Глава 2
Марилебон в огнях уюта

Мне нужно пятнадцать минут, чтобы успокоиться и полностью прийти в себя. Они растягиваются, превращаясь в вечность, и за это время я успеваю оглядеть нашу с Брук комнату. На удивление, я нахожу в ней множество мелочей, на которые до этого, кажется, вообще не обращала внимания. Как я могла столько не замечать? Например, того, что Брук зелеными кнопками прикрепила плакат с Гарри Стайлсом на стену или что на ее кровати приклеены забавные стикеры со Сквидвардом и Спанч Бобом? Что на подоконнике появилась фоторамка с нашим общим семейным портретом? Я дотягиваюсь до нее и, прикусывая губу, провожу пальцем по прохладному материалу. Мгновенно вспоминаю субботу, проведенную около двух лет назад в Риджентс-парке. Мы стоим у водного вивария, охотно поедая апельсиновое мороженое, счастливые, румяные от жары и безудержного смеха. Я, Брук, мама и папа. Папа… по которому я чертовски скучаю. Папа, жизнь которого теперь – сплошные командировки.

Я прикрываю глаза и вздыхаю. Папа служит по контракту, и это нужно принять. Только сделать это не позволяет одно лишь осознание: он находится там, где идет война, его вечно отправляют в горячие точки. И как только мама справляется – загадка. У нее на этот счет всегда одно объяснение – любовь. Они живут так вот уже двадцать лет. Изредка, несколько раз в год, у папы появляется возможность взять перерыв: пожить дома, побыть с нами. И в такие периоды мы не расстаемся ни на секунду: что-то придумываем, гуляем, стараемся, чтобы каждое мгновение врезалось в память.

К примеру, в прошлом году нам с Брук пришла идея отправить родителей в Лас-Вегас в путешествие за романтикой, но мы не сумели накопить нужную сумму денег. К счастью, другой вариант почти сразу нашелся: ужин в ресторане и поездка на двухэтажном автобусе в центр Лондона, что, кстати, было очень символично – они впервые встретились в таком же. Впрочем, в подробности знакомства родителей нас с Брук не посвящают: папа по этому поводу всегда отшучивается, точно так же, как и мама, каждый раз таинственно ему улыбаясь.

Я тру виски, расплываясь в трогательной улыбке. В дверь стучат, и я слышу учащенное дыхание сестры. Она изрядно запыхалась, пока поднималась по лестнице.

– Хей. – Брук тихо бросает свое любимое слово-обращение. – Джи-Джи, пожалуйста, открой. Я хочу поговорить.

Молчу, но на душе кошки скребут. Открывать ли ей? Вряд ли Брук, отправляя меня в лагерь, преследовала какие-либо корыстные цели. Наверное, она хотела, чтобы я отвлеклась и хорошо провела время вдали от дома. Но что меня обидело, так это фраза о Дарене. Ведь ей отлично известно, что меня чертовски ранят любые упоминания о нем.

– Я давно не видела тебя по-настоящему счастливой, – признается она, и мое сердце, кажется, в ту же секунду совершает кульбит, – но мне так хочется… Правда, Джит. Я ведь не чужой тебе человек. Просто попробуй отбросить все эти тупые комплексы.

Я злюсь, и от злости стискиваю зубы. Злюсь не только на Брук, но и на себя – за то, что позволила ей так думать. Думать, что я – ходячая ошибка, вечно грустная и несчастная.

– Спасибо за заботу, – выдавливаю я из себя, а затем быстро встаю и начинаю искать свой спортивный костюм. Мигом переодеваюсь. Все, чего я хочу сейчас, – это побегать в парке с музыкой в наушниках. Поэтому я в спешке завершаю свой образ серыми кроссовками и наконец открываю дверь Брук. Она стоит как вкопанная, ожидая моих дальнейших слов. Однако я лишь молча целую ее в щеку и прохожу мимо.

– Я на пробежку, вернусь позже. – Я почти дохожу до лестницы, но потом вспоминаю и добавляю: – Кстати, как давно ты начала фанатеть по Стайлсу?

Прищуриваю глаза, наблюдая за тем, как щеки сестры наливаются краской. Вижу неподдельное счастье на лице Брук. Она рада, что я спросила об этом.

– Даже не ожидала, что ты заметишь, – язвит Брук, отводя глаза к потолку. – Уже как год, Джи.

– Сегодня ночью познакомишь меня с его творчеством, – напоследок кидаю я и спускаюсь вниз.

Пора обратить внимание на интересы близких и перестать быть такой эгоисткой. После победы в конкурсе, стыдно признаться, я чувствую себя как-то иначе. Может, это предчувствие чего-то нового? Не нахожу ответа. Очень хочется поскорее сбросить напряжение, именно поэтому в следующее мгновение я вылетаю из дома, громко хлопнув дверью.

Иногда нам кажется, что мы способны на многое в одиночку, и в этом есть доля правды. Однако неоспорима и другая истина: разве не наши близкие люди подталкивают нас к принятию важнейших решений, к совершению разных поступков? Если кто-то спросит, люблю ли я бегать, то я, несомненно, кивну. Но таким образом я солгу. Безусловно, бег помогает мне совершенствоваться, но это не моя заслуга, а Дарена. Именно он заставил Джитту Эвердин выбраться со дна и снять клеймо «жирной неудачницы». Именно он каждое утро занимался со мной на заднем дворе. Бегал, показывал упражнения, даже согласился выполнять их вместе, чтобы я ощущала его поддержку. И я ощущала. Всегда.

А справилась бы я в одиночку? Смогла бы прийти в форму без советов и помощи Дарена? Конечно же нет!

– Давай, малышка, еще один круг! – говорил он, подбадривая меня. – О да, Джи, тебя ждет комплимент от Адриана!

Его слова действительно имели отрезвляющее свойство. Тогда, занимаясь, я была готова на все, только бы он оставался рядом.

– Интересно, сколько мне нужно пробежать, чтобы стать такой же идеальной, как ты?

И все шло по кругу. Раз за разом. День за днем. Дарен никогда не отвечал на этот мой вопрос, никогда не смеялся над ним. Он просто молчал, заставляя мой мозг кипеть от злобы. А со временем друг и вовсе стал недосягаемым. И как бы сильно мне ни хотелось, он всегда был на милю впереди. Смогла бы я когда-нибудь его догнать? Ухмылка на лице выдает меня, и я на миг останавливаюсь посреди пустынной улицы в попытках восстановить дыхание. Без Дарена я бы так и осталась такой слабой, какой была пару лет назад, это правда.

Оглядываюсь. Понимаю, что за мыслями совсем не заметила, как ускорилась и убежала далеко от парка. В который раз убеждаюсь в том, что вспоминать прошлое лучше в более спокойной обстановке.

Пока я возвращаюсь, не могу не любоваться вечерним небом и самолетами, оставляющими на нем белоснежные полосы. Красиво. Я люблю такие пейзажи, они всегда успокаивают. А еще более прекрасны виды нашего города. Марилебон настолько чудесен, что куда ни глянь – везде найдется что-то захватывающее. Город славится тем, что в нем живут художники, актеры, писатели, и вообще раньше он считался городом элиты, а еще большую известность со временем получил благодаря домику Шерлока и музею мадам Тюссо.

Я же, к примеру, нахожу прекрасное в настенном граффити наряду с особняками, а также в цветочных арках и маленьких магазинчиках. Марилебон остается бессмертной классикой – можно сказать, что здесь витает колоритный дух прежних времен, дух культуры, аристократии: Диккенс, Уэллс, Коллинз.

В детстве, когда я гуляла с соседскими ребятами, мы любили тайком проникать меж особняков и заглядывать за чужие заборы. Однажды, жарким июльским днем, нам удалось наткнуться на Пола Саммерсона, который отдыхал со своей женой возле бассейна. Смеху было! Только охранники нас все же заметили. Пришлось рвануть с места и лететь оттуда со всех ног. Помню тот день до мельчайших деталей. Вернулась домой, рассказала Брук и родителям, мама с папой смеялись, а сестра обиделась на то, что я не позвала ее с собой. Она всегда обижалась по пустякам.

Я выключаю музыку и поднимаюсь по ступенькам. Пробежка до дома получилась быстрой. С загруженной мыслями головой забываешь о том, сколько времени тратишь на дорогу, уносясь в мир размышлений на долгое, но такое драгоценное время.

– Джи, как прогулялась? – спрашивает мама, встречая меня в коридоре.

У нее в руках большая картонная коробка, которая сразу привлекает мое внимание.

– Отлично, – признаюсь я и дарю маме широкую улыбку. – Давно так не наслаждалась погодой.

Мама ставит коробку на тумбочку. Я борюсь с желанием посмотреть, что в ней лежит. Перевожу взгляд на маму и пытаюсь по ее глазам понять, прячет она там что-то или нет. Но вместо этого вижу лишь усталый взгляд. Ее короткие светлые волосы убраны назад, из-за чего лицо при свете лампы приобретает более острые черты. Она сбросила около десяти килограммов за последние два года и, на мой взгляд, потеряла некий шарм. И я даже не знаю, как ей идет больше, да это и не важно. Я не зацикливаюсь, потому что главное, чтобы ей самой было комфортно.

– Покажешь мне, что прячешь в коробке?

Подхожу ближе и чувствую, как напряжение в комнате медленно нарастает. Мама отходит назад и убирает коробку за спину, я морщусь от недовольства и непонимания.

– Что там?

– Джитта, милая, в кухне ждет фруктовая тарелка, иди поешь! – Мама переводит тему, очевидно не желая, чтобы я продолжала расспрашивать. – Это посылка с работы пришла. Ничего особенного.

Мне тяжело. В груди все сковало. Должно быть, мама что-то скрывает, и это что-то не дает мне покоя. Прохожу вперед и слышу, как за моей спиной раздается облегченный выдох. Значит, мама действительно утаивает какой-то секрет. Только потому, что мое существование и так принесло ей достаточно мук, я ухожу оттуда и стараюсь забыть про эту чертову коробку.

Со смешанными эмоциями вваливаюсь в нашу с Брук комнату, толкая дверь ногой, так как в руках у меня огромная тарелка с фруктами и душистыми ягодами.

– Джитта Эвердин на месте. Включай своего Стайлса.

– Ничего себе появление! – игриво двигает бровями Брук, и я заливаюсь смехом.

В комнате темно, поэтому для большей атмосферности мы включаем гирлянду.

– Хорошо, что мы ее повесили, – усмехаюсь я.

Сестра кивает.

– Плюхайся рядом, Джи-Джи. – Она ставит рядом с собой мягкий пуфик, и мы усаживаемся.

Руки Брук оказываются на моих плечах. Первая мелодия из какого-то альбома растекается по комнате, подобно тягучему меду.

– Угощайся. – Я протягиваю Брук фрукты, а сама беру клубнику.

В висках стучит. Словно над самым ухом раздается мелодичный голос: «На вкус как клубника летним вечером». Я улыбаюсь – лето, вечер, клубника. Все это будто списано с наших с Брук посиделок.

«И звучит как песня» – поет следом Гарри, а мы с сестрой к этому времени уже вовсю хохочем. Первый попавшийся трек – и уже точно о нашей жизни.

– Обожаю киви! – восклицает сестра, уплетая фрукты за обе щеки. – Ну что, как тебе его творчество?

– Мне нравится, – абсолютно искренне отвечаю я.

Гарри Стайлс – не мой кумир в музыке, но голос у него приятный.

– Удивляюсь, как ты раньше не замечала. – Слова Брук будто впиваются в кожу. – Джи?

Не замечала, потому что голова была занята другими мыслями, а сердце – другими печалями…

– Кстати, ты завтра свободна? – резко спрашивает она. – На вечер никаких планов нет?

Я поворачиваю голову в сторону Брук, чтобы увидеть ее во всей красе. Русые волосы сестры блестят при свете гирлянды, в глазах прыгают искорки, а вздернутый кончик носа слегка покраснел.

– А почему ты спрашиваешь? – Кусаю яблоко и хитро ей подмигиваю. – Бру-у-ук? Что ты задумала?

– Хочу познакомить тебя кое с кем. – Она облизывает губы и смущенно улыбается, будто старшая сестра здесь я, а не Брук.

Знаю, она жаждет моего одобрения. В волнении заламывает пальцы. А я осознаю, что мои подозрения оправдались. Сестра влюбилась, я давно это поняла. Причин на то было немало: в последнее время она почти всегда была в хорошем настроении, часто где-то пропадала, ходила по магазинам и покупала себе одежду. Не только повседневную, но и на выход – я даже не могла раньше найти в ее гардеробе платья, так что их наличие теперь явно намекает на завязывающиеся с кем-то отношения.

– Во сколько? – задаю лишь один вопрос, а в ответ сразу же получаю объятия. – Полегче!

– Я рада, очень рада! – щебечет она. – Ты наконец-то с ним увидишься!

От Брук очень приятно пахнет, не могу этого не отметить. Сладкая смесь ванили и пионов. Я откликаюсь на ее объятия, чувствуя себя при этом так хорошо, словно лучше и быть не может. На данный момент уж точно.