Наконец, они приезжают. Шофёр обходит машину и открывает дверь. За двадцать минут до прибытия он подал Джереми сигнал: привести себя в порядок, скоро выход. Дефиле, подиум. Джереми Л. Смит выходит из машины величественно, вальяжно. Он научился этому: его отлично выдрессировали. Он выходит из машины, и главврач хосписа чуть ли не на коленях ползёт к нему, и по щекам этого солидного лысого господина в роговых очках текут слёзы. Он уже давно не верит в медицину. Каждый день он видит, как дети умирают от рака. От СПИДа. От синдрома Арлекина. Он смотрит на этих детей и знает, что он – просто смотритель на кладбище. Что всё его образование, весь его медуниверситет, все его вскрытия и неврологические тренинги пошли прахом. Он знает, что может только успокоить лысую девочку: конечно, у неё снова появятся волосики. На самом деле ей осталось недели две. Она живёт на морфине, потому что иначе – дикие боли. Невыносимые пытки.

И вот теперь он лижет ботинки Джереми Л. Смиту, этому чёртову америкосу, тупому уроду, новому Мессии. Потому что Джереми Л. Смит может сделать то, на что не способен наш доктор. Он может спасти тех, кого невозможно спасти. Он может помочь тем, кому уже нельзя помочь. Он поставит на ноги паралитика и вернёт нормальное дыхание умирающему от рака лёгких.

Джереми Л. Смит идёт, а вокруг толпятся родители, сёстры, братья, дедушки и бабушки детей из хосписа. Их не пропускают за заграждение. Они кричат: «Спаси моего Тимми!», «Моя Салли в шестой палате!» – и так далее. Они кричат, потому что панически боятся того, что Джереми пройдёт мимо их чада. Он спасёт одного мальчика и проигнорирует лежащего рядом с ним. Если он сделает так, то сразу станет их смертельным врагом. «Не спас» равно «убил». Но он коснётся каждого. Он никого не обойдёт своей милостью. Каждый почувствует его благодать.

Джереми идёт по коридору больницы. Это игровые комнаты. Дети, которые могут ходить, играют тут в кубики и куклы. Навстречу Джереми выбегает малыш лет трёх. Он смотрит на человека в синем огромными глазами. У него врождённый ВИЧ. Его мать была наркоманкой. Он родился с червём внутри. Этот червь ест его – медленно, мучительно. Мальчик не знает об этом. И Джереми не знает об этом. Но Джереми поднимает руку и кладёт её мальчику на макушку. И всё. Он здоров. Он – как новенький. Его здоровью можно позавидовать. Джереми Л. Смит совершил очередное чудо.

Джереми проходит мимо открывающихся дверей, мимо благоговейно смотрящих на него медсестёр и врачей, мимо воспитательниц и нянечек. Он проходит царственно, точно Бог, точно нет никого, кроме него, этот убогий урод, этот подонок, он чувствует себя так, будто центр мира движется вместе с ним и зависит от него. Джереми заходит в одну из палат. Тут – лежачие. Три койки, каждая в отдельном боксе. Он поворачивается направо.

Сколько лет этому существу? Этому сморщенному яблоку? Уродцу? Джереми противно. За ним – его свита, его охранники и кардиналы, его врачи и медсёстры. Его терракотовая гвардия, лизоблюды, они готовы целовать его в задницу, они заглядывают ему через плечо, чтобы в тысячный раз наблюдать чудо исцеления. Джереми кладёт руку на изувеченный лоб. Правый глаз существа, мутный, водянистый, раскрывается. Из него течёт слизь.

Он родился таким. Родился белым и бесполым, со слепыми водянистыми глазами, без волос и ушных раковин. Он никогда не был человеком, он всегда был уродом, монстром, фриком для циркового шоу. Он никогда не мог передвигаться самостоятельно, и его жирная мамаша из бедного района, потянув на себе эту тяжесть первые два года, сдала его в приют, где его дорастили до шестнадцати. У него сросшиеся пальцы, отчего рука похожа на варежку. Его чересчур тяжёлые кости пережимают слабые связки и мышцы, он может разве что следить глазами и открывать беззубый рот.

И вот появляется Джереми, Великий Мессия. Исцелитель павших. Спаситель убиенных. Он кладёт руку с ухоженными ногтями на высокий морщинистый лоб с тёмными отметинами и поднимает глаза. Он может и не поднимать их, потому что всё равно не знает, откуда этот дар. Он не знает, кто такой Бог: он не знаком с ним лично. Но он поднимает глаза, потому что у кого-то в руке камера, и ещё одна, и ещё. Потому что это шоу, которое приносит бешеные деньги, и нельзя обмануть ожидания толпы.

Под рукой Джереми морщины на лбу существа разглаживаются. Глаза из слепых и водянистых становятся прозрачно-голубыми, но – зрячими. На голове появляется пушок – светлый, едва заметный. Это волосы, которых у него никогда не было. Его впалая грудь изменяет свою форму, пальцы расклеиваются и комкают одеяло. Когда Джереми убирает руку, на кровати лежит мальчишка. Он плохо развит для своих шестнадцати. Конечно, ведь он почти не двигался столько лет. У него слабые руки и ноги, удивлённый взгляд. Он пытается что-то сказать.

Они смотрят на него, на этот объект эксперимента, на уродца из цирка. Человек-рыба, человек-лосось. Так его звали. Он силится выговорить всего два слова, но язык не подчиняется ему, потому что у него никогда раньше не было языка. Вместо него во рту был странный отросток, похожий на сперматозоид. Он вяло перекатывался и иногда затыкал ему дыхательное горло, и врачи извлекали его с помощью щипцов.

На выдохе, в сумасшедшем усилии он говорит:

«Мама?»

Два слога, которые втемяшились в его пока ещё пустую голову. Он ведь не глухой. Он слышал столько всего вокруг себя, но никогда этого не понимал. А теперь на него обрушивается ураган знаний, которые нужно рассортировать, разложить по полочкам, классифицировать. Джереми Л. Смит идёт ко второй койке.

На коленях у кровати исцелённого стоит человек в белом халате. Он шесть лет следил за этим существом. Он ничего не мог сделать. Теперь у него есть новая работа: научить только что рождённого жить.

Это редкая палата. Джереми Л. Смит безошибочно выбирает самое страшное место. Место, где держат научные объекты. Тех, на ком изучают прихоти человеческого развития. Аномалии.

В XIX веке в Великобритании жил Джозеф Керри Меррик по прозвищу Человек-Слон. Его нашёл на улицах Лондона врач Фредерик Тривз в 1886 году, тогда ему было 24 года. Меррик с детства страдал двумя тяжелейшими генетическими заболеваниями: болезнью Реклингхаузена (нейрофиброматозом типа I) и синдромом Протея. Он вообще не был похож на человека. Ничего страшнее Меррика никто из Королевской академии наук не видел никогда. Никто из этих лощёных докторов. Ни одна часть тела Меррика не была человеческой. Ни одна не была симметричной. Он не мог даже самостоятельно двигаться, потому что его шея не держала огромную асимметричную голову с многочисленными костными наростами. Он придерживал её правой рукой, на которой были пальцы – семь штук. Левая висела бессмысленной плетью – почти до земли.

Он писал стихи и прозу. Он демонстрировал своё уродство за деньги, работал сначала на табачной фабрике, а потом – в цирке уродов. Он был разумен. А когда ему исполнилось 27 лет, он покончил с собой, потому что в его время не существовало Джереми Л. Смита, который мог спасти его от самого себя. Зайдите на какой-нибудь энциклопедический сайт. Откройте книгу. Найдите статью «Человек-Слон». Посмотрите на эти фотографии.

И радуйтесь. Вам не нужен Джереми Л. Смит. Радуйтесь тому, что он вам не нужен.

Тем, кто лежит в этой палате, – нужен. Они не могут без Джереми Л. Смита. Точнее, они могут, а вот их родители, опекуны, врачи – нет.

На второй койке лежит половина человека. У него нет рук и ног. Шеи – тоже. Маленькая круглая голова вдавлена в туловище. Его глаза закрыты. Он дышит, бочкообразная грудь вздымается. Джереми Л. Смит кладёт руку на потный безволосый лоб существа.

Оно не просыпается. Но под простынёй появляются очертания конечностей.

Ему тринадцать, этому монстру. Он никогда не разговаривал ни с кем, хотя, судя по медицинским данным, ничто ему не мешало. Его мать не отказалась от него. Она иногда навещает хоспис. Ему осталось около двух лет, после этого его чудовищная печень откажет. У него всегда были проблемы с пищеварением.

Голова увеличивается, появляется шея. Полный мальчик, и ничего более. Он спит. Когда он проснётся, он впервые возьмёт стакан с водой собственной рукой. Металлический стакан – стеклянный надо ещё научиться держать.

Это происходит так и никак иначе. Джереми Л. Смит проходит по палатам лежачих, а потом попадает в общую приёмную. Ему обустраивают трон. Ставят напитки и еду. Он сидит царственно, вальяжно, а к нему маршируют по команде умирающие девочки и мальчики.

Как тебя зовут, девочка? Дженни? Хорошая девочка.

Будем знакомы: Дженнет Бигль, девять лет, саркома позвоночника, неоперабельно.

А тебя? Макс?

Массимо Манца, шесть лет, врождённый ВИЧ.

Джереми Л. Смит возлагает руки на их головы, и они исцеляются. Они становятся заурядными, обыкновенными детьми. Их уже не жалеют, им не дарят самые дорогие и красивые игрушки. Они отправляются домой.

Но теперь их нельзя ругать. Нельзя наказывать. Нельзя запрещать что-то. Нет, что вы, не потому что они были смертельно больны, а теперь – здоровы. Нет-нет. Потому что их коснулась рука Господа. Рука Джереми Л. Смита. Потому что их выздоровление – это божественное откровение. Это спасение неспасаемых и неспасённых.

Джереми Л. Смит сидит на своём троне. К нему подходят страждущие, а он, наместник Господа на земле, лечит их, спасает.

Конвейер жизни. Спасение 911. Прямая линия с Богом.

* * *

В какой-то момент становится понятно, что Джереми Л. Смит не может спасти всех. Не может помочь всем страждущим. Что его одного слишком мало на миллионы больных. Теперь в каком-нибудь Гонолулу, у чёрта на рогах, человек, попадая в больницу, сразу ропщет на врачей, потому что до Джереми Л. Смита им далеко. Они не могут сделать элементарную вещь: дать верный антибиотик, срастить сломанную ногу, удалить аппендикс. Медицинское образование – это чушь собачья. Всем нужен Джереми Л. Смит. И поэтому они пишут письма. По этим письмам размазаны слёзы и пот. Они впитали в себя всё, что чувствуют их авторы: от тонкого расчёта до настоящей боли. Они приходят в огромную канцелярию Джереми Л. Смита и непрочитанными отправляются в измельчитель. Хотя некоторые всё же распечатываются. Некоторые – это полторы тысячи в день. Вся канцелярия работает ради этих полутора тысяч. Остальным десяткам тысяч уготовлен измельчитель.

Где-то там, в каком-нибудь Иркутске, умирает девочка, спасти которую может только Джереми Л. Смит. Но шестнадцать писем от её матери отправляются в мусор. Зато письмо с выражением уважения и пожеланиями всех благ от синьора Букатти из Пьемонта доходит по адресу и в срок. Потому что оно смешное. Потому что оно может развеселить канцелярию. И Джереми Л. Смита, наверное, тоже. Хотя у него своеобразное чувство юмора.

Он открывает новые способы применения своих способностей. Девушку слева от него зовут Мария Бранка. Она итальянка. У неё длинные ноги и высокая грудь. И округлые ягодицы. Джереми Л. Смит тушит об её задницу сигареты, а потом исцеляет ожоги. Это очень весело. Ей больно, но она привыкла, потому что за такую привычку очень хорошо платят. Он выжигает на её заднице сердце. Он смеётся. Она тоже смеётся, сквозь её смех прорываются огромные прозрачные слёзы, которые капают на белоснежную подушку.

Они боятся его. Все эти папские прихвостни, кардиналы и даже серая гвардия. Боятся и при этом не могут отпустить. Потому что это их золотая жила. Идеальный источник дохода. Прижизненный святой. Они боятся не того, что он может с ними сделать. По сути, он ничего не может. Они боятся, что однажды они потеряют над ним контроль. Что в нём проклюнется собственная воля, которой быть не должно. Эти сигаретные сердечки на заднице и есть первые признаки собственной воли. Первые признаки того, что Джереми Л. Смит имеет свой собственный характер. Мерзкий, извращённый. Тупой.

Поэтому они старательно насаждают ему то, чего в нём нет. Девочки, которые поступают к Джереми Л. Смиту, тщательно инструктируются. Они знают, что можно говорить, а что – нельзя. Они знают, что Смит должен всегда оставаться пешкой под видом ферзя.

В тот момент, когда Мария Бранка смеётся сквозь слёзы, она исполняет Волю Божью. Не случайную прихоть избалованного имбецила, а указ свыше. Она вступает в прямой контакт с Господом. Она знает номер его мобильного телефона.

Где-то умирают люди – умирают каждый день, каждую минуту. Если бы Джереми Л. Смит разделился на двадцать частей по сто Смитов в каждой, он бы всё равно не спас всё человечество. Только поэтому ему позволяют лежать в постели в окружении охренительных шлюх. Если бы существовала самая малая вероятность того, что он успеет всюду, у него не было бы ни одной свободной секунды. Это был бы даже не конвейер. Это был бы целый завод по производству здоровья и долголетия.

Но на сегодня приёмная часть дня окончена. Джереми Л. Смит отдыхает. Остальное – завтра. Весь мир ждёт у его ног.

* * *

Не забывайте про Уну Ралти. Не забывайте про Карло Баньелли. Не забывайте про кардинала Спирокки. Они нам ещё понадобятся. Не забывайте множество других имён, которые окружают Джереми Л. Смита. Тысячи имён. Каждое имя – это либо спасённая жизнь, либо оскорблённый и униженный человек. Два варианта – третьего не дано.

Все они становятся составляющими легенды. Легенда рождается сама, на ваших глазах. Потому что легенда – это правда. Это то, что вы видите по телевизору и слышите по радио, а не то, что происходит на самом деле. Я рассказываю вам не правду, нет, что вы. Я представляю вам реальность. Правда – это совсем другое.

Впрочем, они смешиваются: правда и реальность. И получается сюжет. Завязка – кульминация – развязка. Стандартный театральный трюк. Стандартная последовательность действий. Именно в этот момент, когда дело, наконец, подходит к завязке, я устаю от Джереми Л. Смита и того, что его окружает. Я начинаю ненавидеть его так, как должны ненавидеть его вы. Так, как вы его обожаете. И всё, что вы прочитаете дальше, написано ненавистью, моей ненавистью к этому ублюдочному пиндосу, тупому уроду, Джереми Л. Смиту, новому Иисусу Христу.

Комментарий Марко Пьяццола, кардинала Всемирной Святой Церкви Джереми Л. Смита, 24 ноября 2… года.

Автор и в самом деле был неплохо знаком с реалиями того времени и с ближайшим окружением Джереми Л. Смита. Не все имена, упоминающиеся в главе, широко известны, информация о некоторых из указанных лиц является секретной. Это неизбежно приводит к выводу, что автор находился в ближайшем окружении Мессии и базировал свои домыслы на реальном материале, что придаёт тексту видимую достоверность.

Исцеления Джастина Джира, девушки по имени Мария, Дженнет Бигль, Массимо Манца и прочих имели место: они описаны совершенно точно, как будто автор присутствовал при каждом из них. Официальные протоколы Всемирной Церкви Джереми Л. Смита подтверждают вышеупомянутые факты. Тем не менее, крайне недостоверно представлена мотивация Мессии при проведении исцелений. Я не могу поверить, что каждое исцеление – всего лишь механический акт, навязанный Джереми Л. Смиту кардиналом Лючио Спирокки (в дальнейшем – Св. Лючио) и Папой Бенедиктом XX (в дальнейшем – Св. Бенедикт). Образ первого показан чудовищно: если бы Св. Лючио и в самом деле мог вести себя таким образом как по отношению к Мессии, так и по отношению к другим окружающим, он никогда не смог бы добиться столь высокой должности. В частности, мне трудно понять фрагмент, в котором Св. Лючио якобы впервые поверил в Бога. Неужели в те далёкие времена высшие представители церковной иерархии могли быть неверующими? Неужели они могли каждый день врать людям? Ответ однозначен: нет. Данный пассаж может быть только ложью.

Цитаты из кинофильмов и литературных произведений, рассеянные по тексту, являются указанием на то, что автор не обладает достаточным запасом жизненного опыта для того, чтобы базировать на нём текст. Он вынужден обращаться к третьесортному материалу для придания убедительности собственным словам – и в этом плане достаточно близок к народу, в какой-то мере ближе, чем Всемирная Церковь. В этом заключается опасность подобной ереси: человек из толпы скорее поверит простым и понятным ссылкам на известные ему материалы, нежели высокой доктрине Церкви. В очередной раз повторяю: документ должен быть уничтожен.