувство, будто я впервые задышала свободно после того, как Мекай позвал меня в коридоре. А может быть, свободно я не дышала куда дольше.

«Вот чего мне не хватало, – понимаю я, прильнув к его груди. – Вот что я искала, сама не осознавая, до того самого момента, когда меня обвили его руки».

Должно быть, Джексон чувствует сейчас то же, что и я, потому что он прижимает меня к себе еще теснее, одновременно делая долгий, медленный выдох. Он содрогается, и, хотя земля и перестала ходить ходуном, по ней все еще пробегает еле заметная дрожь.

Я стискиваю Джексона крепче.

– Со мной все в порядке, – уверяю я его опять, хотя мне и непонятно, почему он так взволнован. И почему дядя Финн был так потрясен, когда увидел меня. Но моя растерянность уже уступает место возрастающей панике, которую я так и не сумела подавить.

– Я не понимаю, – бормочу я, отстранившись, чтобы посмотреть Джексону в глаза. – Что не так?

– Все будет хорошо. – Его слова звучат четко, ясно, взгляд темных глаз – пронзительный, разящий – ни на миг не отрывается от моих.

Я и так напряжена после всего того, что происходило утром, и внезапно чувствую, что это уже чересчур. Я отвожу от него глаза и смотрю в сторону, пока мое дыхание не восстанавливается. Однако это не помогает, так что, в конце концов, я вновь утыкаюсь лицом в его твердую грудь и просто вдыхаю его запах.

Его сердце бьется гулко и быстро – слишком быстро – под моей щекой, но он по-прежнему так близок мне и кажется таким родным. И запах у него родной – от него пахнет апельсинами, снегом и нагретой корицей. Да, он родной. Сексуальный.

И мой.

Я вздыхаю, прижимаюсь к нему теснее. Мне этого не хватало, но я не понимаю почему. Ведь с тех пор, как я оставила лазарет, мы с ним были практически неразлучны.

С тех пор как он сказал мне, что любит меня.

– Грейс. – Он шепчет мое имя так, словно это молитва, необъяснимо перекликающаяся с моими собственными мыслями. – Моя Грейс.

– Да, твоя, – соглашаюсь я шепотом, надеясь, что меня не слышит мой дядя Финн, и стискиваю талию Джексона.

И вдруг внутри меня что-то оживает – что-то могучее, всепоглощающее, страстное. Это как взрыв, сотрясающий меня до самых глубин души.

Остановись!

Нельзя!

Не с ним.

Глава 3. По сравнению со мной спящая красавица отдыхает

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я отталкиваю Джексона и, спотыкаясь, делаю несколько шагов назад.

Он издает какой-то утробный звук, но не пытается остановить. Он просто смотрит на меня, и в его взгляде читается такое же потрясение, какое испытываю сейчас и я сама.

– Что это было? – шепчу я.

– О чем ты? – отвечает он, пристально глядя на меня. И тут я понимаю, что он этого не услышал, не ощутил.

– Не знаю. Прости, – эти слова вырываются у меня безотчетно. – Я не хотела…

Он качает головой, тоже сделав шаг назад.

– Не бери в голову, Грейс. Все в порядке. Ведь тебе пришлось столько всего пережить.

Он имеет в виду то, что случилось с Лией, говорю я себе. Но ведь тогда и ему пришлось много чего пережить. И по нему это заметно, я понимаю это, когда окидываю его взглядом с головы до ног. Сколько я его помню, он никогда не был таким худым, так что теперь его умопомрачительные скулы и волевой подбородок кажутся еще рельефнее. Его темные волосы стали чуть длиннее и выглядят непокорнее, чем обычно, они почти полностью закрывают его шрам, а фиолетовые круги под глазами так темны, что похожи на синяки. Он по-прежнему прекрасен, но теперь его красота подобна открытой ране, от вида которой у меня щемит сердце.

Чем дольше я смотрю на него, тем больше меня одолевает паника. Такие изменения не могли произойти за одну ночь. Волосы у людей заметно не отрастают за день или два, и они не худеют так быстро. Что-то произошло, что-то существенное, но я почему-то не помню что.

– В чем дело, Джексон? – Когда он не отвечает, я поворачиваюсь к дяде, чувствуя вдруг вспыхнувший гнев. Как же мне надоело, что меня все время держат в неведении.

– Скажи мне ты, дядя Финн. Я знаю – что-то не так. Я это чувствую. К тому же у меня что-то с памятью, и…

– У тебя что-то с памятью? – повторяет дядя Финн, впервые подойдя ко мне близко с тех пор, как сюда вошел Джексон. – Что именно ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что не могу вспомнить, что я ела сегодня на завтрак. Или о чем мы с Мэйси говорили вчера перед тем, как лечь спать.

Джексон и дядя Финн обмениваются долгими взглядами.

– Прекратите, – говорю я им. – Не пытайтесь вести себя так, будто меня тут нет.

– Мы и не пытаемся, – заверяет меня дядя Финн, примирительно приподняв руку ладонью вверх. – Мы, как и ты, пытаемся понять, что к чему. Давайте пройдем в мой кабинет и поговорим. – Он поворачивается к миссис Хейвершем. – Не могла бы ты вызвать сюда Мэриз? Скажи ей, что здесь Грейс, и попроси прийти как можно скорее.

Она кивает.

– Само собой. Я дам ей знать, что это срочно.

– А зачем нам Мэриз? – Я чувствую, как мышцы живота напрягаются при мысли о том, что меня опять будет осматривать наша школьная фельдшер, по совместительству являющаяся вампиром. После последних двух осмотров мне пришлось проваляться в кровати куда дольше, чем хотелось. – Я же не больна.

Но тут я во второй раз за сегодняшний день опускаю взгляд на свои руки, и ко мне наконец приходит осознание того, что они окровавлены и все в синяках.

– Вид у тебя, прямо скажем, неважный, – нарочито спокойным тоном говорит мой дядя, когда мы входим в его кабинет и он закрывает за нами дверь. – Я просто хочу, чтобы тебя осмотрел медик, чтобы убедиться, что все в порядке.

У меня накопилась куча вопросов, и я твердо настроена получить ответы на них. Но, когда я усаживаюсь на один из стульев, стоящих напротив письменного стола дяди Финна из вишневого дерева, сам он пристраивается на угол столешницы и начинает задавать мне собственные вопросы:

– Я понимаю, что это может показаться тебе странным, Грейс, но не могла бы ты сказать мне, какой сейчас месяц?

– Какой месяц? – У меня падает сердце, сжимается горло, и я с трудом выдавливаю из себя: – Ноябрь.

Когда Джексон и дядя Финн переглядываются опять, до меня доходит, что с моим ответом что-то здорово не так. По спине моей бегут мурашки, я пытаюсь сделать глубокий вдох, но на мою грудь словно давит тяжелый груз, и у меня ничего не выходит. В висках стучит кровь, я чувствую себя все хуже, но отказываюсь сдаться на милость тому, что обещает стать полномасштабной панической атакой. Вместо этого я хватаюсь за края стула, чтобы дать себе точку опоры, и трачу следующую минуту на то, чтобы мысленно перечислить несколько предметов в комнате, как меня учила мать Хезер после того, как погибли мои родители.

Письменный стол. Часы. Комнатное растение. Волшебная палочка. Ноутбук. Книга. Ручка. Папки. Еще одна книга. Линейка. К тому времени, когда я дохожу до конца перечня, мой сердечный ритм становится почти нормальным и мое дыхание тоже. Вместе с этим я обретаю абсолютную уверенность в том, что случилось нечто ужасное.

– Какой месяц? – тихо повторяю я, повернувшись к Джексону. С первого моего дня в Кэтмире он был со мной так честен, как только мог, и именно это мне нужно теперь. Я беру его руку, обхватываю ее обеими ладонями. – Пожалуйста, Джексон, скажи мне, чего я не знаю?

Джексон нехотя кивает.

– Тебя не было почти четыре месяца.

– Четыре месяца? – На меня обрушивается шок. – Четыре месяца? Не может быть!

– Я понимаю, что тебе это кажется странным, – пытается успокоить меня дядя Финн. – Но сейчас март, Грейс.

– Март, – повторяю я, потому что, похоже, только на это – повторять за другими – я сейчас и способна. – А какое число?

– Пятое марта, – голос Джексона звучит угрюмо.

– Пятое марта. – Это даже не паника: меня захлестывает ужас – дикий, чудовищный ужас. На меня наваливается неописуемое ощущение болезненной незащищенности и пустоты. Четыре месяца моей жизни – последнего моего года в школе – просто исчезли, и я не помню о них ничего, ничего. – Я не понимаю. Как я могла…

– Все хорошо, Грейс, ничего страшного. – Джексон, по-прежнему, не отрываясь, глядит мне в глаза, его взгляд тверд, пожатие руки тоже. – Мы с этим разберемся.

– Ничего страшного? Я же потеряла четыре месяца, Джексон! – Когда я произношу его имя, мой голос срывается, я судорожно хватаю ртом воздух и пытаюсь еще раз. – Что со мной произошло?

Дядя сжимает мое плечо.

– Сделай еще один глубокий вдох, Грейс. Хорошо. – Он ободряюще улыбается. – Умница. А теперь сделай еще один такой вдох и медленный выдох.

Я делаю, как он сказал, замечая, что, пока я выдыхаю, его губы продолжают шевелиться. Успокаивающее заклинание? – думаю я, когда еще раз вдыхаю и медленно выдыхаю, досчитав про себя до десяти. Если это и впрямь заклинание, нельзя сказать, что оно так уж эффективно.

– Теперь, когда будешь готова, скажи мне, что последнее ты помнишь? – Он тоже смотрит мне в глаза, и его взгляд полон теплоты.

Последнее, что я помню.

Последнее, что я помню.

Этот вопрос кажется простым, но для меня он совсем не прост. Отчасти из-за зияющего черного провала в моей памяти, отчасти из-за того, что столь многое из того, что я помню, плохо различимо, туманно. Как будто мои воспоминания находятся глубоко-глубоко под водой и я вижу только их тень. Тень былого.

– Я помню все о том, что случилось из-за Лии, – говорю я наконец, потому что так оно и есть. – Помню, как лежала в лазарете. Помню… как мы лепили снеговика.

Это воспоминание согревает мою душу, и я улыбаюсь Джексону, а он улыбается мне в ответ – во всяком случае, губами. В глазах же его читается все та же тревога.