Глава 2. Лавгут – наше всё!

Тридцать второй день пятого месяца.

Лавгут Орнийский

Три долгие недели народ Сангерхъема провёл без своего короля. С каждым днём волнения возрастали, люди постепенно начинали задаваться вопросами, связывали таинственный уход монарха в тень с гибелью хранителя монеты на турнире григоров. Некоторые считали, что Орнийский боялся за жизни членов совета, другие придерживались мнения, что он покинул город по неотложным делам, ничего не сообщив. «Возможно, от поддержания инкогнито зависело нечто крайне важное» – думали представители знати и другие подкованные в политике граждане. Может быть, потеря Сиграма Кир’Канэса пагубно сказалась на духовном состоянии короля.

Никто не знал точного ответа, и это играло Лавгуту на руку.

Облачившись в одеяния уличной тени, накинув капюшон, он не раз и не два нарушил собственный приказ сидеть дома до выяснения обстоятельств, и всё благодаря глашатаю Гирнику. Усач умел держать язык за зубами. Некогда приближённый Арвольда Тирана, этот человек знал, как играть на два фронта, всегда ставя превыше всего благополучие Халлендора. И пока умница Тер’Йолиг отсиживался за двоих, Орнийский исследовал город в ожидании подкрепления с островного государства. Король совсем забыл, каким ловким мог быть, если того требовала ситуация. Навыки григора сохранились.

Несколько раз он побывал у северной границы Сангерхъема, дабы послушать, что говорят торговцы; пару вечеров провёл в шумной компании завсегдатаев корчмы у Кернила и был приятно удивлён тамошними настроениями. Таким, как Лавгут, не привыкать к лести и перешёптываниям за спиной, однако все, кто попадался ему на глаза, не зная, что их правитель за ними наблюдает, говорили о том, как сильно любят его и о том, что они абсолютно уверены, что в конце концов в Доме Песен всё будет хорошо. Буквально одной недели хватило, чтобы Орнийский мысленно отругал себя за то, что разуверился в людской преданности. Даже без прямых вопросов подданные, сами того не осознавая, помогали ему.

Например, среди корчмарей прошёл слух о затишье в районе Ветряных мельниц, якобы похищения прекратились. Лавгут связывал эту деталь с уходом знати в тень. Увы, он не мог догадаться, что за исчезновениями граждан стоял Тигиан Янош, кой отбыл вместе с отцом в королевство Тсандер. Информация об их самовольном отъезде разлетелась по всему Стенграду, став достоянием общественности. Монарху следовало наказать проигнорировавшего его приказ Всеотца, но, видят боги, дел и так было по горло. Выговор Мэйлору или нечто большее могло и подождать, ибо Лавгут этим днём направлялся в район Мельниц по особой причине.

Как и неделю назад, он хотел проведать Донсо Четырёхпалого. Этот верный слуга короны из-за несговорчивости графини Ностромо угодил в не самую приятную ситуацию, а именно сидел дома без прикрытия в столь опасное время. Клементы скучали вдвоём, Яноши самовольно покинули Сангерхъем, Гирник прохлаждался с верной ему охраной в лице отряда григоров всех четырёх учений, а королю, кой в душе всё так же был простолюдином, надлежало присмотреть за Донсо. Его дом располагался в центре района. На вид ничего особенного: крепкое двухэтажное сооружение с пластинчатой крышей. Когда-то сам Лавгут жил в похожем доме с десятью братьями по оружию, ибо ученикам-григорам собственного жилья не выделяли по законам ныне покойного Арвольда. Всюду знакомые элементы, чувство ностальгии на каждом шагу… немудрено, что в стенах жилища Донсо монарх чувствовал себя как дома. Воспользовавшись данным ему двумя неделями ранее ключом, он отворил дверь и сразу же услышал крик радушного хозяина со второго этажа:

– Доброго дня! Я вас жду! Мясо стоит на огне! Будет вкусно!

– Здравствуй, мой друг! Спасибо, я как раз проголодался, – ответил Лавгут, заперев за собой дверь и повесив накидку на крючок.

Лестница в доме Четырёхпалого скрипела, едва стоило на неё наступить. Нагрянь к нему недоброжелатель, он бы понял это ещё на первой ступени. Шаги знающих людей были отчётливыми, очень громкими, ведь они все как один понимали, что нет смысла осторожничать – звук всё равно будет слышно. А тот, кто пытался двигаться тихо, создавал особый шум, едкий, пробирающий насквозь своей фальшью.

Лавгут хотел было подшутить над старым другом, но у него отпало всякое желание устраивать розыгрыш, едва он учуял дивный запах мяса. Донсо жарил куриные крылья, своё любимое лакомство. Он никогда не скупился на специи, знал, сколько необходимо держать птицу над углями, и, со слов его постоянных гостей, готовил лучший соус из спелых помидоров во всём Драо. Их образ манил Лавгута наверх.

– Пахнет просто потрясающе! Снова острый соус? Или будет кисло-сладкий?

– Я пока не решил! – отозвался Донсо. – Вы ещё можете повлиять на моё мнение, Ваше Величество!

– Рад это слышать.

Орнийский поднялся на второй этаж и увидел друга, устроившегося у балкона. Мастер-повар использовал его для готовки особо жарких блюд, чтобы дым не скапливался в помещениях.

– Спасибо, что навестили меня! – поспешил Четырёхпалый, разгоняя кучную серость свободной рукой.

– Тебе спасибо, что принимаешь как гостя. Ты выходишь на балкон? Тебя ведь могут увидеть.

– Быть богам впроголодь… Вот поэтому я и тянусь через порог изо всех сил, сидя на этом ужасно неудобном стуле и сгорбившись, как швея, – объяснил Донсо и продемонстрировал, как он через дверной проём подстёгивает угли длинной кочергой.

– Ну и конструкция… Не знал, что ты такой ловкий.

– Я тоже не знал. Признаться вам честно, мой король, жить так очень тяжело. В особенности сложно закупаться продуктами. Приходится доплачивать, чтобы мне всё приносили к порогу. Люди шептаться начинают. Думают, моя отсидка связана с Вашим исчезновением.

– Нельзя винить их в догадливости. Что насчёт лишних убытков, то я всё покрою.

Лавгут встал за спиной Четырёхпалого и положил руки ему на плечи.

– И я очень рад, что с тобой всё в полном порядке. В отличие от твоих владений…

Монарх осмотрелся и глазом знатока оценил обстановку.

– Когда ты последний раз убирался дома? Стены стали серыми от пыли, на подоконниках, небось, слой с ноготь взрослого мужа.

Пусть старина Донсо и хорошо зарабатывал на выпечке хлеба и поддержании порядка в районе Мельниц, жилище его было более чем скромным. Минимум мебели, самые дешёвые подсвечники, лишённые причудливых изгибов, а ковры на полу, чёрные, как доспехи григоров, скорее служили пылесборниками, нежели тщательно продуманными элементами убранства. Чего говорить о стенных, которые так и вожделели стать пристанищем для прожорливых до древесины насекомых? В здравом уме никто и подумать не мог, что здесь жил уважаемый человек, один из самых влиятельных деятелей столицы, своими поступками заслуживший уважение сограждан.

– Вы задавали мне тот же вопрос неделю назад, Ваше Величество, – ответил он и покачал головой влево-вправо, словно попытался стряхнуть пыль с волос. – Я не могу заставить себя заняться уборкой.

– Почему?

– Мои деньги позволяют мне сделать ремонт, а рукам, может, и не хватает по одному пальцу, они тем не менее в состоянии крепко держать метлу. Но я не хочу приводить это место в порядок…

Он вытащил из вязаного мешка у себя под ногами крупный помидор и принялся чистить его ножом.

– Большая тоска захватила меня, понимаете? Сперва проблемы с курильными домами, потом исчезновения хороших людей, моих знакомых. А теперь ещё и Янну-Корру вернулся.

– Об этом стало известно не так давно…

– Так я здесь и не жил почти, Ваше Величество. Мой район – это мой дом. Я могу заночевать в таверне, могу остаться в тёплой кровати любимой женщины. А могу вообще задремать на работе. Только если кого-то надо привести в гости, я вспоминаю об этом месте, и люди так восторгаются моими блюдами, что не обращают внимания на здешнюю разруху. Хотя… тут ещё месяц назад было вполне ничего. Я вызывал сюда свою знакомую, и она за умеренную плату всё прибрала. А теперь её не позовёшь… И с Сиграмом в карты не перекинешься.

– Знаю, – вздохнул Лавгут. – Вы дружили. Говорят, вы очень любили играть в анкор.

– Не то слово! – согласился Донсо, ощутив хлад слёз на своих щеках. – Я очень по нему скучаю, мой король. Он был моим лучшим другом. Мы часто сидели за элем и обсуждали всё на свете. Его жена даже немного ревновала. Но теперь она единственное напоминание о нём. Мы стали с ней переписываться.

– Вы шлёте друг другу письма? Любопытный поворот… А я думал, леди Кир’Канэс не в том состоянии, чтобы писать.

– Она мне почти каждый день пишет. Ей нравится, когда я рассказываю о Сиграме. О наших с ним приключениях и посиделках, и о том, как он, мать его гнать, напивался и забывал, как его зовут. От этого я всегда смеялся во всё горло… Не над ним, а вместе с ним. Он сам понимал, что нельзя так много пить. И кстати…

Четырёхпалый запустил руку в нагрудный карман и вытащил конверт с печатью.

– Её последнее письмо я так и не прочитал. Может, послушаете?

– Не уверен, что мне положено это слышать, – ответил Лавгут, усевшись на диван. – Ваша переписка только ваша. Мне неудобно перед тобой.

– Не стоит, Ваше Величество. Вы король, и вам всё можно.

– Совсем всё?

На лице Орнийского засияла улыбка, кою Донсо приметил, обернувшись к нему.

– Да, совсем всё.

– Арвольд думал точно так же, когда я обезоружил его. Слово в слово помню, что он кричал… «Я истинный король – мне дозволено всё. Ваши судьбы в моих руках, и, если я решу, вы все сгинете в один миг. А ты Орнийский… С тобой даже ничего делать не нужно, ведь ты уже мёртв, как и твоя жалкая родина Орния. Край глупцов, слабаков и бедняков». Именно из-за этих слов я нанёс финальный удар и отрубил ему голову. Для победы в дуэли хватало простого факта лишения оружия, да и я мешкал до последнего… Когда Арвольд упал на землю, мне стало его жалко. Он виделся мне убогим человеком, тем, к кому необходимо проявить снисхождение. Но попытка принизить весь народ Халлендора и мою родину стала для него фатальной ошибкой.

– Я не знал об этом… – молвил Четырёхпалый, обивая уголок конверта о ладонь. – Я всегда думал, что вы без колебаний снесли тирану голову, и он даже ничего сказать вам не успел. А вы, оказывается, нарушили правило дуэли… Воин выпустил меч из рук и потерял не только его, но и голову. Правило дурацкое, но не мы его придумали. К тому же… Там много тонкостей.

– Да уж… тонкостей. Об этой детали знаем только я, Нита, Салливан и теперь ты, мой друг. Ты умеешь хранить секреты, и раз уж мы с тобой в одной яме, окружённые змеями, почему бы не поделиться друг с другом? Ты решил прочитать мне текст письма… Я сказал тебе нечто важное для меня. Да и не стоит отрицать, Сиграм был другом нам обоим. Читай, а я послушаю.

Согласный с монархом во всём, воодушевлённый Донсо распечатал конверт, развернул письмо перед собой и, откашлявшись в кулак, начал зачитывать текст с выражением.

«Доброго дня вам, о дражайший друг по несчастью. В последнем письме вы рассказали об охоте на могучего зверя Клыкача, когда помогали моему супругу впечатлить меня перед днём предложения. На самом деле, пламени в сердце Сиграма всегда было с избытком, посему я не удивлена, что он считал своим долгом одолеть чудовище в мою честь. Лишь Ваше умение метко стрелять из лука помогло Сиграму выжить тогда. Он с превеликой радостью даровал зверю избавление и умолчал о Вашей помощи, ибо таков был ваш уговор. Помню, как он пришёл ко мне и сказал: «Решайся, моя милая». Он сказал… «Я простой смертный и пред тобой теплю надежду на заветное да». Я в тот миг не могла налюбоваться его глазами… Они были такими чистыми и искренними. Как и наша любовь. Спасибо вам, Донсо. Я жду следующей весточки. Ваш друг…»

Даже отдавшись тексту письма всей душой, закрыв глаза, представляя ту сцену, Лавгут ощутил её: еле заметную нотку грубости в голосе Донсо, когда тот дочитывал последние строки. Дойдя до конца, Четырёхпалый уронил письмо и ломаными движениями, с хрустом в костях, словно они сопротивлялись хозяину, схватился за кочергу и широко открыл рот. Он осознавал, что делает. Он пытался кричать, но слова задерживались на языке и тотчас затухали, а руки, возвысившиеся над ним, готовились нанести смертельный удар – прорвать глотку Донсо кочергой и выпустить наружу столп багрянца.

Но Лавгут отреагировал быстрее стрелы, выпущенной когда-то четырёхпалым лучником. Подобравшись к нему, король остановил смертельное орудие в опасной близости от цели. Оно дрожало, противилось, однако Орнийский оказался напористее невидимой оку силы. Заставив Донсо подняться на ноги, он прижал его к стене и резко ударил об неё головой, дабы поддавшийся таинственному мороку ушёл в мир снов хотя бы ненадолго, покуда монарх придумывал план. Он подобрал кочергу с пола и бросил в противоположный угол комнаты, затем принялся искать что-нибудь полезное в вещах хозяина дома. Долго копошиться в чужих пожитках не пришлось: крепкая верёвка лежала в ящике под диваном. Ею правитель Халлендора воспользовался по назначению – связал Четырёхпалого по рукам и ногам.

Засим он начал ждать его пробуждения.