Тот завозит внутрь поднос с множеством прикрытых крышками тарелок, бросает взгляд на нанесённый урон номеру и, полностью проигнорировав его, учтиво желает нам приятного аппетита.

– Спасибо, Бред. Прекрасного тебе рабочего дня… А точнее, уже вечера, – радушно благодарит блондин, добавляя к словам несколько стодолларовых купюр.

Улыбка на лице парня расцветает ещё ярче, и он без слов ретируется.

– У меня уже желудок начал сам себя жрать!

Мужик поднимает крышки с блюд и жадно втягивает в себя ароматные пары, стремительно заполоняющие всё пространство комнаты. Берёт два из оставшихся в целости стула и ставит их по обе стороны от стола.

– Садись и налетай! – бросает он и незамедлительно следует своему же приказу, пока я так и продолжаю стоять на одном месте в ожидании ответов.

– Повторяю: сядь и поешь. Тебе это нужно. Ты помимо секса однозначно и про полноценное питание позабыл. Первое уже исправили, так что теперь исправь и это, а потом я отвечу на все твои вопросы, какие захочешь, – он вмиг меняет роль «друга» на строгого родителя, впервые за наше общение жаля меня едва ощутимым раздражением.

Но именно оно почему-то побуждает меня уступить и выполнить его требование. Да и лютый голод при виде горячей, ароматной еды не оставляет возможности устоять перед завтраком.

Я сажусь напротив и присоединяюсь к поеданию пищи – молчаливому и, наверное, самому странному в моей жизни. Пока мы едим, этот непонятный чувак вновь не отрывает пристального взгляда с моего лица.

Я никогда не имел проблем с прямым зрительным контактом с людьми – будь это женщина, мужчина, взрослый, ребёнок, начальник или подчинённый, но, чёрт побери, с этим кадром и его пронзительным взглядом у меня явные проблемы.

Он напрягает, заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. И уверен, будь сейчас на моём месте сентиментальная девчонка, она сказала бы что-то вроде: «Его взгляд пробирается глубоко-глубоко, касается самой души и считывает все мои потаённые мысли», а затем она растеклась бы перед ним как пломбир под солнцем и сделала бы всё, что он пожелает.

Но я-то никакая не девчонка. И растекаться перед ним точно не собираюсь. Да и блондин же чётко дал понять, что он – гетеросексуал, и все его ночные интрижки это полностью подтвердили.

Но тогда какого лешего он смотрит на меня так, словно ничего вокруг, кроме меня, больше не видит?

Несмотря на острое желание спросить – что с ним не так и почему он опять пялится, я всё-таки сдерживаюсь, ибо что-то мне подсказывает, что он вновь уйдёт от ответа. Я просто в темпе вальса справляюсь с изумительно вкусным завтраком и откидываюсь на спинку стула, взывая последние остатки терпения, чтобы дождаться, пока и он завершит свою трапезу.

А он, бля*ь, будто назло, нисколько не торопится это сделать.

Двадцать минут и миллиард моих нервных клеток уходят на то, чтобы дождаться этого знаменательного момента, а затем, когда я уже готовлюсь услышать начало его объяснений, блондин просто встаёт и покидает гостиную.

Вот так просто. Без слов. Без пояснений. Без каких-либо жестов.

Собираюсь уже последовать за ним в комнату, в которую он молчаливо свалил, однако его быстрое возвращение меня останавливает.

Блондин неторопливой походкой направляется к столу, неся в руках лэптоп. Кладёт его на барную столешницу, предварительно стерев с поверхности ладонью несуществующую грязь. Включает устройство и начинает сосредоточенно вглядываться в экран, будто напрочь позабыв обо мне.

И тут моё терпение кончается.

– Ты долго ещё будешь оттягивать неизбежное? – зло рявкаю я. – Начнешь уже наконец говорить или мне всё-таки придётся тебя заставить?

Блондин ничего не отвечает. Даже голову в мою сторону не поворачивает, продолжая пялиться в экран компьютера, словно теперь меня в комнате и вовсе не существует. Но я решаю напомнить: вскакиваю со стула и резво направляюсь к нему, намереваясь уже заставить его говорить по-плохому.

– Смотри сюда! – приказывает он резким тоном и за мгновенье до того, как я успеваю к нему прикоснуться, поворачивает лэптоп ко мне.

Мгновенье взгляда на экран – и я тут же застываю, за долю секунды узнавая до тошноты знакомый интерфейс систем «Атриума», с одним лишь новым отличием – в проигрываемом видео я не вижу наизусть выученный космический интерьер главного зала клуба. Там небольшая комната в фиолетовых тонах, в которой происходит горячая прелюдия перед сексом между мужчиной и…

Меня словно в живот со всей дури дубинкой ударяют, а только что съеденный завтрак резкой волной подступает к горлу.

Я опираюсь ладонями о край столешницы по обе стороны от компьютера и, борясь с приступом тошноты, смотрю, как мой начальник прижимает Николину к стене, страстно целует, срывает платье, ласкает каждый сантиметр её кожи, который вроде бы ещё совсем недавно принадлежал только мне.

Но больно и мерзко не это. Больно то, что Ники отвечает ему. С тем же пылом, голодом, страстью. С одержимостью, необходимостью, всецелой самоотдачей. Её ноги обивают его талию, губы не отпускают его губы, а руки рвут рубашку и начинают блуждать по корпусу, как обезумевшие.

Каждая секунда видео, словно лезвием по оголённым нервам и всем жизненно важным артериям. И так как я не долбаный мазохист и терпеть подобную пытку долго не намерен, я с громким хлопком закрываю крышку лэптопа и гневно рычу блондину:

– На*уй ты мне это показываешь?!

Захлестнувшая меня злость напрочь уничтожает все резервы терпения. Я не сдерживаюсь и хватаю мужика за горло, мощно припечатывая его к стене.

– Посмотри видео, – спокойно требует он, беся меня ещё сильнее.

– Я спрашиваю: зачем ты это мне показываешь? Отвечай! Откуда у тебя это видео?!

– Оттуда же, откуда и у тебя. Не один ты умеешь обходить фаерволы.

– Зачем ты это сделал?! Кто ты такой?!

– Посмотри видео.

– Я не буду ничего смотреть! Уже насмотрелся вдоволь!

– Ты не видел самого главного. Посмотри, – заладил он, как попугай.

– Самого главного?! Ты издеваешься?! Я ни за что не собираюсь смотреть, как она ублажает его! Как и ждать твоих ответов по-хорошему я тоже больше не собираюсь! – выплёвываю ему прямо в лицо и замахиваюсь для удара, однако так его и не совершаю.

Блондин ловко перехватывает моё запястье, кулаком врезается в живот и, пока я задыхаюсь, без труда разворачивает меня и впечатывает щекой в столешницу.

– Если ты сейчас же не посмотришь видео до конца, я тоже больше не буду просить по-хорошему.

Он наклоняется к моему уху, продолжая одной ладонью сильно давить на затылок, а второй – заламывать за спиной руку так, что резкая боль не оставляет мне шансов выпрямиться.

– И да, Остин… этот вариант всё ещё хороший, поэтому заткнись, успокойся и посмотри чёртово видео! Не стоит злить меня и вынуждать показывать тебе свою тёмную сторону. Я тебе не враг, и это в твоих же интересах, чтобы так оно оставалось и дальше, – суровая интонация его голоса неприятно покалывает щёку, а резко возросшее негодование – всю поверхность кожи. – Ты меня понял?

– Понял, – неохотно выдавливаю я и хриплю от усиленной боли в правой руке, которую он заламывает ещё сильнее.

– Сделаешь то, что я тебе говорю?

– Да, – ещё один хрип.

– И будешь держать свои руки при себе?

– Только если ты свои придержишь при себе. Это же ты из нас двоих любитель полапать, – с очередным болезненным хрипом проговариваю я и слышу короткий смешок блондина, после которого он наконец меня отпускает.

Я выпрямляюсь. Потираю место удара на животе и разминаю пульсирующее болью плечо с локтем, сверля незнакомца недовольным взглядом. А он вновь как по щелчку пальцев возвращает себе дружелюбное выражение лица, так же быстро растворяя и всё пробудившееся в нём негодование.

Поразительное управление эмоциями! Как внешне, так и внутренне. Харт нервно курит в сторонке.

– Прошу, – он открывает лэптоп и нажимает на пробел, выразительным взглядом требуя меня смотреть в экран. И я это делаю, чтоб меня! Смотрю и собственноручно засыпаю себе тонны соли на раны, которые ещё слишком свежи и глубоки. Болезненны. Непереносимы. Мучительны.

Я смотрю и вижу, как другой мужик наслаждается моей девочкой, бесповоротно осознавая, что так происходило каждую проклятую ночь, пока я упорно искал её, как влюблённый придурок.

Я искал. Он её трахал. А она наслаждалась. Точно так же, как делает это на видео, где целует его, обнимает, извивается под ним, позволяя Адаму придавить свою маленькую фигурку его крупным телом. Она разрешает себя трогать, кусать, ласкать, прикасаться там, где, мне казалось, только я могу прикасаться. Но эту ложь я придумал себе сам. Придумал, а затем безоговорочно поверил в неё, ни на секунду не подпуская к себе мысли, что Николина такая же, как все остальные её коллеги.

Такая же испорченная. Такая же беспринципная. Такая же продажная.

И эта агонизирующая в каждой клеточке тела правда будто заживо сдирает с меня кожу, разбивает на части, уничтожает всё живое и хорошее внутри меня.

Я шумно выдыхаю, сжимаю кулаки и уже готовлюсь нахрен закрыть глаза, чтобы прекратить наблюдать за их страстью в кровати приватной комнаты, но вместо этого лишь сильнее фокусирую взгляд на экране и подхожу к компьютеру вплотную.

Не для того, чтобы рассмотреть горячую сценку получше, а для того, чтобы убедиться, что мои глаза меня не обманывают.

Николина начала сопротивляться.

Её тело больше не поддаётся на мужские ласки, а брыкается так, словно от стаи гремучих змей пытается отбиться. Её лицо больше не выражает самозабвенную страсть, что была ещё минуту назад, а искажается гримасой настоящей паники. Её губы что-то кричат, Ники хочет вырваться, но Адам ей не позволяет: переворачивает с живота на спину, удерживает руки с ногами, напрягается всем телом, наклоняется к её лицу, целует, но тут же отрывается от губ, пачкая её шею и грудь каплями своей крови.

– Что это? – спрашиваю я, но не слышу ни своего голоса, ни ответа блондина.

Бурлящий в ушах гнев с изумлением оглушают, словно грохот орудийных выстрелов, когда вижу, с каким ужасом Ники смотрит на Харта, трясясь всем телом, точно до смерти напуганный зверёк.

– Что это значит? – ошалело выдыхаю ещё раз, досмотрев до момента, когда моя малышка полностью голая выбегает из комнаты, а Адам разносит в полутёмном помещении всё, что попадает под руку.

– А это значит то, друг мой, что ты во время своих поисков проверял совсем не те видео, что стоило бы проверять, – без тени веселья констатирует блондин, ставя видео на паузу. – Твоя любимая и правда всегда наотрез отказывалась от интима с клиентами и никогда не посещала приватные комнаты с ними, за исключением одного раза, который и стал для неё роковым.

– Но как?.. Зачем? Зачем она туда пошла, если не собиралась выполнять работу? И я же видел, что она делала. Видел, что хотела его. Я не понимаю… Что это сейчас было? – запускаю обе руки в волосы, пытаясь найти разумное объяснение, но не могу. Мысли путаются, а тело вибрирует от нарастающей ярости из-за неугасающей картины её испуганного лица.

– Все ответы на твои вопросы кроются в нём, – он указывает на застывший экран с гневным, точно дьявольским, лицом моего босса. – Всему виной Адам Харт. И думаю, пришла пора тебе узнать всю правду о нём и о том, что же он сделал, чтобы вынудить Николину насильно подписать его излюбленный рабочий контракт.

Его последние слова бьют сильнее, чем недавно совершённый им точный удар по солнечному сплетению. Они как пули. Каждый слог – навылет. Решетят всю грудную клетку, весь воздух из лёгких выбивая, в голове устраивают вселенский апокалипсис.

Незнакомец замолкает. Даёт время мне переварить увиденное и услышанное. Но это непосильная задача. Воистину невыполнимая.

Я ничего не понимаю. Ни одну мысль связать не могу. Слишком много эмоций и противоречивых чувств взрывают сердце и разум. Слишком много вопросов, несостыковок, загадок, которые мне не под силу решить одному. Я не смогу. Не в состоянии. Зато это может сделать блондин. Его уверенный взгляд, такая же поза и лицо, ставшее как никогда прежде серьёзным, чётко говорит о том, что он готов говорить.

Отлично. А я готов слушать.

Я должен всё узнать. Связать всё воедино и наконец понять – что же именно скрывала от меня Николина? И что скрывает за собой Адам Харт?

И я всё узнаю. Прямо сейчас. Но перед этим я должен узнать ещё один не менее важный, а может, и самый главный ответ из всех.

– Кто ты такой? – в третий раз бросаю я, не разрывая зрительного контакта с незнакомцем.

Он делает шаг навстречу мне и улыбается. Снова. Но только без капли прежней радости и дружелюбия. Теперь его улыбка выглядит скорее как оскал – хищный, злобный, жутковатый, сулящий неприятности каждому, кто посмеет встать у него на пути. И резко помрачневшее настроение полностью это подтверждает.

– Меня зовут Кристофер Хоуп, и я – твоя единственная надежда избавить Николину от контракта и заставить Адама заплатить сполна за всё, что он натворил.