Глава 4 И всё же о детстве

22 января 2021 года, пятница, село Беловское

Я редко вспоминаю детство. Многое не помню, потому что детская память устроена так, что мы чаще всего запоминаем не сам факт, а то, что и как нам потом об этом рассказывали родители или бабушка. От многократных повторений всё оседает в памяти надолго. Я совсем не помню, как пошла в школу. Кто меня отводил, собирал, покупал или шил форму, как познакомилась с первой учительницей, дарила ли ей цветы… А вот как училась заново ходить в пять лет, после операции на ноге, помню. Потому что бабушка всё время сокрушалась по поводу того, что я на всю жизнь могу остаться калекой. Как это произошло? Мы всей семьёй, отец, мама и мы, трое, мал-мала меньше, ездили летом в деревню, что в Архангельской области, где жили бабушка и дедушка по отцовской линии. Что случилось с ногой, я не знаю, но выше колена образовался большой нарыв или свищ. Когда мы вернулись домой, мама отвезла меня к доктору. Оперировали под местным наркозом в поликлинике. Я помню, что сильно кричала, а маму, которая переживала под дверью и хотела попасть в операционную, туда не пускали. Потом три месяца меня возили на детской коляске, нога не действовала. И вот перед Новым годом мне что-то пообещали, если я пройду несколько шагов от отца к маме. И я их сделала, эти первые шаги! Помню, что мама плакала от счастья…

Как и когда получилось так, что моя сострадательная и мягкосердечная мама потом нас предала? Да и себя тоже. Как говорят в народе, жизнь пустила под откос.

Недавно перебирала старые архивы и нашла свою публикацию в журнале «Семья и школа» за 1988 год под псевдонимом Т. Павлова. Статью в редакции назвали «Объяснение в ненависти». Наверное, моим потомкам пришла пора узнать хоть частицу правды о моём детстве. Больно, даже спустя столько лет. Но надо.

«Мне кажется, что повзрослела я рано. Но из самого раннего детства почти ничего не помню. По рассказам бабушки Паши, в семье было всё нормально. Но как нормально? Отец работал, а мама сидела дома с тремя детьми. Она очень любила нас, была мастерицей на все руки – что сшить, что связать, что пироги испечь! А как красиво пела под гитару! Помню отчётливо, сколько у меня было радости, когда она сшила пальтецо для моей куклы. А как переживала, когда мне делали операцию на ноге… Мама была общительная, к ней тянулись соседи, она могла поговорить с каждым по душам, поделиться всем, что у неё было. Мягкая, чуткая, отзывчивая на чужую беду…

Как бы в противовес матери отец – человек угрюмый, жёсткий, молчаливый и необщительный. Он очень любил деньги, питал к ним какую-то патологическую страсть. Болезнь? Он, насколько я помню, всегда искал пути подзаработать на стороне, особо не выбирая средства, честным или нечестным путём. На этой почве у них с мамой часто возникали ссоры, а потом и бурные скандалы. Он выделял ей на хозяйство какие-то гроши, а сам складывал деньги на сберегательную книжку. Чтобы иметь больше левых доходов, он из депо перешёл работать проводником дальнего следования. И он придумал ещё один способ подработки – заставлял маму варить яйца для продажи пассажирам, печь пирожки, плести хозяйственные «авоськи»… Если она пыталась возражать, то кричал на неё и требовал беспрекословного подчинения. Уезжал на два дня и больше, а по возвращению либо молчал, либо кричал.

До сих пор помню страх, который я испытывала перед тем, как обратиться к отцу с какой-либо просьбой, а особенно с денежной. Этот суровый взгляд исподлобья… Помню, как мама умоляла его оставить работу проводника! До неё начали доходить слухи об его изменах. Но отец был непреклонен! Думаю, если бы он тогда уступил, жизнь наша не была бы такой невыносимой…

Но всё по порядку. Частенько после поездки отец приводил с собой сослуживцев и приказывал маме накрывать на стол, усаживал и её выпить, как бы она ни отказывалась.

– Что ты, дрянь такая, ломаешься! Сказал муж пить, значит – пей! Ничего с тобой не случится!

Но мне сейчас кажется, а достоверно я никогда не узнаю, что начиналось всё именно с первой проклятой рюмки водки.

В нашем небольшом домике постоянно находились какие-то посторонние люди, что-то обсуждали и обмывали. Отец продолжал работать проводником, а мама, наверное, ему назло, тоже стала уходить куда-то, оставляя на моё попечение братьев. Возвращалась иногда поздно, весёлая и возбуждённая. Я как-то услышала упрёк бабушки:

– Лида, дочка, что же ты делаешь? Брось это, пока не поздно, одумайся!

Только когда маму принесли домой невменяемую, а как оказалось, в стельку пьяную, я поняла, о чём говорила бабушка.

Утром мать встала совершенно разбитая и смотрела на нас виновато. Мы, трое детей, подошли к ней, гладили по голове и умоляли больше никогда так не напиваться. Она дала нам честное слово, приготовила вкусный обед, а потом мы все вместе пошли на вокзал встречать отца из поездки. На душе у меня посветлело.

Но состояние блаженства и относительного спокойствия продолжались совсем недолго. Мать стала раздражительная, она злилась по пустякам, её, как магнитом, тянуло куда-то. Лишних денег отец перед поездкой не оставлял, и в ход пошли наши детские вещи, которых из-за скупости отца было не так уж и много. Мать продавала всё, что можно было, чтобы купить выпивку.

Мы, я имею в виду своих братьев, стали часто оставаться одни, бабушка тоже где-то работала, а жила по соседству. Вся забота о братьях легла на мои хрупкие и худые плечи, мне в десять лет пришлось научиться готовить, стирать руками, шить, штопать, топить печку и приносить в вёдрах на плечах воду. Жизнь – хорошая, но суровая школа. Иногда в доме не было даже хлеба! Голодные глаза младшего братика заставляли искать выход. Мы собирали в кустах и на газонах бутылки, сдавали их и покупали что-нибудь поесть. И при этом знали, что у отца на книжке лежали немалые деньги…

Мне было мучительно больно и стыдно рассказывать в школе о своей семье горькую правду, но наш неухоженный вид опытному педагогу говорил сам за себя. Учителя несколько раз приходили к нам домой, но матери ни разу не застали. Да и отец почти всё время был в поездках. Когда родители встречались, то на наших глазах происходили бурные сцены выяснения отношений, часто с матом и дракой. Отец пытался таким способом прекратить пьянство матери, она же его просила и даже умоляла оставить работу проводника. Она говорила, что тогда всё наладится. Бабушка иногда вмешивалась, нас жалела, подкармливала, увещевала обоих родителей… Всё тщетно! Вся наша жизнь катилась в тёмную пропасть, дна которой мы ещё не видели.

Года через два такой жизни отец подал на развод, но их не развели, а дали время подумать. Всё-таки трое детей! Опять у меня, маленькой девочки, затеплилась надежда на перемену в жизни. Отец с матерью после суда шли обновленные, в приподнятом настроении. Отец даже преподнёс нам, детям, подарки: кисточки и краски, чего раньше никогда не делал.

Некоторое время в семье всё было хорошо. Мама до блеска вымыла наш маленький домик, сшила обновы, купила обувь. Но потом всё пошло по-старому. Мать приходила пьяная, отец её бил до крови. Обозленные, они скандалили, не выбирая выражений и не стесняясь детей.

Как-то, вернувшись из очередной поездки и не застав дома мать, отец посмотрел на нас пристальным, каким-то особенным взглядом, а потом, ничего не сказав, ушёл. Мы не заметили, когда он перекрыл трубу топящейся печки. Видимо, в порыве отчаяния решил избавить своих детей от безысходной жизни, но нас спасла квартирантка, вовремя пришедшая с работы. Мне и самой потом часто приходила мысль о самоубийстве, и только жалость к братьям и бабушке останавливала меня. Да, это было действительно так и не написано для красного словца.

Я росла ребенком впечатлительным, ранимым, мне всё время казалось, что окружающие люди смеются надо мной. А это было так же невыносимо, как и пьянство матери. В школе у меня не было друзей. Замкнутая, хуже всех одетая, я не привлекала одноклассников, а жалость не выносила. Но, вопреки всему, училась я отлично, а потом школу окончила с золотой медалью. Уже в десять лет я поняла, что только сама должна воспитывать себя. Была уверена, что надеясь на свои силы, я смогу сделать свою жизнь не такой, как у родителей.

Бабушка «била во все колокола». Она ходила на работу к отцу, была у депутата, пробовала устроить мать на работу, но более месяца та нигде не держалась. Тогда отец решился на последнее средство: принудительное лечение. Четыре месяца ожидания и надежды тянулись до бесконечности долго. Мы всей семьей проведывали маму, искренне верили в её выздоровление. Как она была ласкова с нами! Клялась вернуться к человеческой жизни, просила у нас всех прощения. И вот настал день выписки, радостный и светлый, который к вечеру стал самым горьким в моей жизни. Мы вместе с отцом поехали за мамой, она надела новое платье небесно голубого цвета, была красивая, приветливая и добрая. Дома говорили о будущем, строили планы. А потом, как назло, отцу надо было в поездку. Мы его проводили и собрались посидеть с мамой. Но её снова по-старому потянуло куда-то! Она отпросилась сходить к подруге, а вечером пришла опять навеселе.

Чаще стал выпивать и отец. Как-то бабушка взяла меня, и мы пошли в детскую комнату милиции. Комиссии неоднократно приходили к нам домой, в школу, беседовали с отцом, матерью и бабушкой. Сыпались привычные обещания, что жизнь наладится, что дети будут присмотрены. В конце концов у отца лопнуло терпение, он стал собирать документы в суд с ходатайством о лишении матери родительских прав. Дело разбирали долго, изучали со всех сторон, а потом суд вынес решение: «Лишить материнства и выслать из города за тунеядство и пьянство». Какой страшный приговор! Но мне тогда казалось, что это единственное средство, которое со временем вернёт мне мать (даже сейчас не могу читать об этом без слёз).

В глубине души я очень любила её. Так сильно и беззаветно способен любить только ребёнок. Я до конца верила, что мы ещё будем жить счастливо. Писала ей в Читу письма, рассказывала о себе, братьях и отце. Надо отметить, отец работу проводника так и не бросил, оставлял нас одних на два дня, выделяя на хлеб деньги по 16 копеек. Мы были по-прежнему плохо одеты, не воспитаны, не знали элементарных правил поведения в обществе. Мы были предоставлены сами себе. А как хотелось общаться с друзьями и со сверстниками! Мне очень хотелось иметь хоть одну понимающую душу…

Прошло совсем немного времени, и отец стал поговаривать о новой женитьбе. Несмотря на то, что я любила маму, мне очень хотелось тепла и ласки, хотелось, чтобы мы жили как все нормальные семьи.

Мачеха была молода, на двенадцать лет моложе отца. Я допускаю мысль, что шла она к нам с хорошими, добрыми намерениями, но у неё ничего не получилось. Трое детей уже со своими взглядами на жизнь, не простыми характерами, привычками, совсем заброшенные в смысле воспитания. Здесь нужен был сильный, мудрый и чуткий человек, а пришла женщина грубая и деспотичная. Вскоре у них появились свои дети, а мы были по- прежнему никому не нужны.

Окончив школу с золотой медалью, я поехала поступать в Сибирь, в университет, поближе к тому месту, где жила на поселении мама. Но судьба посмеялась надо мной! Почти в то же время мать освободили, и она вернулась домой в Ставрополь. Я терпеливо ждала каникул и боялась долгожданной встречи.

По дороге домой от вокзала мы с младшим братом, который пришёл встретить меня, увидели мать с собутыльницами и снова пьяную. Она бросилась ко мне: «Доченька, какая ты выросла большая!». И сердце моё разорвалось на части от горя, бессилия и ощущения невосполнимости последней потери. И я больше не выдержала: «Я ненавижу тебя, ненавижу, у меня больше нет матери! Зачем ты родила меня на свет? Зачем?».

Боль от воспоминания этой сцены не прошла до сих пор.

Давно нет на свете бабушки, мамы, отца, мачехи и многих старших родственников. Что было на самом деле, а не то, что мне казалось или запомнилось – теперь никто не расскажет правды.

Но ведь было и что-то хорошее в моём детстве! В шестидесятые годы зимы стояли снежные и морозные. От школы, где мы учились, был крутой спуск, там располагался частный сектор и жили мои одноклассники. Сколько раз мы на санках скатывались с этой горки! Домой приходили с обледеневшими валенками, шароварами, варежками и даже шапками. И не болели! И никто нас не ругал и не загонял домой. Сколько счастья было, когда летели с горы на деревянных санках, которые сделал отец, и обгоняли кого-нибудь! А если не было санок, спускались на картонке, пока она не сотрётся до дыр. А ещё мы в мешочках носили чернильницы-непроливайки и размахивали ими, чтобы убедиться, что чернила не проливаются. Иногда проливались, и тогда на снегу мы видели синие пятна. Хохотали от души! Помню ещё один из праздников 8-е марта, когда отец подарил мне набор для вышивки крестом… Хотелось бы сейчас вернуться в детство? Нет. Но вспомнить хорошее приятно! А на санках года два назад я каталась с внуками. Как же хорошо! Сейчас они подростки, и уже санки их не привлекают.