«В корне неудачная идея»

В начале 1950 года Виснер санкционировал новую атаку на железный занавес. Работа перешла под контроль другого выпускника Йельского университета, Билла Коффина, новичка с особым антикоммунистическим рвением пылкого социалиста.

«Цели не всегда оправдывают средства, – так выразился Коффин по поводу своих лет, проведенных в ЦРУ. – Но именно они (цели) – единственная вещь, которая может это сделать».

Коффин поступил в ЦРУ благодаря семейным связям, его принял шурин, Фрэнк Линдсей, занимавшийся у Виснера операциями в Восточной Европе. «Когда я пришел в ЦРУ, то сказал, что хочу выполнять не шпионскую работу, а заниматься подпольной политической работой, – вспоминал он в 2005 году. – Вопрос состоял в следующем: могут ли русские работать в подполье? В то время это представлялось вполне приемлемым». Последние два года Второй мировой войны Коффин провел в качестве посредника армии США с советским командованием. Он стал участником бессердечного послевоенного процесса, в котором были насильственно репатриированы советские солдаты, ранее попавшие в плен к нацистам. В душе у него сохранилось глубокое чувство вины, которое повлияло на решение работать в ЦРУ.

«Я наблюдал, как Сталин может иногда заставить Гитлера походить на бойскаута, – вспоминал Коффин. – Сам я был ярым антисоветчиком, хотя во мне было много русского».

Виснер сделал ставку на солидаристов, российскую группу, которая занимала наиболее правые позиции (насколько этого было возможно в постгитлеровской Европе). С ними могла работать лишь горстка офицеров ЦРУ, в той или иной степени владевших, как и Билл Коффин, русским языком. Сначала ЦРУ и солидаристы забрасывали листовки в советские казармы в Восточной Германии. Потом запустили воздушные шары с тысячами пропагандистских брошюр. После этого они направили несколько парашютных групп по четыре человека в самолетах без опознавательных знаков, которые смогли долететь до предместий Москвы. Один за другим агенты-солидаристы забрасывались в Россию; один за другим их выслеживали, хватали и расстреливали. ЦРУ еще раз передало своих агентов прямо в руки русских спецслужб.

«Это была в корне неудачная идея, – заявил Коффин после того, как он оставил ЦРУ и обрел известность как преподобный Уильям Слоун Коффин, капеллан Йельского университета и один из наиболее страстных антивоенных голосов в Америке на протяжении 1960-х годов. – Мы весьма наивно представляли себе ситуацию».

Прошло почти десять лет, прежде чем в ЦРУ признали, что «помощь, оказываемая эмигрантам с целью разжигания войны или революции в СССР, была нереальной».

В общей сложности в 1950-х годах сотни иностранных агентов ЦРУ были отправлены на смерть в России, Польше, Румынии, на Украине и в балтийских республиках. Их судьбы остались неизвестны; не сохранилось никаких отчетов, и никто не понес наказаний за агентурные провалы. Эти миссии расценивались как вклад в дело национального выживания для Соединенных Штатов. Всего за несколько часов до того, как люди Таннера отправились в свой первый полет в сентябре 1949 года, экипаж самолета ВВС, летевшего с Аляски, обнаружил в атмосфере следы радиоактивности.

20 сентября, в то время как анализировались результаты, ЦРУ уверенно заявило, что Советский Союз не сможет произвести атомное оружие еще по меньшей мере четыре года.

А три дня спустя Трумэн сообщил миру, что у Сталина есть атомная бомба…

29 сентября руководитель научно-технической разведки ЦРУ сообщил, что его ведомство не способно выполнять свои задачи. Оно не смогло вовремя отследить разработки Москвой оружия массового поражения. Работа ведомства, связанная с советским атомным оружием, являет собой «почти полный провал» на каждом уровне, сообщил он; у его шпионов не было никаких научно-технических данных по советской бомбе, и его аналитики использовали лишь приблизительные оценки. Он предупредил, что в результате такого провала Соединенные Штаты стоят перед лицом «катастрофических последствий».

Пентагон отчаянно потребовал, чтобы ЦРУ разместило своих агентов в Москве с целью перехвата военных планов Красной армии. «В то время, – вспоминал Ричард Хелмс, – возможность вербовки и управления любым из таких источников информации представлялась столь же невероятной, как и размещение шпионов-резидентов на Марсе».

Потом, без предупреждения, 25 июля 1950 года Соединенные Штаты столкнулись с внезапным нападением, которое выглядело очень похожим на начало третьей мировой войны.

Глава 6
«Эти операции были обречены на провал»

Корейская война явилась первым большим испытанием для ЦРУ. Она же дала ведомству первого реального лидера; им стал генерал Уолтер Беделл Смит. Еще до того, как разразилась война, президент Трумэн обратился к нему с просьбой возглавить и тем самым спасти ЦРУ. Но после работы в качестве американского посла в Москве генерал вернулся на родину с язвой, от которой едва не умер. Когда поступили первые новости о корейском вторжении, Беделл Смит находился в Центральном армейском госпитале Уолтера Рида^[11], где у него удалили две трети желудка. Трумэн настойчиво упрашивал, но Смит попросил подождать еще месяц, поскольку не был уверен, что вообще выживет. Когда все разрешилось к лучшему, просьба президента превратилась в приказ и таким образом Уолтер Беделл Смит стал за последние четыре года четвертым директором Центральной разведки.

Задача генерала состояла в том, чтобы выведывать и тщательно исследовать тайны Кремля, и он хорошо представлял свои возможности. «Есть только двое, которые, насколько мне известно, могли бы справиться с этой задачей, – сказал он пяти сенаторам, которые утвердили его в должности на слушаниях 24 августа, где у него на погонах красовалась недавно приобретенная четвертая звезда – награда от президента. – Один из них – Бог, а другой – Сталин. Я не поручусь, что это сможет сделать Бог, потому что неизвестно, достаточно ли он близок с «дядей Джо»^[12], чтобы знать, о чем тот говорит». Что касается работы в ЦРУ, он заявил: «Я ожидаю худшего и уверен, что не буду разочарован». После своего вступления на этот пост в октябре Беделл Смит обнаружил, что унаследовал, прежде всего, жуткую неразбериху. «Забавное зрелище, – задумчиво проговорил он, оглядывая за столом своих подчиненных во время первого штабного совещания. – Еще забавнее будет посмотреть, сколько вас здесь останется через несколько месяцев».

Беделл Смит был ярым авторитаристом, невероятно язвительным и нетерпимым к неудачам и провалам. Размашистые операции Виснера вызывали у него едва скрытую ярость. «Вот место, где потрачены все деньги», сказал он, и «остальная часть агентства подозревала это». В свою первую неделю на новом посту он обнаружил, что Виснер подчиняется Государственному департаменту и Пентагону, а не директору Центральной разведки. В порыве ярости Беделл Смит проинформировал руководителя тайных операций, что его флибустьерские дни закончены.

«Невыполнимая задача»

Чтобы угодить президенту, генерал попытался спасти аналитическую часть ведомства, которую называл «сердцем и душой ЦРУ». Он тщательно пересмотрел процедуры составления разведывательных сводок и в конечном счете убедил Шермана Кента, улетевшего в Вашингтон в первые мрачные дни существования Группы Центральной разведки, сформировать систему национальных оценок, соединив воедино наилучшую доступную информацию в правительстве. Кент назвал эту работу «невыполнимой задачей».

Спустя несколько дней после того, как Беделл Смит вступил в новую должность, Трумэн готовился к встрече с генералом Дугласом Макартуром на атолле Уэйк в Tихом океане. Президенту хотелось, чтобы ЦРУ обеспечило превосходную разведку в Корее. Прежде всего ему хотелось знать, вступит ли в войну коммунистический Китай. Макартур, который вел свои войска в глубь территории Северной Кореи, настаивал на том, что Китай ни за что не нападет.

ЦРУ почти ничего не знало о том, что происходит в Китае. В октябре 1949 года – к тому времени, когда Мао Цзэдун вытеснил из страны националистические силы Чан Кайши и объявил о создании Китайской Народной Республики, – все его противники, кроме горстки американских шпионов, сбежали в Гонконг или на Tайвань. Помимо Mao, немалый вред ЦРУ нанес и Дуглас Макартур, который ненавидел ведомство и приложил все усилия, чтобы воспрепятствовать работе его офицеров. Хотя ЦРУ отчаянно стремилось проводить качественную работу в Китае, иностранная агентура, которую оно унаследовало от УСС, была слишком слабой. То же самое касалось аналитики и донесений. Четыре сотни аналитиков ЦРУ работали над составлением ежедневных разведывательных сводок для президента Трумэна в начале корейской войны, но 90 процентов их донесений представляли собой переписанные сводки Государственного департамента; остальное – малозначимые комментарии.

Союзниками ЦРУ в этой войне были разведывательные службы двух коррумпированных и ненадежных лидеров: президента Южной Кореи Ли Сын Мана (в американской транслитерации – Сингмана Ри) и китайского националистического лидера Чан Кайши. Наиболее сильное впечатление, которое офицеры ЦРУ испытали сразу после прибытия в столицы упомянутых режимов – Сеул и Тайбэй, – произвело зловоние, исходящее от человеческих экскрементов, применявшихся для удобрения близлежащих полей.

Достоверных сведений не хватало так же, как электричества и проточной воды. К сотрудникам ЦРУ подмазалось множество мнимых друзей, которые ими ловко манипулировали; фактически ведомство оказалось в сетях обмана со стороны коммунистических противников и во власти голодных до денег отщепенцев, поставлявших сфабрикованные сведения. Фред Шультхайс, резидент в Гонконге в 1950 году, провел последующие шесть лет, сортируя тот хлам, который китайские беженцы продавали агентству во время корейской войны.

Единственным достоверным источником разведсведений на Дальнем Востоке с заключительных дней Второй мировой войны и до конца 1949 года были волшебники американской радиотехнической разведки. Они были в состоянии перехватить и расшифровать коммунистические телеграммы и коммюнике, курсирующие между Москвой и Дальним Востоком. Потом, когда северокорейский лидер Ким Ир Сен начал консультации со Сталиным и Mao по поводу своего намерения напасть на Юг, наступила тишина. Способность Америки перехватывать советские, китайские и северокорейские военные планы внезапно была утрачена.

Накануне корейской войны советский шпион проник в мозговой центр дешифровальщиков Арлингтон-Холл, переоборудованное здание школы, в нескольких шагах от Пентагона. Это был Уильям Волф Вейсбанд, лингвист, который переводил обрывки донесений с русского языка на английский. Вейсбанд, завербованный Москвой еще в 1930-х годах, единолично разрушил способность Соединенных Штатов прочитать советские секретные депеши. Беделл Смит признал, что с американской радиотехнической разведкой произошло нечто ужасное, и объявил тревогу в Белом доме. Результатом стало создание Агентства национальной безопасности, службы радиотехнической разведки, которая была призвана активно конкурировать с ЦРУ. Полстолетия спустя Агентство национальной безопасности назвало случай с Вейсбандом «возможно, наиболее значительным провалом разведки в американской истории».

«Никаких убедительных признаков»

11 октября 1950 года президент отбыл на атолл Уэйк. ЦРУ уверило его, что не видит «никаких убедительных признаков фактического намерения китайских коммунистов организовать полномасштабное вторжение в Корее…». Агентство выработало такое мнение, несмотря на два тревожных сигнала, поступившие из резидентуры в Токио, где работало три человека. Сначала резидент Джордж Орелл сообщил о донесении китайского офицера Националистической армии в Маньчжурии, который предупреждал, что Mao сосредоточил около корейской границы 300 тысяч солдат. Штаб почти не обратил на это внимания. Потом Билл Дагган, позднее – руководитель резидентуры ЦРУ на Tайване, утверждал, что киткомовцы вот-вот пересекут границу Северной Кореи. Генерал Макартур в ответ пригрозил ему арестом. Атолла Уэйк эти предупреждения так и не достигли.