Бубенчики на шапке Бамбелви зазвенели снова, громче, чем прежде. Если бы мне не нужно было держать посох, я бы зажал уши руками. Толкнув локтем Каирпре, я спросил:

– А почему бы тебе самому не испытать на нем действие Зова Мечты?

– Я не могу этого сделать.

– Почему нет?

– Прежде всего, мальчик мой, я не рискну забирать что бы то ни было – тем более одно из Сокровищ – из грота Великой Элузы, где они сейчас хранятся. Оставим это дело тому, кто храбрее меня. Или глупее. Но не в этом главная причина. Дело в том, что я недостаточно мудр для использования рога.

Я удивленно поморгал.

– Недостаточно мудр? Но почему, ведь поэт Каирпре известен во всей этой стране как…

– Как стихоплет, любитель бросаться цитатами, идеалист и дурачок, – перебил он. – «Не стоит высоко ценить меня, мой друг, я ошибаюсь, как и все вокруг». Но я, по крайней мере, достаточно умен для того, чтобы понимать одну вещь: в действительности я знаю очень мало.

– Это просто смешно! Я видел твою библиотеку. Ты прочел столько книг! И после этого пытаешься убедить меня в том, что ничего не знаешь.

– Я не сказал, что не знаю ничего, мой мальчик. Я сказал, что моих знаний недостаточно. Между этими двумя, так сказать, состояниями есть разница. И счесть, что я смогу управляться с легендарным рогом, Зовом Мечты… пожалуй, с моей стороны это было бы проявлением чудовищного гибриса.

– Гибриса?

– Это от древнегреческого слова «хюбрис», которым называли непомерную гордыню, излишнюю, необоснованную самоуверенность. Этот порок в свое время погубил немало великих людей. – Каирпре снова понизил голос до шепота: – В том числе, как мне говорили, твоего деда.

Я окаменел.

– Ты имеешь в виду… Туату?

– Да. Туата. Самый могущественный волшебник из всех, известных жителям Финкайры. Единственный смертный, которому было позволено посетить Мир Иной, чтобы посоветоваться с Дагдой – и вернуться живым. Но даже Туата был подвержен гордыне. Именно она в конце концов послужила причиной его гибели.

Цветущая Арфа внезапно показалась мне тяжелой, как камень, и ремень, на котором висел волшебный инструмент, больно врезался в плечо.

– Как он умер?

Каирпре наклонился ближе.

– Я не знаю подробностей. Никто не знает. Мне известно лишь, что он переоценил собственные силы и недооценил самого страшного прислужника Рита Гавра, одноглазого огра по имени Балор^[5].

Произнося это имя, поэт содрогнулся всем телом.

– Но давай поговорим о более приятных вещах! Друг мой, расскажи об Арфе. Насколько я понимаю, тебе удалось быстро возродить Темные холмы, если ты уже спустился сюда, на равнины.

Я неловко переступил с ноги на ногу, ощупывая узловатую верхушку посоха. Я потер кончиками пальцев бугорки и бороздки набалдашника, и вокруг разнесся аромат смолы хвойного дерева, напомнивший мне о женщине, которая всегда, сколько я ее знал, была окружена благоуханием цветов и трав. Настал момент сказать Каирпре о том, что я собирался сделать. И о том, что я оставил недоделанным.

Набрав полную грудь воздуха, я зказал:

– Я не закончил порученную мне работу на Холмах.

У него дыхание перехватило от неожиданности.

– Не закончил? Случилось что-то непредвиденное? Ты столкнулся с трудностями, какими-то опасностями? Боевые гоблины блуждают на свободе?

Я покачал головой.

– Если у меня и были трудности, то их причиной явился я сам.

Каирпре внимательно смотрел на меня, и его глаза напомнили мне два бездонных колодца.

– О чем ты говоришь?

– О том, что существует нечто гораздо более важное для меня, чем возрождение природы. – Я взглянул поэту прямо в глаза. – Мне нужно найти мать. И доставить ее сюда, на Финкайру.

Во взгляде Каирпре вспыхнул гнев.

– Ты собираешься подвергнуть всех нас опасности из-за детской прихоти?

У меня пересохло в горле.

– Каирпре, не говори так. Я обязательно закончу свою работу. Обещаю! Но мне просто жизненно необходимо увидеть ее снова. И как можно скорее. Неужели я прошу слишком многого?

– Да! Ты ставишь под удар всех жителей острова.

Я попытался сглотнуть ком в горле.

– Элен бросила ради меня все, Каирпре! Она любила этот остров. Любила его всей душой, была привязана к нему корнями своего сердца. Но оставила его ради того, чтобы защитить меня. Когда мы жили в стране Гвинед, я был… ну, я был ее единственным близким человеком. И она была моим единственным другом. Несмотря на то, что я ничем не заслужил ее дружбы.

Я смолк, вспоминая ее печальные песни, ее руки, которые исцеляли любые недуги, ее чудесные синие глаза.

– Мы не всегда ладили, поверь мне. Мы сами не понимали, насколько сильна наша любовь, и все-таки были очень близки. А потом в один черный день я оставил ее в чужом городе, в полном одиночестве. Просто бросил ее. Должно быть, она сейчас очень несчастна в холодной каменной комнате. А может, она заболела или попала в беду. Я сильно нуждаюсь в ней, но мне кажется, она нуждается во мне еще сильнее.

Выражение лица Каирпре немного смягчилось. Он положил руку мне на плечо.

– Послушай, Мерлин. Я тебя понимаю. Сколько раз я сам мечтал вновь встретить Элен! Но даже если мы оставим в стороне проблему Темных холмов, ты должен понять одну вещь. Вызвать сюда человека из мира, лежащего по ту сторону туманной завесы… я бы сказал, это очень опасная, крайне опасная затея.

– Почему ты так в этом уверен? Я совершил плавание отсюда до Земли дважды, и море пощадило меня.

– Дело не в море, мальчик мой, хотя морское путешествие, безусловно, рискованно. Финкайра – особенный остров, он ведет себя по-своему, у него есть собственные законы, о которых смертные могут лишь догадываться. Говорят, даже сам Дагда не в состоянии предсказать, кому и когда будет позволено пройти сквозь завесу мглы.

– Я в это не верю.

Поэт помрачнел.

– Того, кто приходит сюда из внешнего мира, подстерегают неведомые опасности, но и сам пришелец, в свою очередь, представляет опасность для обитателей Финкайры. – Каирпре задумчиво прикрыл глаза. – Мне кажется, ты до сих пор не понял. Любой, кто появляется здесь – пусть даже это будет крохотный мотылек, – может изменить равновесие жизни на Финкайре, что повлечет за собой неслыханные разрушения.

– Ты ворчишь, прямо как Домну, – упрекнул я поэта. – Ты хочешь сказать, что я принесу гибель Финкайре и всем ее жителям?

Он кивнул на деревенские ворота, которые больше не озаряло золотое вечернее солнце. За воротами тянулись бесконечные Темные холмы, похожие на волны в бурном море.

– Возможно, так и будет. Особенно если ты бросишь начатое на середине.

– Значит, ты мне не поможешь?

– Даже если бы я знал, как тебе помочь, я бы отказался. Ты всего лишь мальчик. И к тому же ты не настолько умен, как я решил сначала.

Я стукнул посохом по земле.

– Но я обладаю властью заставить Арфу петь, разве не так? Ты же сам сказал на Большом Совете, что я наделен сердцем волшебника. Возможно, я наделен также способностью перенести сюда мать.

Каирпре стиснул мое плечо с такой силой, что я поморщился.

– Не говори такого, даже в шутку. Для того чтобы стать настоящим магом, мало родиться со способностями к волшебству. Магу необходимы вдохновение, интуиция, жизненный опыт. Кроме того, тебе понадобятся знания – обширные знания о законах космоса и магическом искусстве. Но прежде всего ты нуждаешься в мудрости, ибо только мудрость сможет подсказать тебе, когда воспользоваться своим искусством, а когда стоит воздержаться. Волшебник обязан благоразумно применять свое могущество, в точности так же, как искусный воин должен осторожно обращаться с луком и стрелами.

– Я говорю с тобой не о стрелах. Я говорю об Элен, своей матери. – Я расправил плечи. – Если ты мне не поможешь, я найду другой путь.

На лбу Каирпре снова появились морщины.

– Настоящий волшебник должен обладать еще одним качеством.

– Каким же? – нетерпеливо воскликнул я.

– Скромностью. Выслушай меня хорошенько, мальчик мой! Оставь свою безумную затею. Возьми Арфу, возвращайся к мирным трудам в Холмах. Ты даже не представляешь, чем рискуешь.

– Я готов рискнуть всем на свете, лишь бы вернуть ее.

Бард поднял глаза к небу.

– Помоги мне, Дагда! – И, снова взглянув на меня, спросил: – Как же мне заставить тебя понять? Есть такая пословица, старая, как сам этот остров. В ней говорится, что лишь мудрейшая раковина с Берега говорящих раковин может провести человека сквозь магический туман. Звучит это очень просто. И тем не менее ни один маг за всю историю острова – даже Туата – ни разу не осмелился испытать судьбу. Неужели даже это не отпугивает тебя?

Я усмехнулся.

– Нет. Но ты подал мне интересную мысль.

– Мерлин, одумайся! Ты не должен этого делать. Помимо всех опасностей, о которых я только что говорил, существует еще одна угроза – лично для тебя. Если ты попытаешься привести в действие такие могущественные чары, Рита Гавр сразу поймет, где именно ты находишься, и, боюсь, этим дело не ограничится. Когда он вернется в этот мир, полный злобной решимости подчинить себе Финкайру и Землю, он начнет искать тебя. Попомни мои слова.

Я поправил ремень Арфы.

– Я его не боюсь.

Каирпре приподнял кустистые брови.

– В таком случае лучше тебе приступить к своему сумасшедшему предприятию прямо сейчас. Поскольку ты наделен непомерной гордыней, месть для Рита Гавра будет особенно сладкой. Он превратит тебя в раба, точно так же, как твоего отца.

Я отпрянул, словно меня ударили.

– Ты хочешь сказать, что я ничем не лучше Стангмара?

– Я хочу сказать, что ты уязвим. Если Рита Гавр не прикончит тебя сразу, он попытается обратить тебя в рабство.

Когда мой собеседник произносил последние слова, на нас упала чья-то тень. Резко обернувшись, я очутился лицом к лицу с Бамбелви. По-видимому, он уже закончил свое выступление и приблизился к нам в то время, пока мы были поглощены разговором и не замечали, что нас подслушивают. Он неловко поклонился, и шутовской колпак свалился на землю с неприятным металлическим звоном. Бамбелви поднял шапку и, втянув голову в плечи, обратился к Каирпре:

– У меня ничего толкового не вышло, да?

Каирпре, не сводя с меня горящего взгляда, отмахнулся от шута.

– Потом это обсудим. Сейчас я занят – видишь, я разговариваю с мальчиком.

Повернув ко мне лицо, украшенное множеством отвисших подбородков, Бамбелви печально спросил:

– Тогда ты мне скажи. У меня что-нибудь получилось или нет?

Я решил, что, если отвечу, он от нас отвяжется, и сердито буркнул:

– Нет, нет. Ничего у тебя не получилось.

Но он не ушел. А продолжал стоять рядом и с угрюмым видом тряс головой, отчего бубенчики на шапке оглушительно гремели.

– Значит, я свое выступление провалил. Истинная правда, истинная правда, истинная правда.

– Мерлин, – сердито прорычал Каирпре. – Послушай меня! Я лишь хочу тебе помочь.

Кровь бросилась мне в лицо.

– Помочь мне? А когда ты в прошлый раз пытался отговорить меня идти в Черный замок, ты тоже хотел мне помочь? Или когда ты скрыл от меня, что Стангмар – мой отец?

Поэт поморщился.

– Я не сказал тебе о твоем отце потому, что испугался. Я боялся, что, узнав ужасную правду, ты сломаешься и в душе у тебя навеки останется незаживающая рана. Боялся, что это знание заставит тебя усомниться в себе или даже возненавидеть себя. Возможно, я ошибся, как ошибся, думая, что тебе не под силу будет разрушить замок. Но сейчас я прав! Прошу тебя, возвращайся в Темные холмы.

Я бросил взгляд на деревенские ворота. Солнце село, деревянные столбы погрузились во тьму и теперь напоминали черные могильные камни.

– Сначала я пойду на Берег говорящих раковин.

Прежде чем Каирпре успел ответить, Бамбелви откашлялся, и его многочисленные подбородки затряслись. Затем он театральным жестом закутался в плащ.

– Я иду с тобой.

– Еще чего! – возмущенно воскликнул я. – Мне не нужны попутчики.

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда. Но я все равно пойду.

В темных глазах Каирпре сверкнули коварные огоньки.

– Мерлин, ты пожалеешь о своем решении скорее, чем я думал.