Тот факт, что в какой-то мере несколько инстинктов проистекают из общей основы разумной жизни, что каждый из них задействует индивида в целом, приводит к серьезным последствиям в области привычки и поэтому имеет большое значение для роста цивилизации и повседневного ведения дел. Физиологический аппарат, задействованный в функционировании любого данного инстинкта, частично, хотя и в разной степени, участвует в работе некоторых или любых других инстинктов; таким образом, даже на одних только физиологических основаниях привыкание, затрагивающее функционирование любого данного инстинкта, должно в меньшей степени, но повсеместно влиять на привычное поведение того же индивида, когда им движет любой другой инстинкт. С этой точки зрения, сфера действия привычки, в той мере, в какой она влияет на инстинктивную деятельность, обязательно шире, чем конкретная линия поведения, которой обусловлена данная привычка.

Инстинкты – это наследственные черты. В современных теориях наследственности они, предположительно, считались бы вторичными характеристиками вида как в некотором смысле побочные продукты физиологической деятельности, которая придает виду его специфический характер. Это связано с тем, что такие теории в конечном счете оперируют физиологическими терминами. Таким образом, инстинктивные предрасположенности вряд ли можно считать единичными признаками в менделевском^[16] смысле, а скорее можно считать духовными чертами, возникающими из определенного совпадения физиологических единичных признаков, которым вид или индивидуум может быть обязан своим характером, и изменяющимися в зависимости от различий в их составе. Отсюда возникли бы вариации индивидуальности среди представителей расы, опирающиеся, как только что было предложено, на различную наделенность инстинктами и восходящие через них к глубоким различиям физиологических функций. Некий подобный рассказ об инстинктивных предрасположенностях и их связи с физическим индивидуумом кажется необходимым как средство понимания их работы и непосредственно инстинктов, без допущения полного разрыва между материальными и нематериальными явлениями жизни.

Для расы характерны степень неопределенности или обобщенности, отсутствие автоматически детерминированной реакции, отсутствие конкретной событийности, как это можно назвать, в общем ряду человеческих инстинктов. Этот неопределенный и изменчивый характер инстинктов или, скорее, привычной реакции на их возбуждение следует рассматривать в связи с широтой и изменчивостью их физиологической основы, о которой говорилось выше. Для долгосрочного успешного развития расы это, безусловно, имеет наибольшую ценность, поскольку оставляет широкое и легкое поле для экспериментов, привыкания, созидания и приспособления, открытое для ощущения мастерства. В то же время и в силу тех же обстоятельств рамки и диапазон конвенциональности^[17] и совершенствования столь же гибки, широки и последовательны. Несомненно, некоторые из расовых групп в этом отношении весьма существенно различаются.

Дополнение инстинктивных предрасположенностей, подразумевающее под этим термином как врожденную склонность, так и соответствующие чувства, составляет то, что можно назвать «духовной природой» человека, – часто о ней говорят просто как о «человеческой природе». Не позволяя ему означать что-либо вроде дуализма или дихотомии^[18] между материальными и нематериальными явлениями, термин «духовный» удобно использовать в разговорном смысле. Такое употребление не обязывает к дискуссии о каком-либо отношении к вопросу о едином или двойном устройстве человека, а просто позволяет использовать общепринятое понятие для называния той совокупности целей, которую это понятие обозначает.

Человеческий набор инстинктов колеблется от индивида к индивиду в кажущемся бесконечном разнообразии, варьируясь как в относительной силе нескольких инстинктивных склонностей, так и в схеме координации, коалесценции^[19] или интерференции^[20], которая преобладает между ними. Это разнообразие врожденного характера заметно у всех народов, хотя некоторые народы низших культур демонстрируют заметное приближение к единообразию типа, как физического, так и духовного.

Такое разнообразие особенно заметно среди цивилизованных народов и, возможно, в особой степени среди народов Европы и ее колоний. Крайнее разнообразие характера, как физического, так и духовного, заметное в этих сообществах, по всей вероятности, объясняется тем, что они состоят из смеси расовых элементов. С точки зрения родословной все представители народов западной культуры являются гибридами, а еще большее число людей представляет собой смесь более чем двух расовых групп. Соответственно, пропорции, в которых несколько передаваемых признаков, составляющих расовый тип, входят в состав этих гибридных особей, будут бесконечно варьироваться. Поэтому число возможных перестановок будет чрезвычайно велико, так что конечный диапазон вариаций в гибридах, которые получаются в результате скрещивания этих различных расовых групп, будет достаточно велик, даже когда он будет исполняться в таких пределах, что оставит общий человеческий тип нетронутым. Время от времени вариация может даже выйти за эти пределы человеческой нормы и дать вариант, в котором относительный акцент на нескольких составляющих инстинктивных элементах распределяется по схеме, настолько далекой от общечеловеческого типа, что выбивает его из общего ряда и маркирует как нездоровый ум, или как непригодный для целей группы, в которой он существует, или даже как непригодный для жизни в любом обществе.

Тем не менее даже в этих гибридных популяциях существует общечеловеческий тип духовной одаренности, преобладающий как общий средний уровень человеческой природы во всем мире и подходящий для продолжения жизни человека в обществе. Неблагоприятные отклонения от этого общечеловеческого и работоспособного типа духовной одаренности будут постоянно избирательно устраняться из расы, даже если эти отклонения возникают в результате гибридизма. То же самое будет происходить и в более радикальной форме в отношении любых вариантов, которые могут возникнуть в результате менделевской мутации.

Таким образом, многочисленные расовые типы, существующие в настоящее время, представляют собой только таких мутантов, которые находятся в пределах толерантности, налагаемой ситуацией, в которой возник и выжил данный мутировавший тип. Выживший тип мутанта обязательно более или менее соответствует обстоятельствам, в которых он появился и впервые обеспечил свое выживание, и, предположительно, он менее приспособлен к любой другой ситуации. Поэтому при изменении ситуации, например при миграции данной расы из одной среды обитания в другую, или при эквивалентном сдвиге роста культуры, или при изменении климата, требования выживания, скорее всего, изменятся. Действительно, изменения, которые могут произойти в текущих требованиях к выживанию, настолько серьезны, что любое расовое общество может уменьшиться и прийти в упадок только по той причине, что в связи с ростом его культуры оно стало вести образ жизни, значительно отличающийся от того, при котором его тип человека зародился и проявил способности к выживанию. Так, в смешении рас, составляющих население западных стран, конкурентная борьба за выживание, очевидно, всегда шла между несколькими расовыми группами, входящими в гибридную массу, с разным успехом, в зависимости от того, как меняющиеся культурные требования и возможности благоприятствовали то одному, то другому типу человека. Эти культурные условия выживания в расовой борьбе за существование менялись на протяжении веков, что имело серьезные последствия для истории жизни расы и ее культуры; и, возможно, в настоящее время они меняются более существенно и быстро, чем в любой другой исторический период. Например, постоянный биологический успех любого из этих обществ в европейской расовой смеси в течение небольшого периода времени переместился с боевой способности, и даже в некоторой степени с климатической приспособленности, на духовную пригодность к выживанию в условиях, налагаемых новой культурной ситуацией, системой институтов, которая неощутимо, но непрерывно изменяется^[21].

Эти непрекращающиеся изменения и адаптации, которые происходят в схеме институтов, правовых и обычных, непрерывно вызывают новые привычки работы и мышления в обществе, и таким образом они постоянно прививают новые принципы поведения. В результате один и тот же диапазон инстинктивных предрасположенностей, рожденных в популяции, будет работать с разным эффектом в отношении требований выживания расы. По всей видимости, в этой связи для селективного выживания нескольких европейских расовых групп на первом месте стоят их относительная пригодность к удовлетворению материальных потребностей жизни, их экономическая пригодность к жизни в новых культурных ограничениях и с новой подготовкой, которую дает эта изменившаяся культурная ситуация. Но судьба западной цивилизации как культурной системы, помимо биологического выживания или успеха любого данного расового компонента в западных народах, также связана с жизнеспособностью европейского общества в условиях этих институциональных изменений и зависит от духовной пригодности унаследованной человеческой природы к успешному и долговечному продолжению измененного образа жизни, навязанного этим народам ростом их собственной культуры. Такие ограничения, налагаемые на культурный рост местными инстинктами, плохо приспособленными к цивилизованной жизни, достаточно заметны в нескольких направлениях и во всех христианских странах.

То, что нам известно о наследственности, говорит о стабильности различных расовых типов человека; так что в течение истории жизни любой расы, как утверждается, не следует искать никаких наследуемых модификаций ее типичного состава, будь то духовного или физического. Типичная человеческая одаренность инстинктами, так же как и типичный состав расы в физическом отношении, согласно этому современному взгляду, передается в неизменном виде от начала человечества, – то есть с той точки мутационного развития расы, которой считается уместным датировать зарождение человечества, – за исключением тех случаев, когда последующие мутации породили новые расовые группы, которым и через которые эта человеческая одаренность инстинктами была передана в уже измененной форме. С другой стороны, привычные элементы человеческой жизни меняются непрерывно и кумулятивно^[22], что приводит к пролиферативному^[23] росту институтов. Изменения в институциональной структуре постоянно происходят в ответ на измененный уклад жизни в меняющихся культурных условиях, но человеческая природа остается в целом неизменной.

Пути и средства, материальные и нематериальные, с помощью которых врожденные склонности реализуют свои цели, постоянно находятся в процессе преобразования, будучи обусловленными изменениями, кумулятивно происходящими в институциональной основе привычных элементов, которая управляет образом жизни. Но нет никаких оснований полагать, что каждое или любое из этих последовательных изменений в институтах предоставляет склонностям более удобные, надежные или легкие пути и средства для достижения своих целей либо что фаза привыкания, действующая в любой данный момент в этой последовательности изменений, более подходит для беспрепятственного функционирования этих склонностей, чем любая предыдущая фаза. Фактически, наоборот. Исходя из соображений селективного выживания, разумно предположить, что любой расовый тип, выдержавший испытание селективной элиминацией^[24], включая совокупность инстинктивных предрасположенностей, благодаря которым он выдержал это испытание, при своем первом появлении был неплохо приспособлен к обстоятельствам, материальным и культурным, в которых возник как мутировавший и обеспечил свое выживание. И в той мере, в какой последующее развитие институтов изменило доступную сферу жизни и метод инстинктивного действия, следует предположить, что любое последующее изменение в этих институтах будет в некоторой степени препятствовать или видоизменять свободную деятельность инстинктивных предрасположенностей и тем самым мешать прямой и незамысловатой работе таких предрасположенностей, свойственных данному расовому типу.

То, что известно о более ранних фазах культуры в истории жизни существующих рас и народов, говорит о том, что начальная фаза в жизни любого расового типа, фаза культуры, которая преобладала в его среде, когда он возник, и в условиях которой он впервые доказал свою способность к выживанию, предположительно, была какой-то формой дикости. Чем дальше последовательность институциональных изменений отходит от той формы дикости, которая ознаменовала начальный этап в истории жизни данного расового типа, тем менее надежными являются предположения о пригодности любого данного типа человека к жизни в том виде и в тех условиях, которые налагает любая более поздняя фаза в развитии культуры. Также, предположительно, хотя ни в коем случае не гарантированно, более молодые расы, те, что возникли в результате более поздних мутаций, первоначально попали в условия относительно развитой фазы дикости и обеспечили свое выживание, – поэтому эти более молодые расы должны с большей легкостью и лучшим эффектом соответствовать требованиям, налагаемым дальнейшим продвижением в том кумулятивном усложнении институтов и усовершенствовании путей и средств, которые вовлечены в культурный рост. Более древние или более примитивные расы, возникшие в результате более ранних мутаций типа и обеспечившие свое выживание в рамках элементарной культуры дикарей, предположительно, менее способны к адаптации в развитой культуре.

Но в то же время на тех же основаниях следует ожидать, что во всех расах и народах всегда должна сохраняться неистребимая сентиментальная склонность вернуться к чему-то вроде той схемы дикости, к которой их конкретный тип человеческой природы когда-то доказал свою пригодность на начальном этапе своей жизненной истории. Похоже, именно это обычно подразумевается в лозунге «Назад к природе!» Более древние известные расы, потомство более ранних мутационных отклонений от первоначального человеческого типа, были селективно адаптированы к более архаичным формам дикости, и они демонстрируют заметно бóльшую склонность к элементарному дикарскому образу жизни, а также соответствуют требованиям и возможностям «высшей» цивилизации лишь с относительно небольшими способностями, в крайних случаях доходящими до практической непригодности. Отсюда «бремя белого человека» и многочисленные недоумения миссионеров.

В рамках менделевских теорий наследственности требуется некоторое уточнение этих широких обобщений. Как уже отмечалось выше, народы Европы, каждый в отдельности, являются гибридными смесями, состоящими из нескольких расовых групп. То же самое в той или иной степени относится к большинству народов за пределами Европы, особенно к более многочисленным и известным национальностям. Эти различные народы демонстрируют более или менее отчетливые и узнаваемые национальные типы телосложения – или, скорее, физиогномические^[25] типы – и темперамента, и линии дифференциации между этими национальными типами беспрестанно пересекают линии, разделяющие расовые характеристики. В то же время эти национальные типы обладают определенной степенью постоянства; настолько, что в разговорной речи о них говорят как о типах расы. Хотя ни один современный антрополог не станет путать национальность с расой, не следует упускать из виду, что эти национальные гибридные типы часто настолько выражены и характерны, что имитируют расовые признаки и ставят в тупик исследователя расы, стремящегося определить расовый набор характеристик, из которого была создана каждая из этих гибридных популяций. Предположительно, эти национальные и местные типы физиогномики и темперамента должны быть оценены как гибридные типы, которые были закреплены путем селекции, и для объяснения этого явления следует обратиться к современным теориям наследственности.

Для любого специалиста, знакомого с более простыми явлениями гибридизма, будет очевидно, что при менделевских правилах гибридизации биологически успешные – жизнеспособные – гибридные формы, возникающие при любом скрещивании двух или более форм, могут очень сильно отличаться друг от друга и от любого из родительских типов. Вариация должна быть экстремальной как по числу созданных таким образом гибридных типов, так и по диапазону, на который распространяется эта вариация, – намного большему в обоих отношениях, чем диапазон флуктуирующих (нетипичных) вариаций, достижимых при любых обстоятельствах в чистокровной расе, особенно в отдаленных поколениях. Экспериментально также хорошо известно, что среди таких гибридных форм путем селекционного разведения можно создать составной тип, который будет размножаться истинно в отношении признаков, на которые направлен отбор, и что такая «чистопородность» может поддерживаться бесконечно долго, несмотря на ее гибридное происхождение, до тех пор, пока она не будет скрещена с одной или другой родительской породой или с гибридной породой, которая не является чистокровной в отношении выбранных признаков.