Я сплю, и мне снится сон. Странный сон, яркий, необычный. Звуки, запахи, ощущение прохладного сырого ветра на разгоряченной коже – будто наяву. Я стою на холме у спящего осеннего леса, ветер трепет мои распущенные волосы и подол юбки, шуршит сухими опавшими листьями и гонит по небу рваные тучи. Круглая желтая луна то появляется и заливает холм призрачным светом, то вновь прячется за темные клочья облаков. Моя рука крепко сжимает какой-то небольшой предмет – так крепко, что я чувствую боль от впившихся в кожу острых граней. Холм, на котором я стою, огибает мощеная посверкивающим в лунном свете камнем дорога, ведущая к мрачной темной громаде. Замок. И определенно не Лерой.

Там, во сне, местность кажется мне знакомой, привычной, но проснувшись, я не смогу припомнить, чтобы когда-либо бывала там наяву.

– Ты пришла, – удовлетворенно шепчет неведомый голос за моей спиной.

Я не оборачиваюсь – знаю, что никого не обнаружу.

– Я вернулась, – сообщаю невидимому собеседнику. – Вернулась за тем, что принадлежит мне. И я намерена забрать свое по праву.

И делаю шаг вниз по крутому склону.

***

Я даже не сразу поняла, что мне это все приснилось. И холм, и осенний лес, и резкие порывы холодного ветра, и черный замок казались реальностью. Я сжала кулак и поначалу даже испугалась, не ощутив в ладони загадочного предмета. А потом вздохнула с облегчением: он тоже остался во сне. На мгновение меня кольнуло сожаление, что я не догадалась посмотреть, какую же вещицу столь крепко держала: это почему-то казалось мне очень важным. Но вскоре я только посмеялась над своей глупостью. Сон, скорее всего, был навеян прочитанной накануне историей, и лучшее, что я могла сделать – позабыть о нем. А та таинственная вещь, которую я так боялась потерять, и вовсе не существовала. Просто рассказ о давно покойной Алексии изобиловал загадками и тайнами, вот мне и приснился загадочный артефакт, которым я якобы дорожила.

Спать больше не хотелось, хотя еще не рассвело, и я зажгла светильник и притянула к себе манускрипт. Все-таки вчера мне удалось прочесть меньше половины, вдруг в оставшейся части обнаружится еще что-нибудь, связанное с моей семьей? Интересно, правда ли то, что черта была проведена с помощью Алексии? Ни разу прежде я не слышала об этом. Но если посчитать рассказ неизвестного автора правдивым, то я – потомок Сумеречных? Намеки на это были более чем прозрачны. Алексия – таинственная красавица, появившаяся из ниоткуда. Георг, совершивший подлог ради любимой. Действительно ли он взял в жены девушку из Сумрака? Сейчас, после странного сна, я была почти готова в это поверить. "А Мартин, – напомнила я себе, – считает эту книгу фальсификацией". Жаль, что я договорилась о встрече с Пабло только через неделю. Мысль о том, чтобы послать ему записку и предложить увидеться как можно скорее, я не без сожаления отмела – похоже, именно на такую реакцию Фиоре и рассчитывал. Мартин был прав в одном: планов Пабло мы не знаем, стало быть, с ним следует держаться осторожно.

До завтрака я успела прочесть еще с десяток страниц, но почти ничего интересного не обнаружила. Почти – потому что один факт меня все-таки заинтересовал. Благодатный Эрих вынудил Алексию Лерой отдать ему некий амулет, о назначении которого никому не сказал ни слова. Денно и нощно носил он амулет под одеждой, но однажды все-таки утратил его.

Дело было так. Эрих возвращался из Лероя в столицу в сопровождении отряда королевских воинов. Разумеется, на ночь они останавливались на постоялых дворах и в тавернах, но часть пути пролегала через разоренные земли. Не то, что приличного постоялого двора – жалкой хибары, уцелевшей от пожара, можно было не встретить за целый день пути. Тогда отряд располагался на ночевку под открытым небом. Кашеварили воины сами, а спали, завернувшись в плащи, но для Благодатного всегда сооружали постель из одеял. Однажды вечером Эрих решил искупаться перед сном в небольшом лесном озере. Стояла удивительная для северных краев жара, и глава Храма пожелал освежиться, покуда будет готовиться ужин. Он разделся, нырнул, а когда вынырнул, то цепочки с амулетом на его шее уже не было.

Пропажу Эрих обнаружил уже на берегу. У озера отряд задержался еще на два дня. Воины ныряли, обшаривали дно, но амулет исчез бесследно. Сквозь прозрачную толщу воды были видны лишь камни и коряги, да еще деловито сновали туда-сюда рыбки.

– Не могла ведь она обратиться в рыбу? – тоскливо спросил Благодатный.

– Кто? – поинтересовался один из ищеек.

– Проклятая ведьма Лерой!

Ищейки и воины встревожено переглянулись. Похоже, рассудок Эриха не выдержал ниспосланных ему испытаний. В рыб, равно как и в птиц, и в животных не могли обращаться даже Сумеречные.

Вскоре стало ясно, что опасения оказались оправданными. Эрих принялся расхаживать по берегу, выкрикивать проклятия, грозить кулаком кому-то невидимому, а затем упал ничком и разрыдался. Но уже к следующему утру Благодатный пришел в себя, но сделался замкнут, нелюдим и подозрителен. Если прежде еще были в его окружении люди, искренне полагавшие себя его друзьями, то вскоре подобных заблуждений уже ни у кого не осталось. А после того, как Благодатный отправил на костер по обвинению в ереси своего первого помощника, прочие служители стали предпочитать держаться от Эриха подальше. Если ему случалось войти в общую трапезную, все разговоры мигом стихали. Когда Эрих шел по коридору, все встреченные им на пути вжимались в стены и опускали глаза. А еще у Благодатного появилась странная привычка – он то и дело подносил руку к груди и пытался нащупать некий предмет, но только разочарованно морщился и иногда шипел сквозь зубы:

– Ведьма! Проклятая ведьма! Думаешь, перехитрила меня?

Сам он ни разу не уточнил, о ком говорит, а смелости поинтересоваться ни у кого не хватило. Автор же манускрипта – вероятно, кто-то из ближайшего окружения Благодатного – был уверен, что Эрих видит в такие мгновения перед внутренним взором лицо Алексии Лерой.

– Ты веришь в эти небылицы? – снисходительно спросил Мартин.

– Я не знаю. С одной стороны, и Эрих, и Алексия существовали в действительности. И по воспоминаниям многих современников, Эрих действительно сильно переменился после окончания войны, но это вполне объяснимо. Нет ни одного источника, повествующего о том, каким образом удалось провести Черту, но все сходятся, что Благодатный вложил в нее свои жизненные силы. Разумеется, такой подвиг не прошел для него даром. С другой стороны, об утерянном амулете не упоминается вообще нигде. И о роли Алексии Лерой не повествуют даже семейные предания. Я вообще не припоминаю ни одной семейной легенды, которая была бы связана с ней. Помнишь, как мы боялись по ночам подниматься в северную башню, чтобы не увидеть призрак прабабушки Береники? Или вот еще та история о двоюродном дедушке Огюсте, который так много выпил вина на осеннем празднике, что перепутал конюха со священником и попросил у него благословения – мы все слышали ее неоднократно. А ни о Георге, ни о его супруге почти ничего не известно. Но и этому тоже можно найти объяснения.

– Основным из которых будет одно: манускрипт – фальшивка. Не знаю, сам ли Фиоре ее состряпал, или ему кто-то продал эту ерунду за солидные деньги, но на правдивость столь сомнительной рукописи я бы не рассчитывал.

– И Благодатный предупреждал меня, чтобы я не доверяла Пабло, – припомнила я. – Хотя словам самого Благодатного я склонна верить еще меньше. Не сомневаюсь, он будет меня расспрашивать о разговоре с Фиоре.

Мартин нахмурился.

– Думаешь, за тобой следят и нас видели в трактире?

– Вполне вероятно. Но рассказывать Францу о манускрипте я не собираюсь. Надо будет придумать иную причину нашей встречи.

– Скажи, будто Фиоре просил у тебя денег на новую экспедицию, – предложил Мартин.

Я покачала головой.

– Благодатный не поверит. Сокровищница разграблена, о существовании тайника я якобы не подозреваю. Есть еще банковские счета, но мне необходимо восстанавливать Лерой. К тому же я не знаю, насколько богат сам Пабло. Вдруг он финансирует свои путешествия из собственного кармана. Конечно, он упоминал о том, что ему выгодна дружба с Каролиной, но и сам он может обладать немалым состоянием. Франц сразу поймет, что я лгу. А ложь порождает подозрения.

– Ну тогда сообщи, что Фиоре пригласил тебя на свидание.

– И выбрал столь странное место, как трактир у рыночной площади? Да еще попросил захватить с собой друга? Несколько странно, ты не находишь?

– Мало ли чего мог нахвататься Фиоре в своих странствиях, – не сдавался Мартин. – Может, для него это нормально – отношения и с мужчиной, и с женщиной одновременно. Мы-то с тобой по миру не странствовали. Но ты права: для нас такой вариант не подходит. А если сказать, что Пабло интересовался уцелевшими ценностями рода Лерой, хотел уговорить тебя что-нибудь продать ему? Он ведь не знает подробностей нападения и может полагать, что Сумеречные не тронули сокровищницу.

– Неплохой вариант, – подумав, согласилась я.

Это был наихудший из всех возможных вариантов, только мы еще об этом не знали.

– Значит, Фиоре интересуют артефакты? – Благодатный даже не пытался скрыть, насколько он взволнован.

– Да, он так сказал. Я подумала, что это может оказаться любопытным для вас, потому и поспешила прийти.

– Вы поступили правильно, милая моя Рина. Весьма, весьма благоразумно.

– Скажите, – я немного замялась, – а Фиоре богат? У него действительно хватило бы денег на покупку?

Глава Храма бросил на меня быстрый взгляд.

– Во время своего первого визита вы упомянули, что сокровищница разграблена. Или я неверно вас понял?

Осторожно подбирая слова, я ответила:

– Да, вы правы. Но меня интересует, мог ли Фиоре попытаться обмануть меня? Иными словами, не мошенник ли он?

– Нет, в денежных вопросах он порядочен, – сказал Благодатный более мягким тоном. – Не припоминаю случая, чтобы кто-либо жаловался на него. Отец оставил ему внушительную сумму, которую Пабло и тратит на свои прихоти. Странствует, вместо того, чтобы жениться и вести достойную жизнь при дворе.

Вот, значит, как. Что бы ни было от меня нужно Фиоре, это не деньги. Интересно.

Франц, как оказалось, разделял мой интерес.

– А вы не припомните, милая моя Рина, вдруг наш путешественник спрашивал о каком-то определенном артефакте? Быть может, он даже описал вам некий предмет?

Слова Благодатного меня насторожили. Он явно знал об артефактах моего рода что-то такое, чего не знала я. Неужели он подразумевал ту самую утрату Эриха? Или Францу нужна была иная ценность? Если рукопись не была поддельной, то упоминание о медальоне Алексии вполне могло содержаться и в одной из книг библиотеки Храма.

– Нет, Фиоре не спрашивал о чем-либо конкретном. Он просто сказал, что готов купить у меня какой-нибудь из уцелевших артефактов. Вроде бы он собирает разные старинные диковины. Но сокровищница опустела, так что мне пришлось отказать ему. Полагаете, он мог искать некую ценность, принадлежавшую моим предкам?

– Не знаю, не знаю, – задумчиво отозвался Благодатный. – Быть может, он просто рассчитывал приобрести недорого какую-нибудь редкость. К сожалению, теперь нам этого не узнать. А все же хотелось бы выяснить, что именно ему известно?

– Что именно ему известно – о чем? – резко подавшись вперед, спросила я.

Франц вздрогнул и перевел на меня взгляд. Последнюю фразу он определенно произнес не для меня – просто размышлял вслух.

– Как вы полагаете, Рина, может ли Фиоре что-либо знать о содержимом сокровищницы дель Лерой?

– Откуда бы? – я постаралась спросить как можно более удивленно, хотя подобная абсурдная мысль уже не единожды приходила мне в голову.

– Вот и я так думаю, – медленно произнес Благодатный. – Откуда бы?

И устремил мне в лицо тяжелый немигающий взгляд, от которого мне стало не по себе.

***

Этот сон даже более странный, нежели предыдущий. Снова беззвездная ночь, снова незнакомая местность, только не облетевший лес, а опустевший сад. Возле покрытой серебристой изморозью каменной скамьи горит одинокий фонарь. Я смотрю на тусклый круг желтого света, прикасаюсь, словно зачарованная, к холодной резной спинке. От тепла моих пальцев изморозь тает, и темно-серый камень влажно поблескивает там, где я провела рукой. Сегодня ветра нет, и тишина, неестественная, мрачная, давит на меня и вселяет страх.

– Ты пришла.

Негромкий голос за спиной заставляет меня вздрогнуть и обернуться. В темноте я могу разглядеть лишь силуэт – мужской, судя по росту и ширине плеч.

– Кто ты? – мой голос дрожит.

Пальцы с силой сжимаются на камне, но холода я не чувствую. Я и боюсь, что незнакомец шагнет ко мне, и хочу этого.

– Кто ты? – повторяю и понимаю, что вот-вот сорвусь на крик.

Я не вижу его лица, но чувствую, что он усмехается. Я забавляю его – одинокая, беззащитная, из последних сил старающаяся сохранять спокойствие. Злость поднимается во мне темной волной, сметает настойчивые возражения здравого смысла, и я спрашиваю в третий раз:

– Да кто ты, Сумрак тебя подери, такой?

Он смеется низким хрипловатым смехом.

– А ты смелая. Смелая, но безрассудная.

Его голос звучит почти нежно. Опасная нежность, предостерегающая, подобная мягкой кошачьей лапе, в которой прячутся острые когти. И хищник передо мной явно крупнее домашней кошки. Я вскидываю голову, гордо задираю подбородок, крепко сжимаю зубы. Я не боюсь тебя, видишь?

– Подойдешь?

Он играет со мной. В его голосе проскальзывают бархатистые нотки, такие завораживающие, такие соблазнительные. Желание шагнуть к незнакомцу, увидеть наконец его лицо становится почти нестерпимым.

– Иди ко мне, – зовет он.

Пальцы медленно, нехотя разжимаются, оставляя нагревшийся от тепла моей руки камень. Я напряженно всматриваюсь в полумрак и делаю первый осторожный шаг… И просыпаюсь.

***

Этот сон не напугал меня так, как первый. Теперь я уже твердо считала странные сновидения связанными с манускриптом и утром испытывала даже небольшую досаду: очень уж мне хотелось рассмотреть лицо незнакомца. А еще меня не покидала уверенность, что приснившиеся мне места существуют в действительности. Вот только где? И отчего они показались мне знакомыми? И я не была уверена, что Пабло Фиоре знает ответы на эти вопросы.

Помимо воли мысли мои то и дело возвращались к незнакомцу из сна, оттого-то я и проглядела опасность, подкравшуюся ко мне наяву. Посетив банк, я решила немного пройтись и выпить горячего шоколада в кондитерской. Будь я более внимательна, то смогла бы через витрину рассмотреть недавно вошедшую в модное заведение пару: Изабеллу и ее сына. Но я в который раз вспоминала диалог с незнакомцем, потому толкнула дверь и вошла, не заглядывая. И тут же оказалась вырвана из грез знакомым голоском:

– Дорогая, дорогая Северина! Я как чувствовала, что мы непременно встретим вас! Фернан собирался уже уходить, но я уговорила его задержаться. Присоединяйтесь к нам, прошу!

Я бросила взгляд на заставленный тарелочками с пирожными столик. Что-то сомнительно, чтобы Фернан собирался покинуть свою родительницу: Изабелла тщательно блюла фигуру, справедливо полагая, что хрупкость и изящество ей к лицу. Значит, угощение предназначалось для молодого человека.

Изабелла ткнула острым локтем сына в бок.

– Фернан! Поприветствуй же нашу дорогую Северину!

Флегматичный рыхлый блондин с крупным носом и близко посаженными небольшими светло-голубыми глазами нехотя процедил:

– Счастлив вас видеть, госпожа дель Лерой.

– Взаимно, – фальшиво улыбнулась я. – Простите, но я заглянула ненадолго – хотела заказать меренги к ужину.

Изабелла не поверила в мою ложь. На розовых губах появилась куда более радостная – и более фальшивая – улыбка, нежели у меня, и дама нежно пропела:

– Ах, дорогая, куда вам спешить? Прошу вас, присаживайтесь, составьте нам компанию. А мы развлечем вас новостями. Слышали, что произошло с тем неприятным молодым человеком?

– Простите, вы о ком?

– Ну как же! О недавнем госте ее высочества.

Заинтригованная, я опустилась на стул, который придвинул мне с кислым выражением лица Фернан.

– Так что же случилось с господином Фиоре?

– Ничего, – удивленно ответила Изабелла. – А почему с ним должно что-то случиться?

Я растерялась.

– Но вы ведь сами только что сказали, что знаете некие новости о нем.

Моя собеседница досадливо поморщилась.

– Ах, нет же! Я говорила о поэте, помните такого? Он еще читал на редкость глупые стишата. Я еще тогда сказала вам, что давненько мне не приходилось слышать этакой ерунды.

Я бросила на Изабеллу изумленный взгляд. Неужели память столь сильно подводит ее? О бездарности поэта упомянула Матильда, а заклятая подруга тут же обвинила ее в вульгарности. Но красивое лицо Изабеллы было столь безмятежно, что я даже усомнилась в том, что правильно запомнила события.

Арамеус был мне неинтересен, так что рассказ о его похождениях и о том, что поэта застал некий богатый старикашка в пикантной ситуации со своей супругой, я слушала невнимательно. Фернан все то время, что его маменька пыталась втянуть меня в разговор, флегматично поглощал пирожные. Очень скоро все тарелочки на нашем столе опустели, причем сладкоежка умудрился незаметно слопать и мой заказ.

– Но самое поразительное, – завершила повествование о злоключениях Арамеуса Изабелла, – что ее высочество только посмеялась над этой историей. Представляете, Северина? Каролина осудила бы кого угодно, но своему любимцу готова все спустить с рук. Хотя надо признать, что он – весьма привлекательный мужчина. Многие молодые женщины без ума от него, что уж говорить об увядающей даме?

У меня не было ни малейшего желания обсуждать отношение принцессы к поэту, и я принялась спешно придумывать предлог, чтобы покинуть кондитерскую – тем более, что десерта меня все равно лишили. На мое счастье, дверь распахнулась, впуская нового посетителя. Мартин сдержанно поприветствовал Изабеллу и ее сына и уже хотел устроиться за нашим столиком, как я вскочила.

– Как хорошо, что ты пришел! – преувеличенно радостно воскликнула я. – Я как раз обнаружила чудесную ткань для обивки тетушкиных кресел. Как раз такую, как она хотела. Вот только не помню, тетушка предпочитает розовые или сиреневые оттенки? Давай ты тоже взглянешь?

К чести Мартина, он не стал удивленно спрашивать, к чему тетушке менять обивку на купленных совсем недавно креслах. Равно как и недоумевать по поводу того, что я именно у него интересовала любимыми цветами тетушки. Напротив, он кивнул и абсолютно серьезно сказал:

– Конечно, данный вопрос требует основательного подхода. Пойдем, я хочу сам оценить ткань.

И мы покинули раздосадованную Изабеллу. Фернан, по-моему, не обратил на наш уход ни малейшего внимания. Перед ним еще красовались остатки пирожного.

***

Я иду по длинному коридору, освещенному лишь призрачным лунным светом. Я знаю, что на стенах висят светильники, которые должны ярко гореть всю ночь, но сегодня чья-то рука так кстати загасила их. Это хорошо – в полутьме у меня больше шансов остаться незамеченной.