Сестра София оказалась миловидной брюнеткой лет двадцати – двадцати двух, белокожей, с слегка раскосыми зелеными глазами и пухлыми розовыми губами. Стройная, гибкая, с внушительной грудью, которую не мог скрыть даже бесформенный коричневый балахон, который кастелянша почему-то считала платьем, София пользовалась бы немалым успехом у мужчин, живи она в столице. И каким только ветром занесло эту красотку в Обитель? Мысленно я сделала себе пометку разузнать об этой девушке побольше.

– Привет, – улыбнулась она. – А ты новая учительница, да? Нейра Сорро? Ничего, что я на "ты"?

– Ничего, – я вернула ей улыбку. – Можешь звать меня Эвой.

– А ты тогда зови меня просто Софией, без "сестра", – предложила мне спутница, понизив голос. – Но только когда никого из этих жаб нет поблизости, а то мигом доложат главной гадюке. А она страсть как наказывать любит. Либо в карцер посадит на хлеб и воду, либо на ночь в молельню отправит, на коленях на ледяном полу стоять. Сама не знаю, что хуже. Тебя-то она не тронет, а вот мне не поздоровится.

Да уж, первое мое впечатление о Матери Стефании оказалось верным – она имела определенное сходство с нейром Лорном, о котором по Управлению ходили пугающие слухи. Нет, в карцер или молельню он сотрудников, естественно, не отправлял, но вот жизнь испортить мог основательно. А вот первые выводы о красавице Софие я сделала. Она недолюбливает Настоятельницу, а еще не прочь нарушить правила.

– А сестрам разве запрещают общаться с учительницей? – спросила я.

– Нет, не запрещают, но вот дружеские отношения заводить нельзя – можно "заразиться мирской греховностью", – фыркнула София. – От нейры Варион, что преподавала до тебя, заразиться можно было разве что хроническим насморком. А вот рассказывать тебе о Благодарной Матери и о нашей Обители я вполне могу. Это дело полезное, богоугодное. Просветительством считается. Так что если кто спросит – мы говорили именно об этом.

– Разумеется, об этом, – с самым серьезным видом подтвердила я. – А что ты можешь сказать о сестре Веронии? Какая она?

– Никакая, – моя спутница смешно сморщила хорошенький носик. – Самая обычная клуша. Глупая курица, которая только и знает, что кудахтать над имуществом обители. "Сестры, сестры, осторожнее, не порвите покрывало!" "Аккуратнее с этой чашей, ей уже триста лет!" – передразнила она кастеляншу.

Да, пожалуй с Софией следовало бы попробовать подружиться. Но при этом тщательно следить за каждым своим словом, поскольку новая знакомая явно не обладала умением держать язык за зубами.

– Пришли! – тем временем объявила девушка. – Вот и твоя келья. Как же я тебе завидую!

И София подавила вздох, а я – желание хорошенько потереть глаза, поскольку в поле моего зрения не обнаружилось решительно ничего, чему можно было бы позавидовать. Напротив, увиденное в крохотной комнатушке скорее уж давало повод для расстройства. В столь непритязательной обстановке мне еще жить не доводилось. Даже в студенческие годы мы с подругами снимали гораздо более удобные меблированные комнаты. А здесь же… Узенькая каморка с расположенным почти под потолком окошком, сквозь которое почти не проникает солнечный свет. Грубо сколоченная мебель: шкаф, кровать, на которой толком не повернуться, стул, неудобный даже на вид, стол, под одной ножкой которого просунут свернутый лист картона для устойчивости. На столе самая примитивная лампа без абажура и стопка книг – должно быть, те самые учебные материалы.

– Ты будешь жить одна, – пояснила моя собеседница. – У нас свои кельи есть только у гадюки – то есть Матери Стефании – и у ключницы, остальные живут по двое. У меня соседка – сестра Марта, так она храпит жутко. Стены, наверное, дрожат от ее храпа. Я выспаться не могу, а меня сестра Верония потом ругает, что на утренней молитве имею недостаточно бодрый вид. Слушай, а ты в кого веришь? Ведь не в Благодарную Мать же?

Я с трудом подавила искушение заявить, что поклоняюсь Демону-Мстителю и посмотреть на выражение лица Софии при этом известии. Потрясающая новость имела в таком случае все шансы мигом разлететься по Обители, а передо мной замаячила бы перспектива увольнения после проваленного с треском задания. Мысленно прикинув, какой ответ покажется наиболее соответствующим легенде, я сказала, что в столице ходила в храм Богов-Близнецов. Культ распространенный, правила несложные, так что ничего удивительного в выборе этого верования не было. Да и я с легкостью смогла бы ответить на любые вопросы по этому поводу, поскольку моя близкая подруга как раз в Богов-Близнецов и верила. У сотрудников же Управления был свой покровитель, но вот о нем в данном месте упоминать как раз не стоило.

– Повезло тебе, Боги-Близнецы ничего особого от своих почитателей не требуют: ни поста, ни воздержания, ни даже частых молитв. Знай носи им цветы в храм и все. Ну, еще пожертвования, но это ведь добровольно? А нейра Варион, что была до тебя, молилась Радостной Деве. Почему-то, – девушка опять понизила голос до шепота, – у нас давно уже не было светских учительниц, разделявших нашу веру. Я слышала, как сестра Веролия говорила, что на ее памяти бывали только иноверки.

Сказанное Софией меня не удивило. Культ Благодарной Матери, как я уже упоминала, приходил в упадок, и в крупных городах толком не осталось адептов этой богини. Лишь кое-где в провинции чудом уцелели некоторые Обители.

– А ты сама как здесь оказалась? – спросила я, осторожно приступая к выполнению своего задания.

– Родители отдали, – пожала она плечами. – Я – младшая дочь, семья у меня была бедная, на еду-то хватало не всегда, а про приданое и говорить нечего. Да здесь и неплохо, во всяком случае, дома мне было куда хуже. Кормят каждый день, постель своя, пусть даже соседка по келье и храпит, к работе я привычная. А главное, спасибо родителям, что решили сюда, в Обитель, отдать. Им ведь за меня деньги предлагали. Много, золото, я знаю. Одна дамочка из большого города проездом в нашей деревне была, меня как увидала – сразу к матери с отцом направилась. Они ее взашей вытолкали, так она меня потом сманить пыталась. Сулила богатую праздную жизнь, поклонников, свою квартиру. Как же, нашла дуру!

Я почувствовала жалость к бедной девушке. Подумать только, мне неприятна сама мысль о том, что я вынуждена буду провести в Обители довольно ограниченное время, а ей предстоит прожить здесь всю жизнь – и это для нее даже не наихудший вариант.

– Мне пора, – с сожалением сказала София. – Надеюсь, нам еще удастся как-нибудь поболтать.

Закрывая за ней дверь, я обратила внимание на отсутствие засова. Это обстоятельство мне очень не понравилось. Не то, чтобы я чего-то опасалась, но имея возможность запереться, я, несомненно, чувствовала бы себя куда увереннее.

Оставшись в одиночестве, я сначала хотела посмотреть столь любезно предоставленные мне "методические пособия", но потом передумала. Времени до ужина оставалось не так уж и много, так что увлекательному занятию составления учебных планов решено было предаться потом, а пока я приступила к разбору потрепанного саквояжа, с которым заявилась в обитель. Почти все вещи я предусмотрительно распорядилась доставить на постоялый двор в Иворно, прекрасно понимая, что ни наряды, ни украшения, ни духи, ни различные женские безделушки мне в Обители не пригодятся. С собой же захватила самое необходимое: несколько смен белья, теплую ночную рубашку и халат, шерстяную шаль, носки и мягкие тапочки, еще одно купленное накануне уродливое платье, на сей раз серого цвета, плащ и кое-какие мелочи, без которых была неспособна обойтись. Развесив одежду в шкаф, я развернула полученный от кастелянши сверток и с отвращением уставилась на коричневый балахон, который сестра Верония по недоразумению, не иначе, назвала платьем. А я-то еще вчера наивно полагала, что хуже купленного мной на барахолке специально для поездки в Обитель убожества уже ничего не может быть. Да, оказывается, мои покупки еще могли претендовать на изящную одежду – во всяком случае, в сравнении с форменным нарядом учительницы. Натянув на себя эту гадость, я с наслаждением распустила волосы, отлично, однако, понимая, что ходить по Обители с такой прической мне никто не позволит и в самом скором времени мне придется опять сооружать ненавистный пучок. Потом вытащила из саквояжа баночки с кремами и некоторое время раздумывала, куда бы их поставить, поскольку никакого туалетного столика в келье, само собой, предусмотрено не было. В результате эти баночки и еще несколько склянок отправились в ящик письменного стола. В соседнем ящике поселились средства для волос, а еще ниже – прихваченные из столицы книги и журналы. Окинув еще раз взглядом свое временное жилище, я решила, что жить в столь скромной обстановке для меня вовсе не обязательно. Пожалуй, надо будет прикупить кое-каких симпатичных мелочей в Иворно. Жаль только, что нельзя отправить чеки сразу в Управление – это все равно, что сразу известить весь город о цели своего здесь пребывания. Но я уж как-нибудь смогу найти способ заставить родную организацию возместить мне все расходы.

К приходу кастелянши я как раз успела заплести волосы в косу, решив, что к ужину можно выйти и в несколько неформальном виде.

– Как ты обустроилась, сестра Эва? – спросила Верония, когда я открыла дверь на ее стук. – Тебе понравилась твоя келья?

Интересно, как такое могло бы мне понравиться? Но вслух я сказала совсем иное:

– Да, сестра. Здесь очень, очень… чисто, – ну вот, нашла, за что похвалить. – Но у меня есть вопрос: могу ли я немного изменить убранство моего жилища по своему вкусу? Например, половичок какой-нибудь положить?

– Разумеется, сестра Эва. Для тебя принятая в Обители аскеза обязательной не является. Можешь купить в Иворно коврик, вязаные салфетки, новую лампу – все, что сочтешь нужным. Сама понимаешь, у нас таких вещей не водится. В свою очередь хотела бы узнать у тебя, намерена ли ты посещать нашу молельню или предпочтешь молиться в своей комнате.

Я повторила версию про Богов-Близнецов.

Кастелянша вздохнула.

– Да, не получается у нас найти светскую учительницу, что разделяла бы нашу веру. Вот паломницы, те да, прибывают, хоть и нечасто. Но ты не подумай, что это я в упрек тебе, сестра. Напротив, я очень рада твоему приезду.

А уж я-то как рада, не передать. Ума не приложу, что с такой радостью делать.

– А сестра София не докучала тебе? – спросила Верония. – Я знаю, что она может быть несколько надоедливой. Болтушка, но безобидная. Хотя некоторые паломницы на нее жаловались, говорили, что пристает с расспросами.

– Вовсе нет, она мне не надоедала, – заверила я. – Напротив, мне было бы весьма полезно пообщаться с кем-нибудь, кто уже давно живет в Обители и мог бы мне все показать. Так что я буду только рада обществу сестры Софии.

– Хорошо, – после некоторого раздумья согласилась собеседница. – Я завтра дам распоряжение сестре Софии показать тебе Обитель и рассказать о здешних порядках. Однако сейчас нам пора в трапезную, если только мы не желаем остаться голодными.

Трапезная оказалась узким, но вместительным помещением, в котором стояли составленные в два длинных ряда столы. Женщины, сидевшие на неудобных лавках за ними, тут же устремили на меня любопытные взгляды. Похоже, что от перешептываний и обсуждений их удержал только строгий взгляд Матери Стефании, по знаку которой все принялись за ужин. У меня еда аппетита не вызвала, да и сам вид трапезной повергал в некоторое уныние. Естественно, ни скатерти, ни даже салфеток не было. Простые глиняные миски и деревянные ложки – впервые увидела, чтобы такими пользовались. Когда я была маленькой девочкой, то любила рассматривать подобные на картинках о жизни наших предков. Только там и миски, и ложки были расписными, яркими, а здесь – самыми простыми, без излишеств. Не удивлюсь, если узнаю, что посуда служит уже не первому поколению сестер. Меню тоже не вдохновляло: каша, тушеные овощи, ломти хлеба. Запивать все это полагалось водой. Мяса нет, о сладостях и мечтать нечего. Хотя нет, мечтать я как раз-таки буду. Вот пойду в выходные в Иворно и закажу себе огромную тарелку жаркого. А потом еще и пирожные с взбитыми сливками. Или лучше вместо пирожных куплю коробку конфет и съем у себя в комнате. И притащу запас шоколада в Обитель, вот!

В последнем желании я только укрепилась, вернувшись в свою келью и обнаружив, что кто-то рылся в моих вещах. Хотя насчет "рылся" я явно погорячилась, скорее уж мои вещи тщательно досмотрели. И хотя тот – а вернее та – что проводила обыск, очень старалась быть аккуратной, но все равно я обнаружила несколько мелких, незаметных постороннему взгляду деталей, свидетельствующих о том, что мои вещи трогали чужие руки. Интересно, это была сообщница контрабандистов или просто любопытная особа? В любом случае, ей не удалось обнаружить ничего, что оказалось бы достойным внимания. А я мстительно подумала, что обязательно принесу конфеты и оставлю их в ящике стола – пусть позавидует. То, что после моего возвращения из Иворно келью досмотрят еще раз, даже не вызывало сомнений.

Спала я беспокойно, то и дело просыпаясь и настороженно прислушиваясь. Мне постоянно казалось, что я слышу чьи-то шаги в коридоре, а незапертая дверь начала вызывать нешуточное беспокойство. Несколько раз я даже вставала и выглядывала в коридор, но никого не обнаружила. В конце концов я подтащила к двери стул и исхитрилась поставить его так, чтобы вошедший непременно запнулся о преграду и упал. Так и произошло, когда сестра София явилась звать меня к завтраку.

– Что это было? – спросила она, потирая ушибленную пятую точку, в то время как я, разбуженная грохотом, силилась продрать глаза.

– Извини, – пролепетала я. – Я позабыла, что вчера отодвинула стул, чтобы… чтобы…

В этом месте моя фантазия мне отказала, что вообще-то с ней случалось крайне редко. Придумать причину, отчего стул оказался в столь неподобающем месте, я так и не смогла. Но, судя по лицу Софии, она прекрасно обо всем догадалась. Вопросов, правда, задавать не стала, за что я была ей очень благодарна.

– Скажи, а у вас всегда так кормят, как вчера? – спросила я по пути в трапезную.

– На ужин – да, обычно каша и овощи. На обед два раза в неделю дают мясо, а в остальные дни, кроме среды – рыбу. А на завтрак когда как: могут творог дать, или яйца, или хлеб с сыром. Хорошо кормят! – закончила она воодушевленно.

Смеется, что ли? Я украдкой покосилась на свою спутницу – нет, совсем не похоже, чтобы она шутила. А потом я вспомнила о ее происхождении и поняла, что подобное питание для девушки из нищей семьи – едва ли не вершина роскоши. Почувствовав очередной прилив жалости, я решила в воскресенье вечером непременно угостить Софию конфетами.

– Занятия с ученицами у меня начнутся только завтра, а сегодня не могла бы ты показать мне Обитель?

– Конечно. Более того, – добавила София довольным тоном, – сестра Верония сама велела мне все-все тебе показать и рассказать. Признавайся, это ты ее попросила?

Я кивнула.

– Здорово, а то мне толком и поговорить не с кем, – обрадовалась девушка. – Ты хоть молодая и из столицы приехала, а остальные сестры и паломницы… Ну, сама увидишь.

Она махнула рукой, а я не удержалась от вопроса:

– А как же ученицы?

– Да ну, скажешь тоже. О чем с ними разговаривать? – искренне удивилась София. – Они же дети. А ты должна знать столько интересного! Скажи, а это правда, что тебя жених бросил?

Ну вот, началось. Как бы я не пыталась убедить себя, что это просто легенда и ко мне ни малейшего отношения не имеет, неприятно все равно было.

– А ты откуда знаешь?

– Ой, да ладно, все это знают. Сестры несколько дней только о тебе и говорили, гадали, какая ты, если на тебе только из-за приданого жениться можно. То-то удивились, когда увидали. Они ведь уже насочиняли, что новая учительница – страшная толстуха с лицом в бородавках. Так это правда, о женихе?

Я все-таки не сдержалась и прошипела:

– Что именно? То, что без приданого я оказалась никому не нужна?

– Да нет же! – бесхитростно возразила София. – То, что он от тебя сбежал.

Кое-как успокоившись, я выдавила из себя:

– Правда.

– Слушай, а может, оно и к лучшему? Вот сестра Марта говорит, что все мужчины – грязные животные, а жизнь в Обители потому светла и благостна, что здесь их нет. А ты как думаешь?

Я подумала, что понятия не имею, на каком именно скотном дворе провела свою жизнь сестра Марта до того, как попала в Обитель, раз уж ее окружало столь достойное общество. Но поскольку мы уже подошли к трапезной, то я, к моему огромному облегчению, смогла оставить реплику Софии без ответа.

Сегодня на завтрак я получила хлеб с сыром и стакан молока. Да уж, такими темпами к выходным я позабуду не только вкус привычной пищи, но и порядком отощаю. Зато сама собой разгадалась загадка балахона – его просто не надо подгонять по фигуре. Даже непонятно, отчего сестре Веронии требовалось непременно взглянуть на меня, чтобы определиться с размером. Да и среди сестер толстушек почти не было, исключая, пожалуй, саму кастеляншу – но и та обладала лишь приятной глазу полнотой, а вовсе не походила на гору жира.

После завтрака София повела меня осматривать Обитель.

– Давай сначала пройдемся по саду, а то небо хмурится, может и дождь припустить. А потом я тебе покажу все внутри, – предложила моя спутница.

Я согласилась, и мы вышли в сад. Стоя лицом к Обители, София начала мне показывать на окна.

– Смотри, вот это трапезная, где мы только что были. Рядом с ней кухня и кладовые. А с обратной стороны – ты отсюда не увидишь – находится молельня. На втором этаже библиотека, кабинет Настоятельницы и владения сестры Веронии, а выше – наши кельи. Вот в том крыле расположен странноприимный дом – большая часть его сейчас пустует, но говорят, что еще лет пятьдесят назад паломницы валили толпами. А вон там – приют, учебные классы и спальни девочек и их наставниц. Хорошо, что ты светская учительница, свой класс тебе не положен и тебя в келье поселили, наставницы спят в одной комнате с подопечными, дабы приглядывать за ними и по ночам. А едят все вместе в трапезной, и молимся мы тоже сообща.

Интересно, а мои будущие ученицы тоже знают историю о бросившем меня женихе? Скорее всего, и они в курсе, небось будут хихикать у меня за спиной. Настроение было под стать погоде – таким же мрачным.

Из Обители вышла женщина лет сорока, крепко сбитая, среднего роста, с тяжелым узлом темных волос на затылке и высокомерным выражением на бледном лице. Она несколько свысока кивнула нам, смерив меня при этом неприязненным взглядом голубых глаз.

– Кто это? – спросила я у Софии, когда женщина отошла подальше и уже не могла нас слышать.

– Это нейра Берта Толье, паломница. Дама одинокая и, похоже, жутко богатая. Приезжает уже в который раз и всегда задерживается подольше. Замашки у нее королевские, но наша гадюка все терпит и нас еще гоняет, чтобы этой стерве прислуживали. Надеется, что эта дура перепишет на Обитель хотя бы часть своего состояния, а то и вовсе завещание в ее пользу напишет.

Мне же нейра Толье вовсе не показалась дурой, но эту мысль я тоже удержала при себе. Значит, не первый раз приезжает и остается надолго? Пожалуй, надо донести сведения об этой особе до людей нейра Лорна.