Мало того, что она несовершеннолетняя, но я бы не подумал, что бармен может сделать буравчик с водкой и лаймом даже ради спасения души. Она держит стакан на просвет, поворачивая его то так, то эдак, чтобы цветные лучи прошли сквозь густую жидкость. Лотти сидит в одиночестве в одном конце бара, при этом около двадцати парней собрались на другом конце. Она их пугает. На ней порча Вельмы Кутс и Старухи.

Я разглядываю Лотти Мэй. Звериные головы тоже ее разглядывают. Парни спокойно пьют свое пиво, время от времени бросая на нее подозрительные взгляды. Когда она смотрит по сторонам, ребята отворачиваются.

Встаю, сажусь рядом с ней и заказываю еще два водочных коктейля. Несколько лет не пил ничего подобного и не могу припомнить, нравились ли они мне. Бармен берет мой полтинник, держась на расстоянии вытянутой руки, и ведет себя так, словно банкнота может его укусить. Резко складывает бумажку и кладет сдачу так близко к своей стороне стойки, что бо́льшая ее часть падает к его ногам.

Теперь ему придется наклониться за сдачей, и мы с Лотти Мэй окажемся вне поля его зрения. Он представляет себе, что сейчас я дотянусь, схвачу его за горло и выколю глаза. От одной мысли об этом бармен начинает хватать воздух. Он отходит, выгребает деньги из кассы и кладет передо мной. Меня так смешат его ужас и неуклюжие телодвижения, что я оставляю ему всю сдачу в качестве чаевых, но он уже переместился на другой конец стойки к остальным.

Делаю глоток и чуть не давлюсь. Лотти Мэй хихикает, хотя до сих пор даже не смотрела на меня. Интересно, какова ее миссия на сегодняшний вечер и являюсь ли я ее частью?

Ее короткие черные волосы уложены перьями. Последний раз, когда я ее видел, шел ураган из душ, и мы оба промокли насквозь. Теперь, без драматизма ударов молний и трагизма песнопений ведьм, мы можем встретить поворот колеса судьбы.

Она опять смеется невпопад, и я внезапно осознаю, что девушка пьяна до бесчувствия.

– Лотти Мэй?

– Ты спрашивал меня, на чё я готова. Вот чё ты меня спрашивал.

Она так невнятно выговаривает слова, что они сливаются. Все, что в ней было, она выдыхает за раз. Похоже, там скопилось много.

– Ну так вот, ответ, что ты ждал. Я щас на всё готова.

– Забудем.

Она трясется как от смеха, плечи вздрагивают, но смешков не слышно.

– Значит, не можешь.

– Думаю, ты можешь.

– Нет-нет, так оно неправильно, послушай, ты слушай…

– Ты не была на фабрике.

Она вдруг резко клонится вбок, на мгновение выпрямляется, а потом опять обмякает. Я придерживаю ее рукой за талию, чтобы девушка не свалилась. Лотти Мэй расслабляется и опирается на меня, пару раз моргнув в попытке разглядеть происходящее через сигаретный дым.

– Я свалила с твоей дурацкой фабрики. Я тебе не принадлежу и делаю, что хочу. И не говори мне больше об этом.

– Обещаю, не буду.

– Тогда ладно.

Отставляю стакан с буравчиком в сторону, но бармен не подходит, чтобы предложить мне что-то еще. Мужчины говорят приглушенными голосами, играя в дартс и стараясь не упускать нас из виду. Они постоянно промахиваются, и от тяжелого стука дротиков, попадающих в дерево, Лотти Мэй, которая уже готова упасть, вздрагивает и выпрямляется.

– Где ты сейчас работаешь? – спрашиваю я.

Ей требуется какое-то время, чтобы осознать вопрос.

– «Файв-энд-Дим Дувера». Закажи мне еще. Хочу еще, прежде чем пойдем.

– Ты слишком много выпила.

– Неа.

– Тебе сейчас станет плохо.

– Не.

Она отстраняется и смотрит на меня так, будто видит впервые. У нее в груди нарастает стон и тут же замирает, словно она потеряла дыхание. Мне нравится чувствовать под своей рукой вес хрупкого тела, и я нежно придерживаю ее за спину. Она пытается ткнуть меня в грудь пальцем, но промахивается на шесть дюймов.

– Думаешь, я испугалась.

– Нет.

– Не, точно думаешь. Воображаешь о себе много. Расселся тут, словно ты – император округа Поттс. Ну, я тебя не боюсь. И мне не страшно этим заняться, если ты об этом думаешь. Я много раз этим занималась. Так что давай, пойдем.

– Куда?

Этот вопрос ее сильно озадачивает. Водочное послевкусие начинает ощущаться, и она кривится, проводя языком по зубам.

– Не знаю. Придумаю что-нибудь. Не хочу идти к тебе домой. Или, погоди, твой пикап. Слышала, у тебя есть пикап. Есть же у тебя пикап?

– Да.

Ее лицо озаряет триумф. Она выглядит как маленькая девочка, которая только что развернула свой желанный подарок на Рождество. Моему эго это польстило бы, если бы не заставляло чувствовать себя дебилом.

– А, так правда, пойдем туда.

– Нет.

– Но я в боевой готовности.

Она делает еще один глоток, держа стакан мертвой хваткой.

– Ты хотел знать и теперь знаешь.

– Да, теперь я знаю.

– Я готова.

Она опять чуть не сползает со стула, но я удерживаю ее на месте.

– Нет, Лотти Мэй, ты не готова.

– Говорю, что да. Ты что, меня не хочешь?

– Я…

Губы у нее кривятся, и она сдавленно хихикает. Этот резкий звук кажется еще более отталкивающим из-за того, что она вот-вот заплачет.

– Я знаю, ты меня хочешь.

– Мне нравятся перчатки, – говорю я ей. – Так приятно трогать.

– Ты что, смеешься надо мной, сукин сын?

– Нет.

– Давай уже делом займемся.

Лотти Мэй старается выпрямиться и поднять голову, но больше не в состоянии сосредоточиться. От стука дротиков о стену она дергается как от удара ножа. Ей удается ускользнуть от моей руки, и я знаю – она сейчас упадет со стула, и ее стошнит. Подхватываю ее, когда она клонится назад, все еще крепко сжимая в руке стакан. Водка проливается на колени, она вздрагивает и тихонько мычит – не то вздох, не то младенческое выражение недовольства.

Мы еле успеваем вовремя добраться до парковки.

Ее начинает тошнить на середине тропинки из гравия, как раз там, где торчит пара байкеров. Потираю ее шею и говорю что-то успокаивающее, как я делал, когда моя мать впервые начала погуливать по вечерам и пить, пряча бутылки по всему дому.

Не знаю, что за хрень она ела на ужин, но из нее выходит что-то сырое и кровавое на вид. Ведьмы, наверное, прочитали бы знаки в пятнах желчи, но мне тут ничего не разобрать. Она хочет вытереть рот тыльной стороной ладони, но вовремя вспоминает про перчатки. Ей не хочется их пачкать, она поднимает руки и машет пальцами. Теперь она стонет и всхлипывает.

Я хватаю Лотти Мэй за плечи и тащу к кустам, где ее продолжает рвать.

Кто-то тяжело хлопает меня по спине ладонью.

Байкер выше меня на полголовы и намного крупнее. Он не качок, но явно в свое время потаскал тяжести. На нем тяжелые мотоциклетные бутсы, выцветшая красная майка и протертые на щиколотках черные джинсы. За пряжкой на поясе спрятан небольшой нож, похожий на открывашку для пивных банок. На мускулистых руках повсюду тюремные татуировки невысокого качества, которые напоминают мне маски Комедии и Трагедии на бедре Сары.

На одном из бицепсов написано ДАРР – то ли ошибка, то ли сокращение, то ли его имя. Голова у него бритая, оставлено лишь три тонких полоски волос – две по бокам и одна в середине.

Другой байкер – невысокий и худой, но крепко сбитый – любуется рвотой Лотти Мэй. Он опускается перед лужей на колени и поджимает губы.

– Собираетесь ли вы заняться чем-то непристойным? – интересуется Дарр.

– Не в данный момент, – отвечаю я.

– Она несовершеннолетняя.

– Да.

– И я думаю, ей следует ехать с нами.

Тут я останавливаюсь и начинаю смотреть на него немного иначе.

– Почему это?

– Молодая девушка может сильно пострадать в подобных обстоятельствах, тем более в таком месте.

Готов с ним согласиться.

– Вы правы, но, если не считать расстройства желудка и утреннего похмелья, с ней все будет в порядке.

– Тогда я отвезу ее домой.

Оценивающе смотрю на Дарра. Странно, что он не пробовал заговорить напрямую с Лотти Мэй, если знает ее. Да, ее тошнит, но все же мог бы попытаться.

Он ведет себя как защитник невинности, рыцарь без страха и упрека. Может, позерство, а может, он надеется сам воспользоваться пьяной красоткой без особой мороки.

Но все равно не очень складывается. По моим представлениям, байкеры не склонны к монастырской жизни. Им не присущи затхлая вера, теологические изыскания или усталость от мира. Но нет сомнений, что у них есть свои задачи. Я гляжу на того, кто пониже и до сих пор занят разглядыванием рвотных масс.

Дарр скрещивает руки на широкой груди и делает глубокий вдох, отчего кажется еще больше.

– Я отвечаю за нее, – говорю я. – Должен убедиться, что она доберется до дома в безопасности.

– У меня есть некоторые сомнения, – говорит он.

Нам обоим не терпится прекратить разговор и наконец заняться делом.

– Приятно иметь дело с человеком, который ясно выражает свои мысли. Спасибо за разговор. Хорошего вечера.

Снова поворачиваюсь к нему спиной. Если он собирается перейти к действиям, сейчас самое время.

Как по команде, его массивный кулак опускается на уровень колен, целясь мне прямо по почкам. Я дергаюсь вперед, разворачиваюсь, а он при ударе так подается вперед, что едва не падает. Он сильный, но неуклюжий, и мне не избавиться от ощущения, что все происходящее срежиссировано по причине, которой я не могу понять.

– Ладно, – говорю я, – давай посмотрим, кто кого.

Он делает резкий удар левой, от которого я ускользаю, но он уже бьет правой, попадая мне в челюсть – туда, где как раз проходит нервный пучок. По всему лицу вспышка дикой боли, а перед глазами появляются огненные пятна. Я отклоняюсь, и он опять наносит удар левой, задевая висок.

Опускаюсь ниже, и он думает, что я пытаюсь схватить его за яйца. Прикрывает пах руками, и тут я выдергиваю ножик у него из-за пояса и подношу к его лбу. Прямо у линии волос делаю маленький надрез, и кровь немедленно начинает заливать лоб и глаза.

Подходит второй байкер и говорит:

– Я брат Лотти Мэй.

Я ему верю. Он проходит мимо меня, не говоря ни слова, нежно обнимает ее за талию и поднимает.

Она всхлипывает и икает.

– Клэй, я все испортила. Я была готова. Он меня не хотел. Я пыталась. Прости.

– Тебе надо держаться подальше от этих сумасшедших старух и их дел, Лотти Мэй.

– Это и наши дела.

– Больше нет.

Он усаживает сестру на свой Харлей, где она бессильно наваливается ему на спину. Через несколько секунд их уже нет. У Дарра продолжает течь кровь, он трясется, рычит и слепо кидается на меня. Я беру его за запястье и веду внутрь, где рядом с телефоном есть аптечка. Накладываю на него лейкопластырь и отправляюсь домой, все еще чувствуя проклятый водочный привкус буравчика.

ВЕЛЬМА КУТС С ХМУРЫМ видом сидит на пне сикомора, рядом со своей хибарой. У ее ног прыгают одноглазые тритоны и шебуршат бескрылые летучие мыши. В кулаке она крепко сжимает изогнутый нож. Даже отсюда слышно, как булькает черная жидкость в ее медном котле.

– Ты пришел, чтобы все исправить? – спрашивает она.

– Зависит от того, нужны ли тебе по-прежнему взносы в семенной фонд.

– Не смешно, детка. Так магия сработает лучше всего.

– Если верить твоим словам. Но буря закончилась.

– Это ты так думаешь, – насмешливо говорит она, издавая пофыркивающие звуки, похожие на сдерживаемый смех. – Но если бы ты впрямь верил в то, что все кончилось, ты бы сюда снова не пришел. Мертвецы не успокоились, они собираются причинить много несчастий. Зло не спит.

– Конечно.

– Ладно, ты все-таки не так уж глуп.

– Не так уж, – соглашаюсь я.

– Приходят призраки. Они уже в воздухе. Их невозможно остановить не принеся даров.

Мы еще какое-то время наслаждаемся хорошей вечерней погодой. Я выкуриваю пару сигарет и разглядываю звезды, проступающие на багровеющем небе со стороны востока. Наконец она встает и приглашает меня в дом, где усаживает на шаткий стул со спинкой из перекладин. В очаге нет огня – только раскаленные угли, на которых кипит ее зелье.

Она предлагает мне стакан самогона, и я делаю глоток, падающий мне в глотку подобно неуправляемому поезду.

Следовало бы закашляться, но рвотный рефлекс полностью исчез. Слезы текут у меня по щекам, и Вельма Кутс говорит:

– Сама делала. Мягкий, правда?

– Уф!

– Фе. Я думала, тебе понравится.

Я сто лет не пил самогона и уже чувствую, как начинает трескаться эмаль на зубах. Черная жидкость выплескивается на раскаленные камни, шипит и брызжет. Противный рыбно-мясной запах на момент усиливается, потом слабеет.

Интересно, это то же варево, куда я отлил свою кровь, или новая порция? Может, Доди припасла немного уксуса моих братьев, и мы теперь совсем в новом мире жертвоприношения. Летучие мыши, корчась, пытаются прорваться через порог, а по полу прыгают широколобые сцинки.

Вельма все еще крепко сжимает нож, и я боюсь в любой момент получить удар по шее.

– У тебя в доме черт-те что, – говорит она.

– Как у всех.

– Не до такой степени.

Это правда, и я было начал говорить, что подумываю отослать Доди обратно домой, но решаю этого не делать. Не хочу опять выносить за братьями утки, кормить сердитые слюнявые рты и протирать губкой вонючие сплетшиеся тела. Доди стала необходима в нашем доме, как и рассчитывала Вельма Кутс. Ничего страшного, мы справимся, думаю я, и спрашиваю Вельму:

– Ты видела Драбса Бибблера?

– Бедняга на особом счету у Бога.

– Это я понимаю.

– Он заработал право идти своим путем, если так решил. Не пытайся его искать.

– Он мой друг.

– Ты в этом уверен? – говорит она.

– Да. Может, ему нужна моя помощь.

– Кажись, время для нее давно вышло.

В ее голосе звучит почти осуждающий тон, словно ее злит, что я вообще встал у него на пути. Некоторые люди думают, что мне следовало дать Драбсу вырасти и жениться на Мэгги – девушке, которую он любил больше всего на свете. Я могу это понять.

– Расскажи мне о карнавале, – прошу я.

Впервые за все время Вельма Кутс не желает встречаться со мной глазами. Что-то очень похожее на тревогу мелькает на ее лице. Она чешет кончик носа и проводит языком по немногим оставшимся зубам. Я возвращаю ей кувшин с самогонкой, и она делает глоток, который мог бы уложить семерых мужчин. Похоже, мы сейчас добрались до чего-то.

– Не надо вести такие разговоры в моем доме.

– Мне нужно знать. Это последнее, что сказал Драбс, прежде чем исчезнуть. Я обещал его отцу, что найду его, но не преуспел. Похоже, он прячется от меня.

– И почему так, как думаешь? На стороне этого парня добрый Господь, так что он, конечно, совсем тебя не боится. И ты не боишься ни его, ни какой-то бури. И чтой-то мне кажется, за других ты тоже не боишься.

– Может, тут что-то связанное с моими родителями.

– Ну, это только может быть.

Она ставит кувшин к ногам, и я замечаю повязку у нее на руке: Вельма Кутс срезала кончик второго мизинца.

– Господи, хватит творить с собой такое!

– Кому-то нужно было принести жертву, которую ты приносить не захотел.

Я безуспешно пытаюсь сдержать вздох. Встаю и подхожу к огню. Отблески тлеющих углей бегают по потолку.

– Ты ведешь себя так, словно мне нужно загладить вину.

– Это правда. За тобой должок.

– Кому и за что? – спрашиваю я.

– Тебя же на самом деле не волнует. Ты здесь не из-за меня, и не из-за города, и не из-за Драбса Бибблера. Я знаю, что у тебя на уме, Томас. Теперь слушай внимательно. Ты оставишь эту девушку в покое.

Вкус самогона пробуждает во мне невыносимую жажду. Я хватаю кувшин и делаю еще один глоток, и сейчас он ложится как надо.

– Ты втянула ее в это. Ты привела ее в мой дом.

– Она пришла, чтобы помочь, и она помогла.

– Ты ее использовала и продолжаешь использовать. Хватить подсылать ко мне девушек-подростков.

– Так что она сделала, а? Что сделала моя Доди? Проклятая Иезавель обманула такого невинного мальчика, как ты?

– Вельма…

– Они знают свой долг перед Кингдом Кам и его населением. Это ты уклоняешься от своей ноши.

– На карнавале будет чокнутый.

– Как обычно.

– Он хочет говорить со мной.

– Да, не сомневаюсь. Знаки на это указывают.

Из-под пола раздается стук. Может, это падают гниющие доски, а может, убитые причиняют несчастья.

– Кто он, этот поедатель змей, и что он хочет сказать?

В ее маслянистых глазах мелькает отблеск жалости.

– Ты сам это вскоре узнаешь.