Часть первая

Глава 1
Спаситель

Добравшись до вершины холма, я взялся за ремень, на котором висела Цветущая Арфа, и подтянул его повыше. Первые лучи солнца, появившиеся из-за горизонта, раскрасили облака алыми и багровыми полосами. Рубиновые отсветы озарили далекие вершины, и казалось, что огонь охватил группу стройных, высоких деревьев, которые торчали на гребне черной горы, подобно поднявшимся дыбом волоскам. Хотя деревья были ярко освещены, сами холмы по-прежнему лежали в тени – в тени того же цвета, что и хрупкие стебли травы, шуршавшие под ногами. Цвета запекшейся крови.

Но несмотря на все это, я улыбался, шагая по склону холма, по мертвой траве. Я не замечал пронизывающего ветра, который насквозь продувал мою коричневую тунику и обжигал лицо. Меня согревала радость, которую приносила работа. Работа, которой я был поглощен в течение последних трех недель. Работа по возвращению жизни этим землям.

Точно так же, как сделал это много лет назад великий волшебник Туата, отец моего отца, я пронес Арфу через мертвые пепелища, останки полей и лесов. Подобно Туате, я уговорил земли снова ожить – должен добавить, что я сам удивился тому, как легко это у меня получилось. С каждым днем Арфа все более охотно откликалась на мои прикосновения. Казалось, ей не терпелось выполнять мои просьбы. Словно все эти годы, со времен Туаты, она ждала меня.

Конечно, несмотря на поразительные успехи, я прекрасно понимал, что не являюсь волшебником. Я едва был знаком с основами магии. Я не смог бы и дня продержаться в качестве ученика у мага, подобного Туате. И все же… я не был простым мальчиком. Я спас свою подругу Рию от верной смерти в темнице Стангмара. Я разрушил его замок. И тем самым разрушил планы его хозяина, Рита Гавра. И поэтому мне казалось вполне логичным, что Большой Совет доверил Арфу мне. И то, что Арфа мне повиновалась.

Приближаясь к погруженному в тень выходу горной породы, я заметил у его подножия русло пересохшего ручья. Было ясно, что эта лощина много лет не видела ни капли воды. Жалкие остатки почвы, которые не унесло ветром, спеклись, потрескались и выглядели безнадежно, словно труп, иссушенный солнцем пустыни. Здесь нельзя было найти никаких признаков жизни, за исключением одинокого хилого деревца с облезшей корой, на котором не осталось ни единого листа. Здесь больше не было растений. Не было насекомых. Не было животных.

Уверенно улыбаясь, я потер узловатую верхушку своего посоха, ощупал глубокие бороздки в дереве, вдохнул смолистый аромат древесины тсуги. Я положил посох на землю, снял с плеча кожаный ремень с Арфой, стараясь при этом не задеть шнурок, на котором висел мешочек с травами, полученный на прощание от матери. Держа Арфу в левой руке, я некоторое время разглядывал замысловатые узоры в виде цветов и листьев, украшавшие ее резонатор, искусно сделанные инкрустации из ясеня, отверстия в деке, расположенные на строго выверенном расстоянии друг от друга. Струны из козьих кишок тускло поблескивали в лучах утреннего солнца. Рама, соединявшая корпус с колонной, была изящно изогнута, словно лебединая шея. Когда-нибудь, пообещал я себе, я научусь делать такие же арфы.

Порыв ветра заставил меня вздрогнуть, и я кончиками пальцев провел по струнам. Полилась волшебная музыка, которая утешила меня и пробудила в сердце радость. Такой радости я не испытывал давным-давно, с тех времен, когда слушал пение матери. Я обошел с Арфой дюжины холмов, но мне ничуть не наскучила эта прекрасная мелодия. Я знал, что могу слушать ее вечно.

Крошечный росток папоротника показался из земли и начал набирать силу. Я снова провел пальцами по струнам Арфы.

Склон холма ожил. Сухая трава сменилась молодыми, гибкими зелеными стеблями. На дне лощины зазвенел ручеек, питая иссохшую землю. Маленькие бутоны, покрытые каплями росы, стремительно раскрывались, и мгновение спустя берега ручья уже были усыпаны голубыми цветами. В воздухе плыл чудесный аромат – смесь запахов лаванды, тимьяна и кедра.

Слушая мелодию Арфы, разносившуюся над холмом, я наслаждался и мелодией ароматов. Но вдруг мне расхотелось улыбаться – я вспомнил запах, исходивший от целебных трав моей матери. Сколько же времени прошло с того дня, как я в последний раз вдыхал его! Еще до моего рождения Элен Сапфировые Очи усердно собирала и сушила цветочные лепестки, семена, листья, корни, стружки коры. Она готовила лечебные снадобья. Однако время от времени мне приходило в голову, что она окружала себя лечебными травами лишь потому, что любила их ароматы. Как и я. Кроме укропа, от запаха которого я всегда начинал чихать.

Но гораздо больше радости, чем ароматы растений, собранных мамой, мне приносило само ее общество. Она всегда старалась, чтобы я чувствовал себя любимым, чувствовал себя в безопасности. Даже в те моменты, когда жизнь не позволяла ей этого. Увы, так случалось слишком часто. Она заботилась обо мне все эти трудные годы в Гвинеде, стране, которую другие люди называли Уэльсом, и никогда не требовала благодарности. И даже в те дни, когда она замыкалась в себе и молчала, в надежде оградить меня от прошлого, а я буквально задыхался от ярости, не понимая, почему она не отвечает на мои вопросы об отце… Даже когда я в гневе и смятении пытался отомстить ей и отказывался называть ее словом, которое она больше всего на свете желала услышать от меня, – даже тогда я любил ее.

А сейчас, когда я, наконец, понял, что она сделала для меня, чем пожертвовала, у меня не было возможности поблагодарить ее. Она была далеко, бесконечно далеко, за стеной тумана, за океаном, за скалистыми утесами страны Гвинед. Я не мог прикоснуться к ее руке. Я не мог назвать ее этим словом: матушка.

На ветке дерева защебетал кроншнеп, и я вернулся мыслями к настоящему. Это была жизнерадостная песня, полная ликования! Я снова тронул струны Арфы.

У меня на глазах дерево начало оживать. На ветвях сформировались почки и бутоны; почки тут же распустились, развернулись сморщенные зеленые листочки, и среди них оказался неизвестно откуда взявшийся рой ярких бабочек. Гладкая кора покрывала теперь ствол и ветви дерева. Корни, казалось, зашевелились в земле, вцепились в берег ручья, который стремительно бежал с холма.

Это был бук. Я ухмыльнулся, глядя на сильные ветви, устремлявшиеся к небу. Ветер шевелил серебристые листья. Почему-то всякий раз, когда я смотрел на буковое дерево, в душе воцарялось ощущение мира, покоя, я чувствовал в себе некую новую силу. И вот сейчас я спас бук от смерти. Я вернул ему жизнь. Так же, как и всему этому холму, – подобно многим другим до него. Я почувствовал себя всемогущим. Большой Совет сделал правильный выбор, подумал я. Да, я действительно наделен сердцем волшебника!

Вдруг я заметил свое отражение в лужице, образовавшейся среди корней дерева, у берега ручья. Увидев лицо, покрытое шрамами, неподвижные, безжизненные, незрячие глаза, я помрачнел. Что же сказала о моих глазах Риа в день нашего знакомства? «Твои глаза напоминают мне две звезды, скрытые за облаками». И мне ужасно захотелось видеть, видеть мир собственными глазами, как прежде.

Конечно, видеть при помощи магического дара было лучше, чем оставаться слепым. Я знал, что до самой смерти буду помнить тот чудесный миг, когда обнаружил, что могу видеть окружающий мир, лишившись обычного человеческого зрения. Но все же «ясновидение» никак не могло заменить настоящие глаза. Цвета были тусклыми, мелкие детали – нечеткими, тьма подступала со всех сторон. Я готов был отдать все, что угодно, лишь бы вернуть себе обычное зрение! Мои глаза пострадали от огня, они стали бесполезными, и все же я знал, что глаза у меня есть. Они ежечасно напоминали мне обо всем, что я потерял.

А я потерял так много! Мне было всего тринадцать лет, а я уже лишился и матери, и отца, и дома – точнее, тех нескольких мест, которые считал домом, – а кроме того, навсегда ослеп. В памяти прозвучали слова матери: она, пытаясь меня подбодрить, спрашивала, не приобрел ли я взамен чего-нибудь нового. Но чем это было? Возможно, смелостью и способностью существовать на свете в одиночестве. И возможностью спасти пораженные смертельной болезнью земли Финкайры.

Я снова повернулся к буковому дереву. Я уже «оживил» немалую часть Темных холмов – начиная с развалин Черного замка, который теперь превратился в священный круг камней, и почти до северной границы болота Призраков. Я намеревался в течение следующих нескольких недель закончить работу в этой местности, после чего можно было перейти к Ржавым равнинам. Несмотря на то что Финкайра изобиловала чудесами и загадками, это был, в конце концов, всего лишь небольшой остров.

Поставив Арфу на землю, я приблизился к буку. Приложил ладони к гладкой серебристой коре, раздвинул пальцы и почувствовал биение жизни внутри могучего ствола. Затем, сложив губы трубочкой, я негромко свистнул. Дерево задрожало, словно освобождаясь от невидимых пут. Ветви зашевелились и зашелестели, издавая звук, очень похожий на мой свист.

Я кивнул сам себе, довольный достигнутыми успехами. Свистнул еще раз. И дерево вновь ответило мне. Однако на этот раз оно не просто содрогнулось. Потому что я отдал ему приказ.

«Склонись. Склонись до самой земли». Я хотел забраться на его самую высокую ветку. Затем я собирался приказать дереву распрямиться и поднять меня на недосягаемую высоту. С самого раннего детства, сколько я себя помнил, я любил смотреть на лес с верхушек деревьев. В любую погоду. Но мне всегда приходилось лезть туда самому – до сегодняшнего дня.

Медленно, словно с неохотой, поскрипывая и громко шурша листвой, высокое дерево начало сгибаться. От ствола откололся кусок коры. Я поднял голову, глядя на ветки. Пока дерево склонялось передо мной, я выбрал себе «сиденье» – выемку в стволе вблизи верхушки.

Вдруг до меня донесся свист. Дерево перестало клониться и начало так же медленно выпрямляться. Это рассердило меня, и я повторил приказ. Дерево замерло, затем снова склонилось ко мне.

И вновь над лугом разнесся свист. «Услышав» его, дерево перестало повиноваться мне и собралось вернуться в прежнее положение.

Я почувствовал, как кровь прилила к щекам от гнева и возмущения. Как это возможно? Я впился ногтями в кору, собрался снова повторить приказ и в этот момент услышал мелодичный смех, похожий на звон колокольчика. Резко обернувшись, я увидел девочку в одежде из листьев, с серо-голубыми глазами и густыми волнистыми каштановыми волосами. Блестящие лозы обвивали ее стан, словно она сама была деревом. Она смотрела на меня и смеялась, подбоченившись и положив руки на пояс, сплетенный из трав.

– Риа! Я должен был догадаться.

Она склонила голову набок.

– Ты так быстро устал от разговоров на языке бука? Ты снова говоришь как кельт.

– Я бы продолжал говорить с буком, если бы ты нас не перебила.

Риа тряхнула каштановыми локонами, в которые были вплетены ветви с листьями.

– Я не перебивала. Я лишь помешала тебе приказывать дереву.

Я в раздражении взглянул на бук, который снова стоял совершенно прямо; лишь серебристые листья едва заметно шевелились на ветру.

– Оставь меня в покое, ладно?

Она снова тряхнула волосами.

– Тебе нужен опекун и проводник. В одиночку ты можешь заблудиться. – Она озабоченно посмотрела на бук. – Или натворить глупостей.

Я недовольно поморщился.

– Ты мне не опекун! Это я пригласил тебя присоединиться ко мне, помнишь? И не думал, что тебе придет в голову мне мешать.

– А когда я начала учить тебя языку деревьев, то не думала, что тебе придет в голову использовать эти знания, чтобы причинять им боль.

– Причинять боль? Разве ты не видела, что я делал?

– Видела. И мне это не нравится. – Риа, топнув ногой, придавила к земле несколько травинок. – Непочтительно – и опасно – заставлять деревья сгибаться до земли. Ведь так можно повредить ствол и ветви. Дерево вообще может сломаться. Если хочешь посидеть на дереве, ты должен забраться на него сам.

– Я знаю, что делаю.

– В таком случае, за последние три недели ты ничему не научился! Разве ты забыл первое правило разговора с деревьями? Выслушай, прежде чем говорить самому.

– Просто стой и смотри. Я покажу тебе, что научился многому.

Риа приблизилась и больно стиснула мне локоть.

– Иногда ты напоминаешь мне несмышленого ребенка. Столько самоуверенности на пустом месте!

– Прекрати поучать меня, – рявкнул я. – Я спас это дерево! Я вернул его к жизни! И имею право приказать ему наклониться, если мне нужно.

Риа нахмурилась.

– Нет, Мерлин. Не ты спас дерево. – Она отпустила мою руку и указала на музыкальный инструмент, лежавший на траве. – Это сделала Цветущая Арфа. Ты – всего лишь тот, кому позволили играть на ней.