События одного дня

Был у нас на этом Острове и еще один веселый день, которого я не могу упустить в своем рассказе. Мало того, если уж события этого дня заставили меня посмеяться раз пять-шесть, я не успокоюсь, пока и ты из-за них не улыбнешься столько же, а может, даже больше.

Поздним утром в воскресенье, когда почти все нэвоги ушли на мессу^[43], около часу дня появилась лодка. Любой бы сказал, что лодка эта не с Острова, а потому обязательно надо быть готовыми ко всему. Все следили за ней очень внимательно, поскольку ходили слухи, что скоро будут собирать налоги на собак^[44]. Нэвог подошел к причалу, а в нем были чужаки.

Все выбежали из домов, стали звать своих собак, и малые ребята удирали вместе с ними в холмы. В то время собак можно было увидеть, только когда трубил охотничий рожок. Неудивительно, что из каждого дома вывели примерно по четыре собаки – это значит восемьдесят с лишним собак по всему Острову.

Когда люди из лодки вышли на берег, оказалось, что это пенсионный чиновник, а с ним два банковских конторщика. Редкое было зрелище, когда все, кто рассчитывал на пенсию по слепоте, бросались обратно бегом к своим кроватям, вытягивались на них, и к тому времени, как чиновники заходили на них посмотреть, были уже просто на последнем издыхании! У причала стояло несколько крепких здоровых мужиков, так они едва успели добежать до дому, и у них едва осталось времени скинуть ботинки и одежду.

В первом доме, куда явились чиновники, им показали тяжелобольного. Войдя со свету, не осмотревшись, они не увидали ничего, кроме двух дюймов его носа, такой бедняга был хворый и несчастный. Чиновник взглянул на него и увидал, что у того торчат два копыта. Подозвал еще одного клерка:

– See^[45], – говорит, – у этого копыта!

– By dad, he is a devil^[46], – говорит тот, и тут все в доме завопили от ужаса.

– The people here can put every shape on themselves^[47], – сказал пенсионный чиновник.

Но человек с копытами так ничего, кроме носа, больше и не высунул из-под одеяла.

В другом доме, куда они зашли, была пожилая пара, которую они искали. Эти двое лежали в одной кровати. Чиновник подошел поближе, чтобы взглянуть на них, но лиц их совсем не было видно, и самих их было никак не рассмотреть, потому что они укрылись и дрожали от холода. Это были хозяин и хозяйка. У хозяина тоже виднелись копыта – ботинки, которые почернели от работы за весь предыдущий день.

Один клерк позвал другого:

– There is two of them here. By dad, they have the bed of honour here too^[48], – сказал он.

После их отбытия прошло, наверно, полчаса, прежде чем все, кто был в доме, перестали прыскать со смеху. С той минуты, к кому бы они ни зашли, у всех видели копыта.

– Faith, they might have the horns too, under the clothes^[49], – сказал тот, что был у них за шутника.

Неудивительно, что дела у нас в стране идут так, как идут, если люди здесь такие мастера пошутить над правительством.

«Сияющий» корабль

Однажды холодной зимней ночью Томаc Лысый зашел, по своему обыкновению, к нам на кухню. В очаге ярко горел торф, из трубы вылетали искры, и, поскольку дом был не слишком большой, внутри стояла жара, хотя снаружи и держался холод. Лысый вошел прежде, чем я успел улизнуть из дома. Остальные ушли примерно полчаса назад и отправились шумной гурьбой по гостям. Это был добрый старый обычай, да и среди новых он есть до сих пор.

– Будь у тебя капелька ума, – сказала мама, – оставался бы ты дома, вместо того чтоб ходить в гости по нетопленным домам, где ни тепла, ни очага. И сидел бы ты тогда в отличной компании – с папой и дядей Томасом.

Не то чтобы на меня так сильно подействовал совет матери, но я очень любил рассказы Томаса и выбрал лучше посидеть и послушать, а не куролесить на улице.

Да, и первое, с чего начали, был «сияющий» корабль.

– А что, Томаc, – сказал мой отец, – много пота мы с тобой пролили в тот день, когда явился сияющий корабль.

– Немало. Двое из нашей лодки чуть было не погибли, когда остановились.

– А корабль не остановился, – уточнил отец. – Похоже было, будто его что-то толкает. На корабле не было ни огня, ни паруса – и ни ветра вокруг, чтобы тащить его вперед. И все-таки мы не могли его нагнать.

– Ты гляди, – сказал Лысый. – А ведь местные не верили тому викарию, что был здесь пару месяцев назад, когда тот сказал, будто очень скоро мы увидим корабли, которые будут ходить на огне. Корабли без парусов и вёсел.

– Должно быть, тогда его и прозвали Томаc Заливай, – сказал мой отец.

– Ну да, так и есть. А команда на сияющем корабле, когда наши подошли к нему совсем близко, сказала, будто на борту полно народу.

– И это был самый первый пароход, груженный желтой индейской крупой^[50], который направлялся в Лимерик, а затем в Рушелах, – сказал мой отец.

– Перед ним шли лодки из Дун-Хына и из прихода Феритера тоже, когда он плыл на север, – вспомнил Томас. – А было это точно за неделю до Дня святого Патрика.

– Вскоре после того, как привезли жирных бычков? – спросил Томаcа отец.

– Это ровно через год, следующей весной, за неделю до Дня святого Патрика, – сказал сосед.

– И разве не удивительно, сколько всякого доставили на берег, и всё в целости и сохранности? – сказал отец.

– А никто и не знает, сколько всего смогли вытащить, – уточнил Томаc. – В Фаране, в приходе Феритера, набралось двенадцать бочек соли.

– Пожалуй, местным здесь досталось меньше всех, – сказал мой отец.

– Ну да, – ответил Томас. – Думаю, это все потому, что погода была слишком ветреная и они не могли выйти на поиски соли. Но пускай все и было так плохо, даже те, кто нашел меньше всех, мяса себе засолили на год.

– Да мне и самому хватило больше чем на год, хоть я запас чуть ли не меньше всех, у меня и мысли-то не было собирать соль, – согласился отец.

– Я бы сказал, ты свою ренту окупил сполна, Донал, – улыбнулся Томаc Лысый отцу.

– У нас получилось четыре бочки еды, полных до краев, – солений и заготовок. На целых два года хватило и картошки, и рыбы тоже, вспомнил отец.

– А на нашей лодке каждый человек заработал на этом по тридцать фунтов, – сказал Томаc.

«Мудрая Нора»

– Кажется, это случилось примерно в тот год, когда появилась «Мудрая Нора»^[51], – сказал мой отец.

– Годом позже, – поправил Томаc. – В тот год никто не заработал ни фунта, потому что эти проходимцы бежали на старой калоше со всей рыбой, которую наловили тогда на Острове. Но думается мне, что не иначе как проклятие бедняка пало на их головы, когда это их корыто, полное рыбы, перевернулось кверху дном у Рубежной скалы, по пути в Дангян-И-Хуше.

– О! Уж точно на них пало проклятие каждого, кто только жил на Острове, – согласился отец.

– Так оно и было. А вслед за тем еще и проклятие Господа Бога, – добавил Томас. – Вот оно их и настигло.

– Как же так? Мы же знаем, что никто из них не утонул, когда их старая лодка перевернулась вверх дном, так что же их тогда спасло? – возразил отец.

– Рядом с ней шла большая красивая лодка, и когда их стало заливать водой, они просто перебрались в нее.

– Так, значит, кара Божья настигла их как-то иначе? – спросил отец.

– Настигла. Сорок человек этих пройдох бежали на Остров во время больших раздоров. И из тех, кто тогда спасся, никто не умер потом в собственном доме, кроме одного человека, это Патрик ‘ак Гяралть^[52], что жил впоследствии в Каум-Динюль^[53], – сказал Томаc. – И все они окончили свои дни в доме бедных, настолько сами стали бедны. И поделом им. Потому что мало было у них жалости к беднякам, когда они могли им помочь. Но, слава Богу, все они в могиле, а мы живы, – заключил Томаc Лысый.

Земля под властью графа

– Джон Хуссй^[54] был первый справедливый человек, который стал собирать аренду после бейлифов^[55], – сказал отец.

– Да, и очень правильный был человек, – добавил Томаc Лысый. – Не взял ни с кого ни пенса лишнего сверх того, что положено, с первого же дня, как только получил титул.

– Это верно. Но зато он часто житья не давал тем, кто на него работал. Полные лодки рыбаков должны были собирать для него водоросли и моллюсков на удобрения. Другие команды должны были стричь для него овец, без оплаты и даже не за еду – кроме как за очень скверную. А давали им кусок желтого хлеба трехдневной давности и кружку простокваши, с которой два дня уже как сняли сливки. А те, кто пережил его смерть, до конца своих дней были благодарны, что никто из них из-за него не утонул.

– О да падет на него проклятие двадцати четырех, – продолжил Томаc Лысый. – Он едва не погубил лодку, в которой я был, когда мы шли на север вместе с приливом. Она была доверху нагружена черными водорослями, и мы держали путь в Узкую гавань. Прилив был слишком высокий, а лодка сидела слишком низко, но два славных парня выбросили за борт пять или шесть охапок водорослей.

– Он отправил команды двух наших лодок стричь для него овец на острове Иниш-Вик-Ивлин. Целых три дня у нас ушло, чтобы их остричь. А потом тот, кто был главным на Камне^[56], подобрал груз с разбитого корабля, и нам пришлось перевозить его на восток в Красное устье.

Я так и не заметил, как прошла ночь, пока оба они болтали и вспоминали прошлое.

Глава шестая

Отставной солдат – новый школьный наставник и его трехногая жена. – К нам приходит инспектор. – Приступ болезни у наставника. – Мы с Королем – учителя. – Охота на кроликов с хорьком.

Новый школьный наставник

Прекрасным воскресным днем с Большой земли пришел нэвог, а в нем чужаки. Никто не знал, кто они на самом деле такие, пока лодка не достигла причала. Пассажир был подвижный, высокий, крупный мужчина, вида нездорового и к тому же потрепанного. Он был женат, его жена и двое детей приехали вместе с ним. У жены этой было три ноги: здоровая нога, короткая нога и деревянная нога в виде палки. Люди то тут, то там посмеивались, а другие говорили:

– Хоть они и увечные, конечно, но зато какие у них хорошие дети!

– Такая вот Божья воля, милый мой, – замечал кто-нибудь, кто больше других понимал в вопросах веры.

Оба родились неподалеку отсюда: муж был из прихода Феритера, а семья жены родом из Дун-Хына.

Они добрались до здания школы, в доме отвели отдельное место, где можно было разместить учителей. Там они нашли себе приют. Люди принесли им достаточно топлива для очага, и вот новые жильцы устроились прямо в школе, где и занялись своими делами.

Он был старый солдат, получил несколько пулевых ранений за время службы в армии. Ему полагалась пенсия по шесть пенсов на день. Новому учителю сил не хватало, чтобы зашнуровать себе башмаки, да и просто нагнуться из-за раны в боку. Оба они были увечные, но в вину им это не поставишь.

Трехногой женщине жилось гораздо лучше ее мужа. В городе она легко могла резвым шагом обогнать любую двуногую женщину, в чем и помогала ей третья нога.

Школа стояла закрытой почти что год, но теперь ее должны были открыть в понедельник утром. Само собой, в этот день в школе отсутствующих не было: новый учитель, ясное дело. Да почти что все пожилые люди тоже чуть было не пришли посмотреть, как новый мастер покажет себя!

Школьных наставников в те времена не хватало, и священнику приходилось искать хоть кого-нибудь. И вот, поскольку школа была закрыта уже так долго, он просто поставил туда такого вот солдата, на какое-то время. Тот в жизни не учился ни в каком колледже, да и в начальной школе наверняка тоже был не слишком хорош. Но, так или иначе, учение начиналось с утра в понедельник.

Точно в назначенное время Король был на своем обычном месте даже раньше меня. Он кивнул, чтобы я подошел и сел рядом с ним. Так я и сделал. Король прошептал:

– Ну какая же рябая кожа у этого умника!

– Рябинок у него там хватает, – ответил я. От отца я знал, что отметины эти были следами оспы, но в то время Король еще не понимал, что это за штука такая – оспа.

Почти вся наша школьная братия в этот день не сильно бралась за науку, потому что ребята глядели не в книжки и тетрадки, а следили за трехногой женщиной, которая появлялась время от времени. Учитель оказался и вправду человеком порядочным, и никто не дрожал перед ним от страха, как боялись бы человека вредного. В конце концов ученики стали относиться к нему хорошо.