Мы сказали, что в местечках, раскинувшихся около монастырей и замков, должны были развиться некоторые потребности промышленности и торговли. Тем сильнее должны были развиться эти потребности в городах более древнего происхождения: здесь они существовали как привычки и предания; таким образом, и будущее развитие торговли зародилось в римском быту. В городах сосредоточивается вся торговля; здесь выделываются все произведения, которыми пользуется барон в своем замке; но они не существуют только для барона и даются ему не даром. Правда, он иногда отнимает их, но главное их значение все-таки – обмен и торговля. Как бы то ни было, но промышленность и торговля всего более нуждается в обеспечении и прочном порядке вещей. Естественно, что в городах, как и в церкви, руководившейся здесь другими началами, было всего более порядка и законности посреди феодального общества, и из этих-то высших потребностей выходили восстания городов против феодализма.^[33]

В исторических сочинениях мы часто встретим выражение: восстание городов, освобождение общин. Но здесь никак не должно думать, чтобы эти факты были фактами единовременными: они совершались более чем в продолжение двух столетий, в разное время на разных концах Западной Европы. Мы говорили уже, что каждая городская община имела тогда свою историю; это самые богатые эпизоды средневековой истории.

В Италии города воспользовались, с одной стороны, отсутствием императора и ослаблением его влияния по смерти Оттона III, чтобы торговаться с епископами о правах и власти; с другой стороны, они успешно воспользовались впоследствии возникшими раздорами между светской и духовной властью. Здесь в городах бывало по два епископа – один от государя, другой от папы; Городские сословия признавали того, который был уступчивее. В городах Северной Италии XI столетия мы встречаем следующие однообразные формы.

Во-первых, городской совет, consules или judices: это были сначала судебные коллегии, в которых епископ назначал председателя; каждое сословие судилось своим судебным порядком, ибо каждый судился только судом равных – pares jurati. В течение X столетия эти отдельные коллегиумы начали сливаться в один, председателями которого опять были consules, judices; число членов здесь определялось числом сословий.

Крепостное народонаселение городов в течение X и в начале XI столетия достигло личной свободы, города сделались чрезвычайно важны в этом отношении: вне их не было другого средства отбиться из-под рабства феодального владельца.^[34] Городские консулы, во главе которых стоит сановник и наместник епископа, в отсутствие епископа и пользуясь различными обстоятельствами, прогоняют часто наместника и захватывают себе правление. Тогда из среды своих сословий город избирает собственных чиновников и им поручает администрацию, так что в конце XI столетия у епископов остается весьма мало прав в городе. Лица, которым вверяется городское управление, следующие: 1) прежние оставшиеся консулы – consules deplacites, но кроме того, 2) consules communes, выбранные и 3) во многих городах был еще третий совет, тайный – consules decredentiae. Такова была форма итальянских городов в конце XI столетия. Они присвоили себе право верховной власти и суда, право чеканки монеты, сбора доходов, податей с товаров и т. д.^[35]

Это движение совершалось здесь без кровавых потрясений: общины пользовались затруднительными обстоятельствами прежних властей.

Стало быть, различие города и общины городской было в том, что города обыкновенно подведомственны были графу или королю, община была независима или зависима мало. У итальянских городов уже являются знамена; город обыкновенно находился под покровительством какого-либо святого; его изображение обыкновенно укреплялось на мачтовом дереве и возилось на колеснице перед городовым ополчением и на празднествах: это была неприкосновенная святыня города.

Город был, таким образом, подведомственен только одному святому; округ под его покровительством назывался orbis sancti.^[36] Во Франции освобождение городов шло другим путем.^[37] Города Южной Галлии последовали итальянским, собственно римских элементов здесь сохранилось даже более, чем в Северной Италии: Марсель, Бордо, Ним являются в XI столетии со своими консулами и сенаторами. Но в Северной и Средней Франции в городах преобладало германское начало. Здесь коллегиумы составляли jurati, члены, во главе которых стоял епископ или герцог. Здесь также началась борьба за независимость, где гильдии явились во всей своей силе и значении. Горожане города Манта около 1070 года составили братство с целью освободиться от притязаний аббатов. Попытка была подавлена, но воскресла на другом конце Франции.

Доныне плохие историки Франции повторяют, что Людовик VI был основателем городовых общин во Франции – мнение, не стоящее и опровержения: однажды навсегда должно сказать, что не короли основали общину, а община основала и укрепила королевскую власть.

Первое и самое резкое восстание общины является в Северной Франции, в Пикардии и во Фландрии. Если бы с этими общинными восстаниями мы соединяли какие-нибудь новые понятия, это было бы совершенно несправедливо: общины борются упорно и отчаянно со своими притеснителями, но требования их очень умеренны. У одного летописца – Гиберта, аббата Ногентского – мы встречаем следующие выражения: communitas novum ао pessimum nomen.^[38] Он говорит с ненавистью о движении общин и вместе высказывает, в чем оно заключалось. Эти слова, в которых заключается определение общинного движения, показывают, до какой степени уверены были в правах своих тогдашние властители.

По словам аббата, граждане требовали, чтобы их повинности были определены, чтобы им платить их один раз в год, а не собирали бы их во всякое время; чтобы за каждый проступок определено было известное наказание и положена была пеня и т. п. Одним словом, мы видим, до какой степени требования эти были умеренны, а между тем они возбуждали сильное негодование в окружающем обществе и оскорбляли даже аббата. Во Франции низшие классы и вилланы получили от феодалов название людей, у которых можно брать по произволу, что угодно и когда угодно. Общины потребовали теперь не избавления от этих повинностей, а определения, чтобы они не были произвольны. На этом основании начинается война общин с владельцами, продолжавшаяся несколько столетий с различным успехом: одни общины отбились и получили независимость, другие кончили дело взаимным договором и сделкой, третьи подверглись еще более тяжкой участи. Мы найдем превосходное изложение истории отдельных французских общин у Ав. Тьерри в его Leltres sur I’histoire de France. Притязания общин заставили владельцев прибегнуть к заблаговременным уступкам. Таким образом, короли французские предоставили городам некоторые права, обеспечивавшие их от произвола государственных чиновников; тогда-то возникла bourgeoisie, различие которой от общин состояло в том, что последние имели вид внешней самостоятельности, заключали договоры, имели свой суд, тогда как bourgeoisie этого не имела, разве только в мелких делах, и ограждена была только от притеснений и произвола чиновников.

Развитие городовых общин Германии начинается только с XI столетия. Во время войн с папами императоры искали помощи городов.^[39] Сказанное доселе вообще о городах можно приложить к городам Франции, Италии, Германии, Англии с тем только различием, что в Англии они не имели в первое время политического значения и этот характер усвоили себе только с XII столетия; в XIII столетии они посылали своих представителей, депутатов. Но здесь только есть города, нет общин самостоятельных. Скандинавские общины развились из гильдий и не играли роли городов итальянских.

Города Пиренейского полуострова не представляют в этот период еще никакого особенного значения до самого XIV–XV столетия.

Теперь посмотрим на историческое значение городов относительно феодализма. Мы знаем характер феодализма. В нем было что-то гордое, энергическое: непреклонная личность, с одной стороны, с другой – потребность деятельности преимущественно воинственной, готовность на самые страшные и опасные предприятия, что-то суровое, жестокое, оскорбительное для нравственного чувства, если посмотреть на отношение феодального владельца к вилланам, и вместе что-то готическое, если посмотреть на его отношение к равным. Очень неудивительно, что такие личности были глубоко оскорблены, когда общины потребовали некоторых прав и предложили условия. От них потребовали уступок, с ними хотели договоров, как равные, – кто же? Бывшие его рабы, вилланы, низшее сословие! Долго феодальный владелец не мог отделаться от презрения к ним. Иногда это презрение высказывалось в формах поэтических,^[40] например: в Брабанте вспыхнуло восстание городов; несколько благородных рыцарей застигнуты были на дороге толпою крестьян и окружены ими. Мы говорили, как легко было рыцарю управиться с крестьянами и по вооружению, и по привычке; тем не менее брабантские рыцари не захотели марать рук своих в «подлой» крови виллана и дали перебить себя.

Между тем городские общины носили совершенно иной характер; сначала они имели бедные цели: каждый гражданин искал обеспечение для собственной своей личности, стоял за свое личное право, заботился о том, чтобы никому нельзя было отнимать у него собственности без суда, чтобы его не заключили без расправы и чтобы за проступок брали с него должную пеню, чтобы его повинности были определены и не взимались с него по одному произволу, наконец, чтобы побор не сопровождался притеснениями. Он действовал сообразно закону и праву и мог трудиться для себя, не опасаясь потерять плоды трудов своих. Горожане получали хартии от королей, которые засвидетельствовали их права и льготы и в которых представляемы были взаимные ручательства за исполнение условий с обеих сторон. Горожане, однако, не слишком доверяли этим ручательствам на одной только бумаге; они обвели города свои стенами, окружили цепями, и в течение XII века общины во внешнем виде получили тот же воинственный характер, как и вся окрестность.

В каждой общине есть особенная колокольня, на которой постоянно стоит часовой и ударяет в набат в случае тревоги или нападения. Эта колокольня с вечевыми колоколами обыкновенно строилась на общий счет города, и горожане особенно любили украшать ее; это заметно преимущественно в городах фландрских. Но не только против внешних врагов, община должна была часто защищаться против внутренних: иногда феодальный владелец имеет замок среди самого города, тогда граждане обводят этот замок цепями; даже самый город иногда разделялся на две, на три враждебные части; Берлин до XV столетия разделялся на две части, на два города – Берлин собственно и Кёльн берлинский; промежду находился мост, опускавшийся каждую ночь во избежание нападений с той или другой стороны.

Но какой же должен был здесь возникнуть склад ума и какое воззрение? Здесь было скоплено народонаселение трудолюбивое, Заслужившее благодарность Европы, но чрезвычайно прозаическое, тупое, недоверчивое; горожане боролись сначала за собственные личные цели, потом защищали общину, но все-таки они считали себя отличными от баронов и других феодальных владельцев: они говорили с ними только как члены общины одного нравственного лица, а не сами от себя; сознание личного достоинства было здесь чрезвычайно слабо. В городах Южной Франции были особенные явления: здесь феодальное рыцарство само поселилось в городе и сообщило ему более изящный и свободный характер. Здесь горожане сами могли поступить в рыцари, как и в Италии, и не отличались от последних внешними формами. В Германии же купец надевал меч не на себя, а на шею лошади, чтобы благородный рыцарь при встрече не счел его за равного себе. В городах жил народ совсем иной, чем в рыцарских замках, и потому литература городов была совсем иная; она чрезвычайно замечательна, но в ней отразились совершенно другие воззрения.^[41] Не надо смешивать средневековые города со средним сословием: среднего сословия тогда не было. Во Франции оно началось только с XV столетия.

Каждый город есть индивидуум, нравственное лицо, преследующее свои цели; его народонаселение – купцы, ремесленники. Среднее же сословие – адвокаты, медики, ученые, художники, хотя и живут в городе, но не принадлежат^[42] городской жизни.^[43]