Глава четвёртая
Боксёры

Июль 1900 г., река Амур

– Правее бакена держи, балбес! Не видишь, сносит, рыбья требуха.

Капитан едва сдержался, чтобы не помянуть матушку бестолкового рулевого: дверь рубки по жаркой погоде была открыта, снизу доносились разговоры публики. А там были и дамы: вот так выскажешься от души – и случится конфуз.

Пароходик «Михаил» бодро вспарывал тёмные амурские волны, натужно дымя единственной трубой; оживлённые пассажиры толпились на палубе, ожидая скорого прибытия в конечный пункт путешествия – город Благовещенск.

Коммерсант в модном котелке и английском клетчатом пиджаке, поднявшийся на борт на последней стоянке, воскликнул:

– Надо же! Из самого Петербурга. Недавно выпущены из училища?

– Только что. Подпоручик Ярилов Андрей Иванович, честь имею.

– Значит, опоздали.

– В каком смысле? – нахмурился офицер.

– Так ваших в городе нет. Как началась буза у китайцев – все войска-то из Благовещенска ушли в Харбин. Третьего дня. Погрузились на пароходы и баржи да и отправились. Оркестр, молебен – всё честь по чести. Остались инвалиды да казачки из окрестных деревень.

Подпоручик нахмурился, просунул пальцы под новенький ремень портупеи. Буркнул:

– Не успел, получается.

– Ну ничего, на ваш век службы хватит. Зато станете центром внимания благовещенского общества. Видите, дамы уже глазками постреливают, хи-хи. Изволите быть холостым?

– Глупости какие.

– Не скажите. Офицер в наших тмутараканях – не только защитник, но и любимец общества. И завидный жених, хи-хи.

Ярилову стало неловко; не знал, как и избавиться от назойливого купчика. Однако новый знакомец не отставал. Теперь он принялся излагать свои взгляды на политику, претендуя на глубокомысленность:

– Вот увидите, нахлебаемся мы ещё с этими азиатами. Ну, торговать – это я понимаю, сам недавно мануфактуру удачно продал в Сахаляне. И железная дорога через Харбин к Порт-Артуру весьма кстати, нашему брату-коммерсанту в помощь. Но зачем в их жизнь лезть? Идея про Желтороссию в составе империи, прости господи, бессмысленна: китайцы крестятся исключительно ради подарков от священника, а потом возвращаются в свою деревню и молятся идолам. Дикий народ!

– Позвольте возразить! Народ древней культуры, богатой истории. Хотя, конечно, своеобразный и нам, европейцам, малопонятный.

– Вот именно! Экое вы верное определение сказали, Андрей Иванович: малопонятный. Я на том берегу часто бываю, и партнёры у меня среди китайцев имеются. Кланяется, улыбается, а у самого – булыжник под халатом спрятан. Они, вы не поверите, нас варварами считают, всех без исключения. И это при их нищете и отсталости! Бунтовщики эти, тайные общества повсюду. Репетируют, значит, как будут кулаками насмерть забивать всех европейцев. Голыми кулаками, представьте! Потому их и прозвали на английский манер «боксёрами». Ну, не дикость ли?

Пароход теперь шёл недалеко от китайского берега, саженях в ста. Коммерсант махнул рукой:

– Вот полюбуйтесь: эта грязная груда глиняных домишек, именуемых фанзами, называется городом Айгуном.

– А это что? Похоже на укрепления.

– Да какие там укрепления, – беспечно махнул руками собеседник, – развалины. И пушки медные, позапрошлого века. Не поверите, я год тому у их мандарина три штуки купил, перепродал на лом. Не государство, а смех один…

Подпоручик молчал. Наблюдал с удивлением: за невысоким валом появились десятки штыков. Похоже, китайские солдаты занимали позиции. Учения?

Внезапно сверкнуло огнём, вспухло облако дыма.

– Бамм!

По волнам запрыгал тёмный мячик, отсчитывая «блинчики», словно запущенный детской рукой плоский камень.

Ярилов не поверил глазам: неужто ядро?

И тут же невысокий вал китайского укрепления засверкал вспышками.

– Что это?

– Салютуют, видимо, – неуверенно сказал коммерсант, – приветствуют нас.

Подпоручик присел, прячась за бортом.

– Какой, к дьяволу, салют? Я же видел – ядром шарахнули, черти средневековые.

Торговец не ответил. Ярилов оглянулся: его новый знакомый лежал под корабельной надстройкой, переборка забрызгана красным.

Раздался женский визг; звонко рубили металл пули; публика кричала, в панике метаясь по пароходу.

– Всем лечь! – заорал Ярилов. Побежал, толкая растерянных цивильных:

– Ничком! На палубу и не шевелиться.

Люди послушно падали, прикрывая головы руками. Подпоручик взбежал по трапу, вломился в рубку – в этот же миг лопнуло стекло, ударило в щеку. Андрей увидел, как падает навзничь рулевой; капитан ловко перехватил штурвал, закричал в медную трубу:

– Машинное! Полный вперёд. Живее, рыбья требуха.

И круто рванул штурвал, направляя к русскому берегу; пароход зарылся носом в волну и накренился так резко, что Ярилов еле удержался на ногах. Капитан глянул:

– У вас кровь.

– Стеклом, пустяки. Оружие есть?

– Как не быть. Вон рундук.

Андрей рванулся к железному ящику. Откинул крышку, вытащил древний карабин Бердана.

– Это всё?

– А вы чего ждали, рыбья требуха? Двенадцатидюймовку с броненосца?

Ярилов выскочил на мостик. Китайцы продолжали палить, пули рвали щепу из бортов и надстроек. Гражданские на четвереньках пробирались к распахнутому люку трюма, падали в темноту на угловатые ящики; но несколько тел остались на палубе. Бросилась в глаза молодая девушка: лежала, глядя в небо, раскинув руки, словно подбитая охотником птица – крылья; летнее платье неприлично задралось, обнажив стройные ножки в прюнелевых ботиках.

Ярилов встал на колено. Загнал патрон, повернул рукоятку затвора. Выстрелил – сразу стало легче.

Лупили колёса на полном ходу, рвали амурскую воду – но казалось, что «Михаил» замер, едва удаляясь от рыгающего огнём правого берега. Пушкари у китайцев были никудышные, палили мимо, зато залпы стрелков каждый раз накрывали беззащитный пароход.

Подпоручик разглядел, как из прибрежных кустов появились солдаты. Потащили к воде длинный челнок. Уселись, достали короткие вёсла.

– Капитан! Похоже, нас берут на абордаж. Нельзя ли прибавить?

– И так на пределе. Котёл старый, как бы не рванул.

Густо дымила труба «Михаила»; берег заволокло пороховым туманом, да и берданка в руках Ярилова исправно выбрасывала дымные струи.

– Есть! – азартно крикнул Андрей, когда сидящий на носу челнока китайский командир перестал размахивать руками и рухнул в воду.

Низкий рёв пароходного гудка заставил вздрогнуть; капитан закричал:

– Ай молодцы на «Селенге»! На помощь идут.

Вверх по течению, вспарывая воду белыми бурунами, спешил пароход под русским флагом.

Китайцы кричали. Размахивая вёслами, разворачивались к своему берегу, а Ярилов продолжал всаживать в тёмный силуэт челнока пулю за пулей.

Хладнокровно, словно на стрельбище.

* * *

– Наглость неописуемая. Обстрелять гражданский пароход! Совсем хунхузы распоясались.

Военный губернатор Амурской области Грибский вцепился в пышную, расчёсанную надвое белую бороду, нахмурился. Покачал головой – в такт звякнули многочисленные ордена.

Подпоручик Ярилов стоял навытяжку: пот стекал по щекам, но вытереть не решался – несколько робел перед генерал-лейтенантом.

Константин Николаевич неожиданно подмигнул – и мгновенно утратил грозный вид, став похожим на Дедушку Мороза.

– А ведь вы не растерялись, голубчик! Говорят, палили по китайцам отменно, даже заставили их десант вернуться.

– Никак нет, ваше превосходительство, – с заминкой ответил Андрей, – это они «Селенги» испугались, вовремя пришла подмога.

– Да ладно, не скромничайте.

Генерал вновь подмигнул: это было больше похоже на тик.

– Бравые у нас офицеры! А, Батаревич?

Полицмейстер гаркнул:

– Так точно, Константин Николаевич! Орёл!

– А всё почему? Потому как выпускник Павловского училища. Мы, павлоны, самые бравые из пехотных!

Генерал прищурился, будто вспоминая что-то приятное. И неожиданно запел приятным баритоном:

 
Как надутые гандоны,
Ходят в отпуск все павлоны,
Жура, жура, жура мой,
Журавушка молодой…
 

Дальше слова были и вовсе неприличные; полицмейстер хихикал, казачий сотник одобрительно крякал, а Ярилов густо краснел.

Генерал допел. Довольно улыбнулся и пригласил:

– Садитесь, господа. Юность вспомнить славно, но дела наши насущные таковы, что не до смеха. Будем считать состав присутствующих штабом обороны Благовещенска, раз уж мы с вами представляем натурально всё, что осталось от военного гарнизона. Вы, подпоручик, тоже оставайтесь.

Полицмейстер доложил: среди многочисленных китайцев и маньчжуров, населяющих город и окрестности, осведомителей у него мало, и сплошь ненадёжные – живут гости из Поднебесной закрыто, своим мирком. Но по косвенным признакам ясно: беспокоятся. Некоторые купцы распродали товар за бесценок, закрыли лавки и убрались на правый берег. Боятся погромов; а теперь, после обстрела наших пароходов, ясно, что боятся не зря. В Благовещенске глухое недовольство пришельцами, некоторые горячие головы ведут разговоры о расправе…

– Пресекать! – строго сказал генерал. – Пресекать подобные разговоры немедленно. А болтунов – в холодную, дабы остыли. Я обещал китайцам строгое соблюдение порядка, безопасность жизни и имущества – и я своё обещание выполню.

Пожилой штабс-капитан доложил: весь гарнизон – полурота, да и то больше нестроевые. Батарея же в порядке, к отпору готова, хотя зарядов мало – едва по три десятка на орудие. Контрбатарейная борьба в таких обстоятельствах вряд ли возможна…

Сотник пробурчал:

– Оно, конечно, время опасное. Да только не у нас, а в Харбине или где подальше. Разве же эти нехристи через Амур сунутся? Побоятся. Можно, конечно, казачков в город вызвать из станиц, да больно время горячее – все в поле, не разгибаясь. Сенокос опять же. А стрелять им через реку не из чего: известно, что за пушки у косоглазых. У моей жинки квашня для теста – и та поопаснее будет.

Все заулыбались, кроме полицмейстера. Батаревич кашлянул и сказал:

– Тут такое дело, Константин Николаевич. Донесли мне, будто к Айгуну большой отряд бунтовщиков прибыл, тысячи две. Оно бы ладно, но орудия у них имеются новейшие, немецкие. Системы Круппа.

– Брешут, – хмыкнул сотник.

– Хотя, – тут же поправился полицмейстер, – может, просто слухи.

Генерал задумчиво расчёсывал бороду пальцами. Пожевал пышный ус и сказал:

– Ну что же. Суетиться ни в коем случае не будем, не к лицу. Однако прошу быть начеку. В готовности по первому зову, так сказать. Все свободны.

* * *

Батаревич догнал Ярилова уже на улице.

– Где изволили остановиться, Андрей Иванович?

– В гостинице со скромным названием «Версаль».

– Да уж, – осклабился полицейский, – нравы у нас в провинции простые. Если трактир – так непременно «Яр», а коли нумера с клопами – так «Англетер» либо «Версаль». Не заели вас насекомые?

– Не заметил. Спал, знаете ли, как убитый после этой катавасии.

Ярилов вспомнил погибших на пароходе: коммерсанта в клетчатом пиджаке, девушку на палубе… Поморщился.

– Не желаете ли прогуляться? У нас прелестная набережная. Не Английская, конечно, но местным обществом весьма ценится.

– Отчего же не прогуляться?

Вышли на берег Амура, освещённый закатным небом; Ярилов отметил про себя, что все друг с другом знакомы: раскланиваются, останавливаются для разговоров. Дамы щеголяют бумажными китайскими зонтиками и нарядами прошлого десятилетия, хотя попадаются среди девушек премиленькие; молодые люди – в основном чиновники в фуражках и коммерсанты в котелках – посматривали на подпоручика с плохо скрываемой завистью.

Публика нарочито старалась не замечать противоположный берег, ставший вдруг враждебным и опасным.

Батаревич встретил какого-то брюхатого с супругой, рассыпался в любезностях (видно, какой-то местный туз). Привлёк и Андрея:

– А вот и, так сказать, наш Муций Сцевола и князь Пожарский в одном лице, храбро вступивший в схватку с неприятелем…

Ярилов поморщился и хотел уже оборвать поток лести, когда китайская сторона вдруг сверкнула вспышками, плюнула дымками.

Вспухли белые облака орудийных выстрелов, и завизжали снаряды над Амуром; Ярилов закричал:

– Обстрел!

Но крик его заглушила лопнувшая над набережной шрапнель; зло завизжала смертоносная начинка.

Люди с криками бросились прятаться в переулках; пули на излёте чиркали по мостовой.

Разбитая двуколка валялась на боку, задрав к небу обломок оглобли, как сломанную кость.

Запутавшись в постромках, хрипела умирающая лошадь.

* * *

– Кто тут начальник боевого участка будет?

Андрей заложил пальцем блокнот.

– Подпоручик Ярилов, честь имею. С чем пожаловали?

– Вы уж, господин подпоручик, будьте свидетелем, что не мародёрствуем, а ради дела.

Ярилов поглядел на мужчину в охотничьем картузе и щегольских ботинках с крагами, с ружьём на плече. Сзади толпился ещё десяток таких же: одетых то ли на охоту, то ли на спортивное состязание.

– О чём вы, сударь?

– Оружейный магазин Николаева я велел распотрошить. Хозяин-то испугался. Семью посадил на пролётку – и за Зею сбежал. Мы бы обязательно ружья купили, так у кого? Вот и сбили замок. Всё, что пригодно в дело, забрали. Но вы не беспокойтесь: опись я составил. Вот, гляньте: винчестеры – три штуки, ружей тульских охотничьих – восемь. Патроны, порох. Револьвер дамский…

– Это вам к полицмейстеру, – перебил Ярилов, – моё дело – оборона. Изволите ко мне в отряд?

Обладатель картуза оглянулся на свою компанию. Кивнул: