Отзывы на книги автора «Томас Пинчон»

…еVангелие от Пинчона…

…современному поколению айфона могут представляться глубокими, вычурными и даже запутанными «Облачный атлас» Митчелла, «Словарь Ламприера» Норфолка и «Атлас, составленный небом» Петровича. Так вот, читать любой означенный опус в сравнении с «V.» Томаса Пинчона пятидесятилетней давности всё равно, что буквы на кубиках в детском саду разглядывать. Очевидно: хотел, жаждал автор написать обычную, хоть и отменную литературу. Но вот беда — Универсум этому решительно воспротивился. То рука невпопад дёрнется — вот тебе и гипертекстовая, конспирологическая глава на пергаменте как влитая. То руки спокойные, зато голова, как в кадрили: мысль в три приёма выдаёт. Незримые, различимые только на ощупь, да и то — скорее интуитивно, вслепую (…должно же здесь что-то быть!..) причинно-следственные элементы могут тут кончиться, толком и не начавшись, так, что видно лишь круги расходящегося эха на поверхности текста и призрачные контуры их места пребывания в паре заштатных абзацев. И поныне не поддаётся рациональному объяснению, как двадцатипятилетний (…двадцать пять, к слову, делится на пять, и в результате, что интересно, получается тоже пять, хотя и не римское…) «юноша бледный со взором горящим» написал один из главных романов двадцатого века…

…тексты Пинчона — самодостаточная, замкнутая экосистема. Их не нужно понимать (…велика вероятность, что всё равно правильно не поймете; мало кто вообще понимает…), их нужно просто принимать. Как данность. Как теорему Ферма. Как выборы в государственный парламент. Как циклические суперштромы в Красном Пятне Юпитера. Как «Властелина колец». Как ускорение свободного падения. Как столкновение галактик. Текст «V.» — это константа. Иррациональная, но неизменная. Которая, объективно, реальнее даже, судя по всему, чем квадратный корень из Пи. И если ваш ответ на прочитанную книгу — слишком много толкований одного факта, то читаете вы, скорее всего, не литературу, а обыкновенные буквы. Однозадачность — удел простейших одноклеточных инфузорий. А книги пишут живые люди. Которые, на деле, бывают так, простите, затраханы в момент написания, что потом, по истечении многих лет, и сами не могут объяснить, что они конкретно в этом месте имели ввиду…

…наслышанный, но не знакомый с Пинчоном читатель может удивиться, что в «V.» всего-то шесть с половиной сотен страниц без учёта сносок и комментариев. На самом деле точность этого числа относительна, и может, подобно значению косинуса в военное время, составить для вас лично как 10 процентов от указанного количества, так и возвестись в десятеричную степень, где последняя восьмёрка заваливается набок пьяной бесконечностью. Осознание Пинчона, это как попытка поймать в кадр зрительной панорамы слепящие пятна от солнечного ожога сетчатки: если смотреть прямо — изображение дрожит и дёргается; если расслабиться — обязательно что-нибудь будет навязчиво отвлекать. При чрезмерном же увлечении аллюзиями есть риск не только до финала не добраться, а и вообще — на полпути в кювет съехать и кости мозга попутно переломать. Начните читать «V.» просто, как отличную прозу, которой она, кстати, совершеннейше и является. Этот-то нехитрый приём уж наверняка и скорей всего окупится. Главное — не верьте тем, кто будет пересказывать вам хоть бы и самую малость здешнего сюжета. Злые голоса увядших от праха страниц будут говорить за них. Пинчон существует только в измерении самоличного чтения, в пересказе — то будет уже совсем, совсем другой автор…

…стилистически роман, без шуток, безупречен. Композиционно же, чтобы разобраться с переплетением сюжетов, героев, событий и временных пластов придётся изрядно напрячься. Ну, или задействовать инструкции с одного из пинчонологических ресурсов. Поначалу может показаться (…ошибочно…), что в композиции присутствует элемент потока сознания (…разобщённого…). С Пинчоном не стоит поддаваться искушению использовать лёгкие объяснения. И как только читатель начинает данное правило соблюдать, становится ясно, что это не текст разнороден и непоследователен, а у него, читателя, временами не хватает навыка фокусировки внимания для сбора стилистических кирпичиков из которых и состоит основа романа. В пинчоновских образах читатель вполне может и скорее всего увидит всю прочитанную до этого момента литературу. Все самые яркие сцены, читанные до Пинчона, загадочным, мистическим способом проявляются на страницах его книг. А в «V.» подобное даже не правило — аксиома. Вообще, любой на выбор Пинчон тем ценнее, чем больше читатель до этого успел прочитать и, что гораздо важнее, осмыслить и запомнить…

…ни яркого абсурдизма, ни отчётливого сюрреализма у Пинчона, по обыкновению, не водится. Зато в алгоритмах формы присутствует небывало авантажная глубина вложенности. Сюжетные множественности упакованы здесь и последовательно, и в немалом презрении к линейным порядкам, и прямиком друг в друга. Сложность чтения обратно пропорциональна затраченному на роман времени. Напряжение текста требует от своего читателя усилия практически невероятного. Но и взамен предлагает ничуть не меньше. «V.» лучше всего смаковать подобно дорогому вермуту, не считаясь со временем. Скоропалительный же подход к прочтению в состоянии стать причиной острой интоксикации самомнения. Почти все романы Пинчона в смысле доброжелательности к первочитателю представляются вайссовскими домами в тысячу страницеэтажей каждый. Соединительные лестничные пролёты к которым неметафорически выложены выцветшими останками в том числе и горделивых адептов клинического быстрочтения…

…при этом «V.» можно, конечно, обладая должным уровнем везения и необходимых навыков, проскакать, как иные привыкли, за пару дней. Но это, как держать живую полярную сову в туалете: похвалиться, вроде, и есть чем, но жутко неудобно и практическая ценность в высшей мере сомнительна. Изначальный настрой первого факультативного знакомства с «V.» (…равно как и с «Радугой тяготения»…), тот же, что и у джойсовского «Улисса», любого романа Саши Соколова, Кафки, да хотя бы и того же гомункулярного механоида, коим является «Бесконечный тупик» Галковского со всеми его вступлениями и отступлениями. Но, буквально пару десятков страниц как, при должной мере осознательной усидчивости, происходит литификация сюжетной рассеянности в повествовательную увлекательность. В подспудных течениях которой первоначальный вопрос кто такая «V.» или что это вообще такое, уже не имеет форвардного усиления; всё происходит само собой. Нарратив пылает, пожирая ткани сознания, выдавливая из лёгких кислород. Ориентир — окончательная страница здешнего эпилога: там и отдышитесь. Ибо воистину, нет писателей, кроме Джойса и Пинчон пророк его…

И снова к вопросу: что есть смысл и истина? Есть ли они вообще, или весь смысл в их поиске?

Весь смысл в поиске смысла. Согласитесь, звучит интригующе и разочаровывающе одновременно. И мне кажется, что прежде, чем читать Пинчона и других постмодернистов, имеет смысл определиться в своем отношении к категоричности в суждениях и к пониманию конечности повествования. Иначе... Иначе случиться может всякое. Змея, поедающая свой хвост. Павлин, развернувший голову вместо хвоста. Роза, распустившаяся бутоном внутрь. Что произойдет с читателем, я описать не смогу, так как постмодернизм мне лично замечательно проветривает голову, освежает сознание, а иногда и позволяет изменить угол зрения на собственные проблемы.

"Выкрикивается лот 49" - замечательный образец постмодернистского романа, насыщенный аллюзиями и игрой с сознанием читателя. Уже первое знакомство с героиней наводит читателя на мысли. Эдипа... ммм, странное имя. А кого я знаю с таким именем?! Правильно, царя Эдипа. А в каком контексте я его знаю?! Правильно,... И пошло, поехало. О сколько нам открытий чудных готовит постмодерна дух! (позволю себе перефразировать) И в этом есть какое-то невероятное, ни с чем не сравнимое упоение. Ощущение словно ты переплываешь море. Утонешь, конечно. Но каков рывок!? А?! Напор и наглость, цепкость и живучесть, - все это берем с собой, все пригодится. Ничего не чураемся.

Сравнения в отношении такой книги, конечно же, уместны мало. Сразу всплывают в памяти романы "Исчезновение" Жоржа Перека и "Имена" Дона Делилло . Но это лишь маячки на пути плывущего по морю литературы читателя. Ибо сравнивать тут можно только силу воздействия, да и то крайне условно.

Идея разрушения стройной системы бытия, низведения ее до состояния хаоса в "Выкрикивается лот 49" реализована мощно и в полную силу, хотя, казалось бы, на очень небольшом, локальном участке. Абсурдность рассуждений очевидна только на первый взгляд. Более тщательное вчитывание позволяет выявить интересные установки. Так, к примеру, возникает тезис о неизвестности истинных причин тех или иных исторических событий: Великая французская революция была инициирована ради прикрытия передела рынка почтовых услуг. Разгадывая бессмысленные, на первый взгляд, загадки, Эдипа приходит к мысли, что все, что ты видишь и чувствуешь, условно, контурно и легко может быть опровергнуто.

Еще один смысл, скрытый за очевидным, или вообще никакого.

И так, шутя и играя в игру, предложенную автором, ты понимаешь, что и в твоей картине мира (как бы банально это ни звучало) кусочки пазла начинают сортироваться в новые сочетания, о которых ты ранее не имел никакого представления.

Я не я, если не начну издалека. Ходил я значит относительно недавно на выставку прославленного художника-супрематиста Казимира Севериновича Малевича, коя имела место быть у подножия (в самом прямом смысле этого слова) памятника монументального искусства «Рабочий и Колхозница». Хорошая выставка. Не идеальная, но очень приятная - вся такая темная, премиальная, с хорошей информационной навигацией. Но знаете, что меня поразило больше всего? Это сам Малевич. Мы то (да и полмира в придачу) знают его как человека, исполнившего произведение, которое может исполнить даже мой кот. Даже нескольких произведений, которые может исполнить мой кот и второклашка на уроке ИЗО (не в обиду моему коту). Но, помимо своих балований супрематизмом и легкомысленными аппликациями, оказывается, что Малевич очень вполне себе творил и в относительно традиционном ключе. Поинтересуйтесь, гляньте на его оформление спектакля «Анатэма» прославленного Немировича-Данченко - мужчина умело умел водить кистью по холсту. И вот это меня, человека от изобразительного искусства луннодалекого, очень поразило. Ну ты же можешь, зачем ты тогда квадраты малевал, Малевич? Ответ ясень. Приоткрою.

Но сначала позвольте мне и дальше вас немного еще боле потешить своим абсолютным невежеством. Я, благо, работаю на заводе, мне можно. Хочу абсолютно искренне признаться, что вижу в литературе американского писателя Томаса Пинчона фигуры Малевича. Не могу и не хочу заявлять, что Пинчон в своем творчестве совсем прям как Малевич (знаю, что кому-то это будет стоить сердечного приступа), но все же. Оба чрезвычайно эпатажны, бессовестно постмодерничны, и оба, а это важно, очень разнообразны в своем творческом выражении. Причем разнообразие варьируется от сложных аллюзивных конструкций до ситуаций «а такое слово точно существует»? Все это пиршество, конечно, как бы сказать корректно, на любителя. Но любитель должен быть подготовленный, с определенным уровнем опыта восприятия. А то иначе вы так и будете стоять и смотреть на черный квадратный «Черный квадрат». Хотя в защиту Пинчона, в повествовании его дебютного романа V. присутствует стройный смысловой ряд и даже, Я ВИДЕЛ ЕГО Я ВИДЕЛ, сюжет, но все равно, буквально уже в следующим абзаце, да даже в следующем предложении (вот буквально если бы я писал и карась) начинается то самое. Черноквадратичное. Постмодернисткое.

И вы ни черта не понимаете, как будто кто-то рассказывает анекдот на польском, что-то знакомое, но все равно недоступное. Как человек, который прикасался к польскому, поверьте, у них самый постмодернисткий язык на свете. После Пинчона, конечно. Но если так посудить, то человек намеренно так пишет, он намеренно творит вещи, которые будут недоступны многому большинству. Но, к слову, это только кажется странным. Самый популярный писатель нашей страны делает тоже самое. И все что делают? Восхищаются. Виктор Олегович, знаю, что читаете сейчас эти строки. Ну намекните нам, что вдохновлялись в начале пути Пинчоном. Моргните при первой полной луне три раза и зайдитесь мокрым кашлем. И напишите об этом в своем следующем романе "Кролya и масонский ФАШЕ". Кстати, простите, что я все не о том, но вы заметили, как Пелевин близок по названиям своих произведений к Дарье Донцовой? Потому что оба - по сути постмодернисты. Meduza обязательно должна сделать тест. Кто написал "Белочку во сне и наяву"? А "Гадание на рунах?" А "Лебединое озеро Ихтиандра"? Может "Колдун Игнат и люди"? Правильные ответы сохраню за глубокомысленным взглядом.

Так что же это такое - постмодернизм? Охарактеризую по главным деталям. Весь этот ваш постмодернизм всегда должен содержать в себе два незаменимых и обязательных ингредиента (пропорции выбираете вы). Первый - никто не должен понимать, что вы хотели сказать. Это очень важно. Причем, это не должна быть недосказанность или некая тайна, например, играющая на губах у Джоконды. Забудьте. Намеренно запутайте, обманите, заострите тупые углы. Никто, я повторяю, никто не должен понять, что вы делаете. Нарисовали на мосту огромный мужской половой орган - прекрасно, никому не говорите зачем и почему. Это искусство. Хотите обмазать говном стул – дерзайте. Малевич зря пытался объяснить смысл своего главного произведения, это было лишним. Он, правда, и так опередил свое время в своем творечстве, что еще от него требовать. Второе же правило - вашим творением должны восхищаться. Каждый день 99 из 100 людей делают необъяснимый, недоступный для понимания бред. Потом ролики с этими людьми появляются на ютубе и мы над ними смеемся. Но ровно один человек делает это так, что его творчество появляется в крупнейших галереях мира. Разницы, где мазать говном стул никакой нет, просто где-то вас заберут в отделение полиции, а где-то - домой к местному олигарху, чтобы тот смотрел и плакал. Непонятное, и чтобы восхищались. Это краткое введение в постмодернизм от Кобальтовой Мамбы (раз мы про постмодернизм говорим, то буду ей).

Так, что же делать с Томасом Пинчоном? Сколько звезд намалевать на его литературном фюзеляже? Я бы конечно, скажу честно, не дал бы ни одной. У нас на заводе такое читать не принято. Но с другой стороны, у меня есть некое ощущение, что, возможно, через 7 лет я стану долларовым миллионером, работая в очень схожем стиле. То есть, да, вы верно поняли, ради ничтожного шанса на собственную славу и финансовый успех, я возвел Пинчона в разряд современных классиков. Что и сказать, у меня всегда были очень гибкие моральные принципы. Йовнинка. Не поняли? Это просто обычный пинчонизм. Дерзайте, в общем, если ваши взгляды на стулья чуть шире, чем должно быть. А иначе, я совершенно серьезно, йовнинка.

Я кстати почти забыл упомянуть человека, который едва ли не стал известнее Пинчона в нашей стране. Это переводчик американского писателя Максим Немцов (145 место в списке самых ненавидимых людей России). Я очень многократно встречал вокруг очень нелестные отзывы о работе Максима Владимировича. Мол, де, переводит как хочет и вообще поэтому ни черта не понятно. В общем, мне как обычно есть сказать две вещи. Первое: Максим Немцов - блестящий переводчик. По сути он вам рассказывает о черных квадратах. То, что вы ни черта не понимаете - особенность произведения, а не перевода. Второе - два самых великих и гениальных переводчика за всю историю нашей страны – Борис Леонидович Пастернак и Михаил Леонидович Лозинский (если вашего папу зовут Леонид, то идите на переводчика) – возмутительно по-разному и абсолютно диаметрально перевели самую знаковую строчку Вильяма ихнего Шекспира, отчего ни один приличный школьник толком не знает, как Отелло убил Дездемону. Поэтому, коли вы не умеете сами варить этот суп, то не надо советовать другим, сколько туда класть соли. Закончу дерзким хорейным синквейном.

Эй, вы слышали? Хруст статики
Работа перестальтики
Вим, вам, вум, танцуйте самбу
Стремительно всегда
Читайте Кобальтовую Мамбу

От паремий параноиков - к пинчоновскому панегирику! Не будет преувеличением сказать, что "Радуга тяготения" является наиболее сложносочиненным и замысловатым произведением, прочитанным мною со времен "Улисса". Сравнение с Джойсом тут отнюдь не случайно, напротив, это общее место в данном случае. Полифонический роман-гигант, вобравший в себя больше, чем вообще можно вместить, сверхсложный и изменчивый авторский стиль, разрывающий плоть реальности аки Самсон пасть одному фонтану под Питером. Однако есть и отличия: там где Джойс концентрирует все в малозначащих бытовых событиях одного дня, становясь таким образом творцом нового мира, Пинчон берет мир уже готовый и обширный, наполненный ревущими историческими событиями. Вместо уютного мещанского Дублина - бомбы, падающие на Лондон, и скитания по руинам послевоенной Европы. Вместо созерцательности и рефлексии - деловитость подпольщика и контрабандиста. Странные и тревожные вещи происходят за занавесом привычной жизни. Весь мир превращен в гигантскую стратегическую игру, и люди в ней - пешки, и война не есть конец, она лишь начало этой игры. Все гуще и гуще становится мгла паранойи вокруг главного героя... И при этом все гуще и гуще растут перепутанные строительные леса вокруг этой вавилонской башни, этого восхитительного романа.

Что абсолютного нового принес Пинчон в литературу на мой взгляд - так это небывалое и беспрецедентное по своему масштабу взаимодействие точных наук с художественным, литературным текстом. Пожалуй, это первая в моей жизни книга, в которой мне пригодилось физико-математическое образование для того, чтобы пробиться через лихозакрученные метафоры. Да что там, в тексте даже уравнения встречаются. Еще из неожиданного - в книге довольно широко представлена русская тема, и, представьте себе, при этом нет никакой клюквы.

"Радуга тяготения" - это, конечно, безусловный шедевр. Я мог бы бесконечно долго расхваливать эту книгу, рекламировать отдельные сценки - порнографическо-техноложеские лимерики, описания английских конфеток в качестве боевых отравляющих веществ, детальное изложение устройства немецких ракет, смакование наркотиков и сексуальных извращений, тревогу и отчаяние изгоя между трех армий летом 1945 года, слабопредсказуемый и параноидально-шизофренический сюжет... Но вы ведь уже и сами поняли, что к чему, верно? Must read.

Как и многие другие рецензенты, не могу обойти стороной крайне странный перевод Максима Немцова, который произвел на меня шокирующее впечатление абсолютно аматерского - будто переводчик буквально на днях проштудировал самоучитель по английскому и решил, что этого достаточно. Довольно стремный буквализм, при котором название группы "Doors" переводится как "Двери", а "Rolling Stones" как "Перекати-камни" - и я вполне могу понять эту логику. Чего я не могу понять, так почему она используется только местами. Почему тогда Битлз и Гудиер не переведены? Какие-то фамилии переведены, а доктор Браун почему нет? а в фамилии Вулфмана переведена только первая часть? Получается и трусов нет, и крестик болтается. Смелости не хватило написать "группа Жуки" (или "Розовый Флойд"). Вроде как у переводчика мания величия и он считает, что все остальные переводят неправильно, а он сейчас весь в белом покажет как правильно. При этом Немцов не критично относится к друзьям переводчика - nation не всегда нация, bathroom не всегда ванная, enterprise - не всегда предприятие, а money shot нельзя переводить как "денежный кадр" (забавно, что четвертаки при этом называет квортерами, а слово батут заканчивает буквой д). Вообще Немцов переводит как в девятнадцатом веке, когда переводчики не до конца понимали язык и его особенности, многое переводилось на слух и не по смыслу, но по удобству, и считалось нормальным использовать ы и ъ в английских именах.

Результатом надмозговых потуг Немцова стал мой регулярный ступор, когда я зависал на несколько секунд, чтобы понять, что именно толмач имеет в виду, а когда понимал, хотелось то плакать, то смеяться попеременно (то, что хиппи обращаются друг к другу на "вы", это отдельная тема для лулзов). Я не думаю, что ситуация, когда перевод отвлекает внимание от авторского текста, комплиментарно говорит о переводчике. Лучше б Немцов сосредоточился на примечаниях. Крайне мало крайне необходимых для понимания текста комментариев и ссылок - тех, что есть, с гулькин нос, вообще недостаточно, они как тизер, скорее намекают, чем объясняют. Даже со знанием специфики американских шестидесятых-семидесятых все равно сложно читать - слишком уж много деталей.

Я не знаком с другими творениями Томаса Пинчона, но эта книга, похоже из разряда контркультуры - всякие там Буковски, Паланики, Хантер-Томпсоны и иже с ними. Все это сочно, ярко, движуха, колоритные персонажи, странные диалоги, все посыпано дурью и белым порошком, везде пирсинг, петтинг и фистинг. По факту книга ведь не детектив, а просто энциклопедия торчковой культуры - позднеторчковой, на закате уже. Чего курили, что слушали, чем жили да как думали, как себя вели, какие фантазии циркулировали, каким теориям заговора верили и как старчивались и сходили с ума. В общем-то книга дает неплохое представление, почему нормальные законопослушные граждане так люто ненавидели всех этих грязных хиппанов. Меня они конкретно выбесили, хотя я только книгу прочитал, а с реальными-то никогда и не встречался.

Что покоряет - так это идея сделать детективом закоренелого торчка. Нет, это надо додуматься - поместить в центр расследования человека, способного смотреть документалку по кокаиновому кирпичу. Снимаю шляпу перед вящей оригинальностью такой задумки и отличным ее исполнением.

В чем-то похоже, как будто читаешь National Geografic, но только не про бушменов там или индейцев Амазонки, а про скрытый белый народец, носящий длинный волосы, живущий сегодняшним днем и постоянно употребляющий различные вещества. Натурально - описываются способы питания, повадки, брачные танцы, религиозно-философские взгляды да прочая этнография.

Текст заморочный, героя болтает как говно в проруби, у него проблемы с памятью, вокруг овер до хрена персонажей, история постоянно искажается. Да и вообще думается, смысла какого-то в книге нет, ибо герой чисто случайно летящей походкой оказывается в нужных местах в нужное время и большая часть истории идет у него за спиной. Да и сюжета нет, это чисто трип по хиппилэнду. Но чего не отнять - так это стиля: реально погружаешься в эту свою атмосферу, затягивающий темп повествования и специфическое чувство юмора.

Одна моя подруга, бесконечно поставляющая мне книжки и оставшуюся половину радостей жизни, как-то сказала:
— Мариванна, не хочешь ли приобщиться к постмодернистскому наследию?
— У постмодернизма нет наследия, — отрезала я, но приобщиться не отказалась.
Подруга безуспешно два месяца пыталась познакомиться с первой в своей жизни книжкой Пинчона — но не смогла и спихнула мне. Я вполне открыта новому, так что прочла за десять дней и не без удовольствия, хотя причина, по которой не осилила книгу подруга, стала очевидна мне сразу.
Во-первых, декорации, в которых разворачивается действие «Внутреннего порока», одновременно и жутки, и чужеродны среднерусскому организму. Мне роман напомнил относительно недавно пересмотренный фильм «Большой Лебовски» Коэнов, даже с главным героев пересечений изрядно — но только атмосфера совсем другая, ещё менее праздничная. Даже больше скажу: если бы наши, отечественные власти предержащие были чуть умнее, они бы со всей дури вкладывались в издание и продвижение таких вот книг ради демонстрации разлагающегося Запада. А что картинка сорокалетней давности — так это тренд сегодня такой. Даже против истины не сильно погрешили бы — посмотрите оригинальный трейлер, неблагополучные пригороды Лос-Анджелеса мало изменились за лето.
Во-вторых, Пинчон не развлекает. Он сразу много задач выполняет в этом тексте, в частности — мастерски нагнетает атмосферу, но развлекать широкого читателя лёгкоусвояемым стилем он не нанимался. Поначалу ты как будто попадаешь в тюрьму за границей: мало того, что язык неродной, так ты ещё и по местной фене ни разу не ботаешь. Если бы Пинчону было лет 35 и вырос он в Британии, я бы сказала, что автор вы… в общем, то самое сделал, что содержит нецензурную брань, и написал книгу для себя и узкого круга своих друзей, увлекающихся, собственно, контркультурой 60-х. Пинчону же, весьма активно жившему в период, когда мои родители ещё пешком под стол ходили, этот язык родной, и ему есть что сказать на нём и своим ровесникам, и людям значительно младше, но не насколько оторванным от контекста. Юную же среднерусскую особь женского пола Пинчон бросает, как беззащитного кутёночка, на сорок лет назад и градусов эдак на 160 восточней, суёт в рот косяк, поджигает и говорит… Да ничего он не говорит, никакого напутствия тебе не даёт, но ведь плывёшь же! Плывёшь между неизвестными названия, непривычными оборотами, бултыхаешься в чужом изменённом сознании — и делаешь это с какого-то момента с огромной радостью. И гордостью — есть у меня ощущение, хотя наверняка полная фигня, что попади я в эту импровизированную словесную тюрьму — быстро добилась бы от местных зеков уважухи и сочувствия.
В общем, думаю я прочесть ещё что-нибудь Пинчона в ближайшее время.

Я ничего не хочу говорить об этой книге. Мне решительно нечего о ней сказать. Но, увы, KillWish заставляет, и, вместо того, чтобы потратить время на что-то более полезное (скажем, на чтение классной книжки), я пытаюсь объяснить, что не так (лично для меня) с этим творением Пинчона.

Честно говоря, я уже не вспомню, как «Выкрикивается лот 49» оказалась в моем списке хотелок. Возможно, кто-то в моей ленте активно ее ругал, я заинтересовалась, что это за интеллектуальный трэш, и отложила ее на верхнюю полочку в моем читай-разуме. Прочти я «Выкрикивается чего-то там» в иное время, вполне может быть, что не злилась бы на нее и даже заинтересовалась «глубинными смыслами». Теперь же, увы, я почувствовала себя изнасилованной. Изнасилован был мой мозг, и я даже не получила от этого минимальной положительной отдачи. В сравнении с Пинчоном не так давно прочитанные «интеллектуальные» Мисима, Елинек и Сюзанна Кларк – авторы для слабаков. Даже после бессмысленной и беспощадной «Дюны» я не испытывала такого упадка сил, как после вот этого.

«Выкрикивается что-то там» – стандартная по нынешним временам проза для «избранных». Она может считаться классикой, может получать премии, но читать ее для удовольствия, просто из любви к лит-ре, невозможно. Какие-то там Акутагавы, Замятины, Моэмы, Мазохи, Достоевские, Кронины пытались что-то там рассказать, увлечь читателя; если они делились личными мыслями в книгах, то обычно не выпячивали их с желанием показать остальным, какие они умные, а все остальные ничего не понимают. Их проза – это общение с миром, так или иначе. «Выкрикивается…» же – это общение с пустотой. Тут нет ни внятного сюжета, нет логики и даже алогичности а-ля Кэрролл, нет интересных персонажей – вместо этого пластилин и пластмасса, из которых писатель пытался сделать себе корону главного интеллектуала от писательства (но Джойс повеселее и увлекательнее). Сквозь буквы сочится авторское самолюбование: «Посмотрите, в какие аллюзии я могу, какие у меня отсылки на древние тексты…» Может, во времена… хм… юности писателя это было забавно. Но человека 21 века, у которого интернет под рукой, этим давно не удивишь. Авторский снобизм не замечаешь, если читать его интересно. Тут же чтение превращается в рутину, хуже – в пытку. Текст не вызывает эмоционального отклика. Честное слово, я больше буду сопереживать анонимному комментатору в Ютубе, чем главной героине Пинчона.

P.S. Краем глаза прочитала, что Пинчон был фанатом Набокова и, похоже, пытался ему подражать, причем взял у В.Н. самое худшее. В итоге ни первый не нравится, ни второй. Спасибо, что только 240 стр.

"Внутренний порок" - психоделический нуар, роман-метафора, и, пожалуй, на мой взгляд один из лучших романов нулевых.

Произведение содержит все приметы 60-х: мэнсонианское безумие, хиппи и наркотики, рок-н-ролл, антикоммунистические запреты и протесты против войны во Вьетнаме. На фоне всего этого хаоса разворачивается серия убийств, похищение строительного олигарха Микки Волкманна и Шасты Фей, ближайшей подруги главного героя - обаятельного торчка, порой сильно напоминающего Большого Лебовски, и частного детектива - Лэрри "Дока" Спортелло. Начиная с этих событий, постепенно Пинчон заводит нас в тупик, до поры до времени читатель предполагает, что все завязывается на действия наркокартеля. Но в конце автор делает финт в сторону полиции, и по сути одна из линий произведения сводится к противостоянию человека и системы.

Вроде бы все ясно, роман более прозрачен, чем тот же "V." (может язык не очень привычен рядовому читателю, зато он хорошо передает атмосферу времени и добавляет изрядную долю юмора и иронии, за что, конечно, отдельное спасибо переводчику - Максу Немцову), но при более глубоком рассмотрении можно обнаружить разные маркеры и прямые намеки на метафоричность текста:

Когда он вернулся, под кухонную дверь был подсунут конверт: это Фарли оставил увеличенные кадры с плёнки, запечатлевшей свистопляску в жилмассиве «Вид на канал». Крупные планы стрелка, подбившего Глена, но ни на одном ни шиша не разглядишь. Это мог быть Арт Пиликал под лыжной маской, как с новогодней открытки, это мог быть кто угодно. Док вытащил линзу и всматривался в каждое изображение, пока те одно за другим не начали расплываться мелкими каплями цвета. Как будто что бы там ни произошло, оно достигло какого-то предела. Словно отыскал ворота в прошлое — неохраняемые, незапретные, поскольку это ни к чему. Наконец, в сам акт возвращения встроена эта блескучая мозаика сомнения. Такое коллеги Сончо по морскому страхованию называют «внутренним пороком».

— Это как первородный грех? — поинтересовался Док.

— Это такое, чего не избежать, — сказал Сончо, — дрянь, которую не любят покрывать морские полисы. Обычно относится к грузу — вроде битых яиц, — но иногда штука и в судне, которое их перевозит. Например, почему из трюмов надо откачивать воду?

"Внутренний порок" - это система с гнильцой (не обязательно США, мы можем вспомнить и бразильский "Элитный отряд" Падильи), где работу выполняют за работников системы условные Доки Спортелло.

P.S. Сам роман был прочитан почти под занавес в прошлом году, поэтому и в списке лучшего 2015-ого года.

«Винляндия» — роман, хоть Пинчон и не отходит от своего канонического стиля, на удивление сентиментальный. Нет, все рок-н-ролльные составляющие, за которые стоит любить «великого затворника», сохранены: абсолютно непредсказуемые сюжетные заносы, яркие «ярче некуда» персонажи, сидящие в каждых кустах федералы, паранойя, блестящее знание и чувство американской культуры 60-х, и, безусловно, неповторимый, сложный и великолепный язык.

Роман (если в нем вообще возможно ухватить хронологию) разворачивается в десятилетии между 1960 и 1970 гг., в эпоху заката «детей цветов» и наступления рейгановской реформации. Вчерашние расклешенные блондинки в мини-юбках идут разливать пиво в придорожные бары, хипповские коммуны разгоняют внутренние войска, а любой Volkswagen T1 в психоделических цветах подвергается осмотру.

Впрочем, политику Пинчон высвечивает только местами, опуская ее как само собой разумеющийся неотвратимый факт. Зато отводит место телевидению, которое лучше всяких обещаний правительства зомбирует людей, заменяя им великие американские авантюры. Ящик встречается в романе довольно часто.

В отличии от персонажей, которые дрейфуют из главы в главу с весьма условной последовательностью. Эксцентричная девушка Френези, вокруг которой разворачивается фирменная пинчонская катавасия, обрастает федеральными агентами, нинзеттами, рокерами, детьми и всеми теми, кем Пинчон любит населять свои запутанные и очень смешные (если есть подобающее чувство юмора) романы.

Самый сложный и загадочный писатель XX века, хотел он этого или нет, заставляет современного читателя испытать острую грусть, что Калифорния 60-х безвозвратно канула в лету. И мы в эту эпоху, к сожалению, не попали.

"внутренний порок" выходит под маркой 'проза для избранных'. первая на моей памяти книга серии, идеально соответствующая этому определению. не для всех.
это выцветший (но всё равно излишне яркий) снимок эпохи, на котором отображено всё и ещё немного. это равноправие реальности и галлюцинаций. сладкого дыма и морского тумана. добродетели и порока.
главная ценность - свобода. своя и чужая. от денег, от агрессии, от чужого мнения, навязываемого насильно. свободная любовь, выбор питья и табака, и свобода от земных оков в финале (не смерть, а полёт).
а антагонисты - те, кто ограничивает. сложный структурированный мир ненавидит хиппи, потому что они слишком хаотичны для него, неподвластны ограничениям. дети цветов должны повзрослеть, влиться в размеренную жизнь (и мы знаем, что это случится, и повествование во многом о том: взгляд из будущего). но пока стражи порядка, не только полиция, но все стражи вынуждены подстраиваться под свободные ритмы.
"порок" непросто читать. он написан на мёртвом языке, языке, возможно, наших родителей. он казался мне похожим на фотографию, но хочется уточнить: скорее фотоальбом, листая который погружаешься во время, которое не застал совсем чуть-чуть. разобрать подписи на обороте не так просто, но это в конечном итоге стоит того.
мёртвые люди на картинках выглядят как живые. сейчас, возможно, они ещё живы - но изменились за сорок лет и не похожи на себя.
в пост-продакшн выпущена экранизация романа. наверно, стану смотреть. подозреваю, что будет недостаточно ярко, но попробую. подозреваю, что Дока будет играть не Джон Гарфилд. серьёзное упущение.